Татьяна Соломатина - Психоз
В какой-то момент Ирка вдруг усмехнулась, сделала последнюю затяжку, крутанулась вокруг себя и щелчком указательного пальца не глядя запустила окурок. Потом огляделась вокруг, подошла к месту, где поднимался от земли еле заметный сизый дымок, нагнулась и…
– Привет-привет!
…извлекла из-под прелой листвы массивный золотой перстень. Луч закатного солнца ярко вспыхнул и заиграл на гранях оправленного камня прекрасную цветовую симфонию.
– Ну что, пошли к хозяйке?
Ирка подняла шедевр ювелирного искусства, тщательно загасила ногой лежащий рядом окурок и быстрым шагом вернулась на веранду, где сидели сонные гостеприимные хозяева.
– Ваш?
– Ириночка… Но как?! Дорогая, ты же говорила, что потеряла его на море! Ириша, благодарю вас! Это перстень моей покойной бабки, доставшийся ей от прабабки, а той… А я подарил его Мусечке, когда она родила дочь. А она… Я впервые повысил тогда на неё голос. Мне так было стыдно потом. Прости, дорогая, – обратился он к жене. – Но это всё совершенно не важно. Где вы его нашли, Ириночка? – профессор заполошно размахивал руками.
– Мне действительно казалось, что я потеряла его в санатории. Ирина, я даже не знаю, как вас благодарить! – вскочила из кресла профессорская жена. Сквозь фальшивые нотки радости явственно – для Ирки, разумеется – звучала тревога.
– Не стоит благодарности. Я нашла его в дальнем углу вашего леса. Там такой уютный потаённый уголок. Он пахнет пеплом, понюхайте! – Ирка протянула перстень владелице. Та вздрогнула. Профессор ничего не заметил.
– Ирина, он совершенно ничем не пахнет. Золото и драгоценные камни не адсорбируют запахи! – женщина надела перстень на безымянный палец левой руки. – Кажется, я похудела с прошлого года. Какая приятная новость.
– Мусечка, ну что ты говоришь. Приятная новость… Это такая радость, что перстень нашёлся! Я, пожалуй, принесу ту бутылку вина, что Жан мне преподнёс на последнем конгрессе, – профессор убежал в дом.
– Спасибо, Ирина, – сдержанно сказала профессорская жена. После облегчения её страданий от каких-то несчастных транзиторных болей она была куда как более благодарна, чем за обнаружение утраченной семейной реликвии.
– Не за что, – так же сдержанно ответила Ирина.
– Вы же никому не расскажете, почему он пах пеплом? – она смотрела на Ирку с просительной ненавистью.
– Он пах пеплом, потому что я бросила рядом сигарету. Я, собственно, только потому перстень и обнаружила, что подошла затушить окурок. Осень. Листья. Мне совершенно не хотелось устраивать у вас пожар. Такой милый дом. Такая приятная хозяйка. Такой замечательный хозяин.
– Он и правда замечательный, Ирина.
– Именно поэтому, если я что-нибудь ему и расскажу о запахе пепла, то только об окурке. К тому же ему ли не знать, что золото и драгоценные камни не адсорбируют запахи?
Вернулся счастливый профессор с бутылкой коллекционного бордо.
– Я так волнуюсь, что даже не знаю, какой тост предложить! – нервически смеялся профессор, разливая вино. – Ириночка, вы ангел!
– Моя бабушка утверждает, что с тех пор, как я хожу ногами по грешной земле, я уже не ангел, а дочь фараона, – улыбнулась Ирка.
– Возможно, она не так уж и не права, – серьёзно, хотя и чуть саркастично, сказала профессорская жена.
– В том, что я не ангел, или в том, что я дочь фараона? – отбила Ирка подачу.
– Вы, Ирина, совершенно точно уникальное творение божье! – вклинился радостный профессор. – За вас! И за найденную вами дорогую для меня вещь… для нас с Мусечкой!
Судя по выражению лица профессорской супруги, та испытывала сомнения на предмет того, что Ирка – творение именно божье.
– За меня! – согласилась Ирка, чокнувшись с профессором. – И за то, что нет никаких потерянных вещей. Никаких! – акцентировала она, когда бокалы – её и профессорской супруги – соприкоснулись. Ни вещей, ни людей, ни даже пепла… от окурка.
Ирка получила в дар от профессорши новёхонькую невесомую норковую шубу. Конфиденциально. Видимо, в благодарность…
Об этой истории никто особо не распространялся. Ну, нашла перстень и нашла. Всего лишь перстень.
Другое дело – собака!
Собачка балерины всего лишь удрала на прогулке, влекомая зовом плоти – у неё была течка. Хозяйка прогуливала её без поводка, в плену «духов и туманов» искренне полагая, что диванные «пусики» ни о чём таком помышлять вовсе не могут.
– Давайте просто пройдём вместе с вами по маршруту, – сказала Ирка.
– Ах, я уже и сквер и все окрестности оббегала.
– Мы не будем бегать. Мы будем спокойно идти. И мне не нужны ваши безутешные рыдания. Вы хотите найти свою собаку?
– О да! Где она, моя прелесть?! Она замерзает! Или какие-нибудь злые люди…
– Просто идёмте. Вы – это вы. А я – ваша собачка. Идите со мной так же, как шли тогда.
Тут даже не нужен был импульс. Он и не возник. Всё оказалось куда как проще: собачка балерины, учуяв необходимое, унеслась от своей патронессы в созвездье бездомных псов, живших в одном из коммуникационных подземелий сквера. Оттуда Ирка и выудила её, довольную, налюбленную, и вручила владелице.
– Ах, моя пуся! Эти чудовища тебя не обидели?! Фу, как ты плохо пахнешь! Ну, не обижайся, моя любимая! Мама дома отмоет тебя шампунем!
– «Мама» в курсе, что через положенное время её «пуся» вполне может произвести на свет пару-тройку «внуков»-суржиков? – не удержалась Ирка от сарказма.
– Что вы говорите, Ирина! Вы же видели этих огромных псов! Неужели вы думаете, что они делали с моим котёночком это?! Они изнасиловали её?!
– Уверена, что именно это они с вашим «котёночком» и делали. Причём с её самого рьяного согласия. У неё течка. Этого-то вы не могли не заметить?!
– Я думала, что течка у собак, это как… как регулы у женщин. И забеременеть в этот период собака как раз и не может, разве не так?
– О боже!.. В балетном училище есть биология? – шутовски возопила Ирка. – Это такой предмет, где объясняют, чем женщина отличается от собаки.
– Вы полагаете, Ирина, что я скоро стану… бабушкой?
Ирка едва сдержала приступ хохота.
– Полагаю, да.
– А собачкам делают… аборты?
– Даже некоторые женщины отчего-то не пользуются подобной привилегией, предпочитая уничтожать уже вполне зрелый… приплод, – вполголоса проговорила Ирка.
К окончанию университета Ирина Смирнова обросла легендами разной степени – от творения светлейшего добра до исчадия чернейшего зла, – и клиентурой. У кого-то был запойный сынок-мажор…
[– Он действительно перестанет пить?
– Действительно.
– Навсегда?
– Нет. Ровно до тех пор, пока я жива. Если он меня переживёт – вполне может снова начать пить после моей смерти. До тех пор – в рот не возьмёт.
