Розамунда Пилчер - В канун Рождества
— Я не могу остаться с ней. У меня своя жизнь. У меня свои планы… Я хочу поехать в Борнмут с Фриманами. Они каждый год туда ездят, останавливаются в отеле «Палас». И пригласили меня поехать с ними. — Ее тон ясно говорил, что в этом головокружительном плане Люси места нет. — Я теперь не так молода, как прежде. Прошло то время, когда мне приходилось заниматься детьми. И я не собираюсь менять свои планы ради упрямой девчонки.
Я в этом и не сомневалась, подумала Кэрри. Помолчав, она сказала:
— А что ее отец? Майлс? Не может ли она провести Рождество с ним и его новой женой? Или теперь они не видятся?
— Нет, конечно видятся, — Доди вернулась на свое место, села, подалась вперед. — Изредка она проводит с ними воскресенье, но без особого восторга.
— У них ведь нет детей?
— Нет. И сомневаюсь, что когда-нибудь будут. У его жены на уме одна карьера, — проговорила Доди, скривив губы. — Дети не вписываются в ее жизнь.
— Значит, они не возьмут Люси на Рождество?
— Я позвонила Майлсу и все ему рассказала. Мне пришлось это сделать, потому что Никола отказывается даже произносить его имя. Но Майлс с женой на Рождество собираются в Сен-Морис кататься на лыжах, причем в компании одни взрослые. Люси никогда не каталась на лыжах, кроме того, она диковата с незнакомыми людьми. Майлс сказал, что она им все испортит.
Кэрри стало отчаянно жаль ребенка, заброшенного черствыми, враждующими между собой родителями. Она сказала, стараясь, чтобы ее слова не прозвучали слишком холодно:
— В таком случае, по-моему, у тебя нет выхода.
— Никола решительно настроена ехать во Флориду. Ты ее знаешь, она та еще эгоистка. Я так много сделала для нее…
— Может, она просто хочет немного развлечься.
— Немного развлечься… — с горечью повторила Доди, придав словам почти непристойный оттенок.
Кэрри наблюдала за матерью. Ей вдруг показалось, что Доди не хочет встречаться с ней глазами. Смотрит вниз, теребит обшлага жакетика, поправляет золотую пуговицу.
— Теперь понимаешь, что я имела в виду, когда говорила, что твое возвращение из Австрии оказалось очень кстати.
— Ты хочешь, чтобы я избавила тебя от Люси.
Доди подняла взгляд.
— У тебя уже есть какие-то планы?
— Ма, я только что вернулась. У меня не было времени строить планы. У меня даже нет дома, я не могу вернуться на Рэнферли-роуд до конца февраля. Живу на чемоданах. Я не в состоянии никого принять.
— Об этом нет речи. Я просто подумала, может быть… — Доди замялась, — твой отец…
— Джеффри?
— Для тебя он теперь Джеффри?
— Я стала называть его так после развода. Он мой отец, конечно, но он также муж Серены и мой друг.
Доди едва заметно передернуло, но Кэрри не обратила на это внимания и жестко продолжила:
— Не думаю, что из этого что-нибудь получится.
— Но ведь он дедушка Люси. И, конечно…
— Послушай, ма. Я разговаривала с Джеффри. Позвонила ему на следующий день после возвращения. Мы долго говорили, в том числе и о Рождестве. Дело в том, что к ним на праздники приезжают брат Серены с женой и ребенком. Эмбло будет забит до отказа, ни дюйма лишнего, куда уж тут еще двое.
— Ты могла бы попросить…
— Нет. Это нечестно по отношению к Серене. Она не сможет нас принять и будет мучиться из-за этого. Поэтому я не буду спрашивать.
— Ох! — Доди вздохнула и откинулась в кресле. Она была похожа на воздушный шар, из которого вышел воздух, — сморщенная, постаревшая. — Я так больше не могу. Все это выбивает меня из колеи. Никакой поддержки, ни от кого, даже от членов семьи!
— Но, ма…
Кэрри не закончила. Послышался звук ключа, поворачиваемого в замке, дверь открылась и снова закрылась.
— Это Никола, — сказала Доди, хотя могла бы и не говорить. Она подобралась, поправила волосы, оживилась.
Никола вошла в гостиную. Кэрри встала, повернулась к сестре.
— Привет, — сказала она.
— Кэрри! — Глаза у Николы округлились. — Какого черта ты здесь делаешь? Ты же была в Австрии.
— Была. А теперь вернулась.
Сестры смотрели друг на друга. Они никогда не были особенно дружны, никогда не делились секретами. Кэрри пришло в голову, что в пору зрелости Никола стала еще больше походить на мать: тот же рост, та же изящная фигура, густые темные волосы. Тот же маленький злой рот. Если поставить рядом, их легко можно принять за двойняшек.
Думая о Николе, Кэрри всегда представляла ее в каких-то тщательно продуманных одеяниях. Юбки и специально подобранные к ним свитеры. Туфли, подходящие к сумкам, шелковые шарфы точно под цвет губной помады. Словно кукла, вырезанная из картона, которую одевают в бумажные наряды с отгибающимися ушками: бумажное пляжное платье, пальто с меховым воротником для зимних прогулок, кринолин и шляпа с полями и козырьком для маскарада. И сестра не обманула ее ожиданий — на ней был безупречного кроя брючный костюм и жакет из искусственного леопарда. Шоколадно-коричневая замшевая сумочка и точно такого же цвета замшевые сапоги.
Никола положила сумку на стул у стены и начала расстегивать меховой жакет.
— Ты вернулась навсегда? — спросила она.
— Не знаю. Посмотрим. — Кэрри подошла к сестре и поцеловала ее. Никола ответила ей небрежным поцелуем.
— Когда ты приехала?
— Примерно неделю назад. Была страшно занята, и только сегодня утром смогла позвонить маме.
— А я бы и звонить не стала, — заявила Никола и бросила на Доди холодный взгляд. — Наверное, мама уже рассказала тебе о нашей драме? Склоняла тебя на свою сторону.
Видимо, сейчас отношения у них — хуже некуда. Бедная Люси, подумала Кэрри, должно быть, ей чертовски нелегко общаться с этой парочкой.
Доди, кажется, была уязвлена.
— Никола, это несправедливо, — сказала она.
— Но, готова поспорить, это правда. — Никола с размаху плюхнулась на диван. — Как бы то ни было, теперь уже поздно. Я заказала билет. Лечу восемнадцатого декабря. На две недели.
За этим вызывающим заявлением последовало многозначительное молчание. Доди отвернулась и уставилась на мерцающие электрические угли. Всем своим видом она демонстрировала неодобрение. Никола поймала взгляд Кэрри и состроила гримасу, будто они в заговоре против матери. Кэрри не ответила ей понимающим взглядом — сейчас и та, и другая были ей противны.
Однако нельзя становиться с ними на одну доску. И Кэрри сказала как можно спокойнее:
— А как же Люси?
— Ее пригласили во Флориду, но она отказалась.
— Я ее понимаю.
— Еще бы.
— Ма предложила, чтобы на Рождество Люси взяла я.
— Ты? — с оскорбительным удивлением произнесла Никола. Потом минуту подумала и повторила: — Ты? — Теперь это местоимение прозвучало уже по-другому и совсем не оскорбительно. Блестящая идея, которая раньше не приходила ей в голову.
