Кадзуо Исигуро - Там, где в дымке холмы
— Я теперь вспомнила, — сказала я, — на прошлой неделе я видела азалии у входа. Новые жильцы должны со мной согласиться. Азалии у входа — это самое важное.
— Я рад, что они все еще там. — Огата-сан отхлебнул из чашки, потом вздохнул и сказал с усмешкой: — Ну и тиран же этот Ватанабэ.
Сразу после завтрака Огата-сан предложил мне пойти посмотреть Нагасаки — «как это делают туристы», сказал он. Я тотчас же согласилась, и мы поехали в город на трамвае. Помню, побывали в картинной галерее, а потом, незадолго до полудня, отправились к монументу мира в большом общественном парке почти в центре города.
Парк обычно называли парком Мира (я так и не дозналась, назывался ли он так официально), и действительно, несмотря на детские крики и птичий щебет, огромное зеленое пространство сохраняло атмосферу торжественности. Привычные украшения, вроде кустарников и фонтанов, были сведены к минимуму, что создавало ощущение строгости; над всем парком главенствовали необъятное летнее небо и сам мемориал — массивная белая статуя в память погибших при атомной бомбардировке.
Статуя напоминала какого-нибудь греческого бога, сидевшего с распростертыми руками. Правой рукой он указывал на небо, откуда упала бомба, другой — протянутой налево — предположительно сдерживал силы зла. Глаза фигуры были молитвенно закрыты.
Мне в статуе всегда чувствовалась некоторая неуклюжесть, и я никак не могла мысленно связать ее с тем, что происходило в день бомбардировки и в последующие ужасные дни. Издали фигура выглядела почти комической, напоминая собой полисмена — регулировщика транспорта. Для меня она была просто статуей — и ничем другим, и, хотя многие жители Нагасаки высоко ценили ее как некий символ, общее ее восприятие, подозреваю, сходствовало с моим. И теперь, случись мне подумать об этой большой белой статуе в Нагасаки, я прежде всего вспоминаю о посещении тем утром парка Мира с Огатой-сан и о той самой почтовой открытке.
— На картинке статуя выглядит совсем не такой внушительной, — помню слова Огаты-сан, когда он рассматривал почтовую открытку, только что им купленную. Мы стояли с ним ярдах в пятидесяти от монумента. — Я уже давно собираюсь послать открытку, — продолжал он. — Поеду обратно в Фукуоку со дня на день, но, думаю, послать ее все-таки стоит. Эцуко, у тебя есть ручка? Наверное, стоит отправить ее прямо сейчас, иначе непременно вылетит из головы.
Я нашла ручку у себя в сумочке, и мы сели на ближайшую скамейку. Мне показалось любопытным, почему Огата-сан, держа ручку на весу, так пристально вглядывается в чистую сторону открытки. Я заметила, как он раза два бросал взгляд на статую, словно бы в поисках вдохновения. Наконец я не выдержала:
— Вы пишете в Фукуоку какому-то другу?
— М-м, просто знакомому.
— У отца очень виноватый вид. Интересно, кому бы это он мог писать.
Огата-сан удивленно вскинул на меня глаза, потом громко расхохотался:
— Виноватый вид? Неужто?
— Да, очень виноватый. Интересно, что такое отец замышляет, когда никто за ним не следит.
Огата-сан продолжал громко, от души смеяться — и так неудержимо, что скамейка затряслась. Немного успокоившись, он выговорил:
— Ладно, Эцуко, ты меня поймала. Застукала за письмом к подружке. — Он употребил английское слово «герл-френд». — Застала с поличным. — Он снова прыснул.
— Я всегда подозревала, что отец ведет в Фукуоке бурную жизнь.
— Да, Эцуко, — Огата-сан все еще веселился, — самую бурную жизнь. — Он шумно перевел дыхание и снова опустил глаза на открытку. — Видишь ли, я и вправду не знаю, что написать. Может быть, так и послать — без единой строчки. Мне, собственно, хотелось только описать ей, как выглядит мемориал. Но это опять-таки, наверное, слишком фамильярно.
— Что ж, отец, я вряд ли смогу что-то вам посоветовать, пока вы мне не объясните, кто эта таинственная дама.
— Эта таинственная дама, Эцуко, содержит в Фукуоке маленький ресторанчик. Он почти рядом с моим домом, и я часто хожу туда ужинать. Иногда с ней беседую, она довольно приятная особа, и я обещал, что пришлю ей открытку с видом мемориала мира. Боюсь, что добавить к этому нечего.
— Понимаю, отец. Но подозрения все же остаются.
— Довольно симпатичная немолодая женщина, но бывает утомительной. Если я у нее единственный посетитель, она стоит рядом и говорит, говорит, пока я не закончу ужинать. К несчастью, других подходящих заведений, где можно было бы поесть, поблизости нет. Знаешь, Эцуко, если бы ты научила меня готовить, как обещала, мне бы не пришлось терпеть таких, как она.
— Но толку от моего учения не будет, — засмеялась я. — Отцу в жизни этого не усвоить.
— Ерунда. Ты просто боишься, что я тебя превзойду. Ты, Эцуко, сущая эгоистка. Постой, — он опять взглянул на открытку, — что же мне все-таки сказать этой пожилой даме?
— Вы помните миссис Фудзивара? — спросила я. — Теперь она владелица закусочной. Недалеко от бывшего отцовского дома.
— Да, я об этом слышал. Очень жаль. Это она-то — с ее положением — и хозяйка закусочной.
— Но ей это очень нравится. У нее есть ради чего трудиться. Она часто о вас спрашивает.
— Очень жаль, — повторил Огата-сан. — Ее муж был видным человеком. Я его глубоко уважал. А теперь она — хозяйка закусочной. Нечастый случай. — Он с озабоченным видом покачал головой. — Я бы зашел к ней засвидетельствовать почтение, но она, надо полагать, сочтет это не совсем удобным. В ее нынешних обстоятельствах, я хочу сказать.
— Отец, она вовсе не стыдится того, что содержит лапшевню. Она этим гордится. Говорит, что всегда хотела заниматься бизнесом, пускай самым скромным. Думаю, она будет в восторге, если вы ее навестите.
— Ты говоришь, ее закусочная в Накагаве?
— Да. В двух шагах от вашего старого дома. Огата-сан, казалось, минуту-другую что-то обдумывал. Потом повернулся ко мне:
— Так, Эцуко, правильно. Давай-ка пойдем и нанесем ей визит.
Он быстро нацарапал несколько слов на открытке и вернул мне ручку.
— Отец, вы намерены отправиться прямо сейчас? — От его внезапной решимости я слегка оторопела.
— А почему бы нет?
— Очень хорошо. Надеюсь, она угостит нас обедом.
— Что ж, возможно. Но у меня нет ни малейшего желания причинять этой доброй женщине неловкость.
— Она будет рада, если мы у нее отобедаем.
Огата-сан кивнул и, немного помолчав, раздумчиво произнес:
— Собственно говоря, Эцуко, я и сам подумывал побывать в Накагаве. Мне бы хотелось повидать там одного человека.
— Вот как?
— Любопытно, будет ли он в это время дома.
