Татьяна Соломатина - Психоз
– А ты не верила!
– Спасибо тебе! А так каждый раз теперь будет?
– Ты понимаешь, я добрая и справедливая волшебница, поэтому колдовство развеется, если ты и дальше будешь получать двойки и не делать уроки, – объясняла доверчивой Аньке хитрая Ирка.
Через некоторое время Ирка стала легендой дома и окрестностей.
– Вреда не будет! – строго заявляли женщины, скармливая своим мужьям, склонным к запоям, кислые яблоки килограммами. Потому что так сказала Ирка.
– Ветеринаром будет. Или даже доктором! – говорили матери и отцу друзья, приятели и соседи.
Но в средней школе у Ирки открылись невероятные способности к алгебре, геометрии и физике. Ей очень нравились эти науки. Для неё не существовало «сложных» задач. Она легко выиграла ряд районных, городских, республиканских, а затем и всесоюзных олимпиад по предметам.
– Как?!! – удивлялись члены жюри, среди которых были и весьма именитые профессора профильных вузов. – Как она это решает? – и подсовывали ей всё новые и новые задачки. – И главное, – посмотрите, – тыкали они друг другу под нос очередные Иркины решения, – какими нестандартными путями!
– Я просто вижу! – заявляла девочка, когда её просили поделиться логикой решения.
Ирина Смирнова поступила на физико-математический факультет университета без экзаменов.
Родители уже давно боялись спорить с дочерью, хотя мать, грешным делом, видела в мечтах Ирку знаменитым профессором каких-нибудь заумных медицинских наук. Но бабка одобрила Иркино решение.
– Физика и математика – это дело нужное. Мне цифры никогда не поддавались. Ну и многие всякие штуки я – только опытом. Иди, учись. Знания лишними не бывают. Живое без энергии и магии чисел – набор костей и жидкостей. Я вот знаю, что бабы от Луны зависят. Как, что и зачем – знаю. А почему – нет.
Первым делом Ирка освоила карты. Стала чемпионом факультета по бриджу. А развлекаясь покером и преферансом – зарабатывала деньги. Не такие, конечно, большие – играла она, в основном, с профессурой и их скучающими жёнами «по мизеру», а не с профессиональными игроками. Но и не такие уж и маленькие для студентки. Она не только в совершенстве постигла мастерство этих игр, но и отлично знала, кто блефует, даже если у партнёра были железобетонные нервы. Она просто видела. Со временем карты в виде игр ей надоели. И она занялась гаданием. Как таковая, эта забава была ей не в новинку – бабка частенько гадала и на кофейной гуще и на воске. Но карты бабка не трогала. Ирке же нравилась бесконечная комбинаторика и такая же бесконечность трактовок. Она считала, что колода карт в чём-то сродни периодической системе элементов: самих по себе не так уж и много, но, соединяясь, творят что хотят. Жёны профессоров полюбили Ирку ещё больше. К тому же никто, ни один из медицинских светил не мог так быстро купировать приступ мигрени, как эта студентка физмата. Те прописывали лекарства, бубнили про темноту, покой и про то, что раз уже приступ начался, то его надо просто пережить. Ирка Смирнова переживать не советовала. Она заходила в спальню к болящей – «Ирина Смирнова, вас срочно вызывает профессор Такой-То! Вот разрешение из деканата на пропуск занятий!» – поднимала ту чуть не пинками с кровати, распахивала окна, сдёргивала с головы повязку, делала болящей массаж – и привет! Боли как не бывало. Чтобы не бывало и впредь, Ирка заставляла «полуголовых»[4] бездельниц выпивать взболтанное в горячем молоке сырое яйцо; перетрудившихся умниц – есть селёдку; и тех и других – о ужас! – принимать по пять капель очищенного скипидара на куске сахара. И яйцу, и селёдке, и даже скипидару в биохимии можно было разыскать более-менее пристойное объяснение. Но массаж – общеизвестный пресловутый массаж головы – в Иркином исполнении был не просто массажем. Такой эффект более не наблюдался ни у кого. У Ирки были не пальцы, а «…какие-то солнечные лучи. Горячие, как кипяток, но не обжигающие. Совершенно невероятно. Как будто в кипятке выкупался, и не сварился, а омолодился. Жарко, как в аду, а хорошо, как в раю. Очень необычно…» – говорила мужу та самая – первая – мигреневая страдалица.
После того как Ирка разыскала любимую собачку какой-то балерины – хорошей приятельницы одной из профессорско-преподавательских жён, дамы были готовы на неё молиться.
– Ирочка, извините, что так поздно звоню, но моя подруга гуляла с собачкой, и та от неё убежала, вы не могли бы её разыскать, как тогда. Ну, помните, когда вы нашли моё… потерянное кольцо?
Ещё бы Ирка не помнила. Ещё бы они обе не помнили.
Тогда Ирку профессор срочным образом доставил на дачу на собственной «Волге», потому что супругу одолевали ежемесячные боли такой интенсивности, что она уже была готова откусить ему голову, если он немедленно не доставит ей студентку Смирнову! Студентке Смирновой были обещаны все мыслимые и немыслимые блага, потому что более ничем эту студентку прельстить было нельзя – свои отличные оценки по всем предметам она получала и так, безо всякой посторонней помощи. Благополучно разрешённая от боли «пациентка» не отпустила Ирку домой, а пригласила погостить у них денёк-другой (вдруг, паче чаяния, боли возобновятся?). На закате семейство с гостьей восседало на веранде за ужином. Был очень красивый вечер, какие бывают в средней полосе ранней осенью. Внезапно Ирка как будто принюхалась:
– Я пройдусь…
– Ириночка, простите, мы не показали вам наш лес! – подскочил профессор.
– Я сама осмотрюсь, ладно?
– Конечно-конечно! – заюлил хозяин, оглядываясь на закутанную в плед жену, благостно покачивающуюся в плетёном кресле.
– Вам, Ириша, в этом доме можно всё, – измождённым шёпотом подтвердила профессорская половина, – и, котик, не надо так орать! – выстрелила она в мужа, хотя Ирка, признаться честно, говорила куда громче его.
Ирка взяла сигареты и отправилась прогуливаться в «лес». Хотя именно так и выглядел профессорский дачный участок, бывший куда больше всех виденных Иркой прежде. Собственно, ничего подобного этому имению она раньше и не видела. У бабки были сад и огород, а лес начинался в километре за околицей. У родителей были «профкомовские» шесть соток, куда Ирка никогда не ездила. Профессорская же дача выглядела так, как будто действительно забором был огорожен значительный кусок леса, посреди которого вычистили поляну под дом – большой и красивый. Но Ирка такой дом не хотела – в нём было слишком много жизней. И слишком замысловато эти жизни были переплетены.
Она шла, не задумываясь о направлении – полностью отдавшись тому, что её вело. Для себя она называла это «запахом». Всем прочим и вовсе не обязательно было знать, как она называет то, о чём понятия не имеет. След? Нет никаких потерянных вещей. Да и «вещь» – это всего лишь слово. Нет потерянных людей, нет потерянных чувств, нет потерянных жизней. «Камень потерян для тебя, но не для воды! – говорила бабка, пуляя булыжник в реку. – Представь себе, что весь мир вода. Вот эта река. Разве исчез камень, просто переместившись в воде? Разве умер камень? Разве умрёт он даже тогда, когда течение источит его? Он не умрёт, но просто станет водой». Бабка не знала ничего о системах координат и о молекулах, и это ей не мешало. Скорее наоборот – освобождало. Бабкино мироощущение и мировосприятие были куда более продвинутыми, чем знание, ограниченное «традициями исследований, анализов полученных результатов и выводов».
