Андрей Курков - Форель a la нежность (сборник)
– Красота! – воскликнула Марина и обернулась, чтобы мне улыбнуться.
Впереди показалась деревенька.
Машина остановилась возле приземистой хатки, в трех окнах которой горел желтый домашний свет.
– Приехали! – сообщил Дима и заглушил мотор.
Две хозяйки – Галина Ивановна и Ольга Ивановна – встречали нас в передней рождественской песней. Они были сестры. Старшей, Галине Ивановне, было восемьдесят два, младшей – семьдесят пять.
Как только мы вошли в этот дом, настроение мое переменилось. Здесь было тепло – даже в передней было слышно, как трещат горящие дрова в печи. Вся хата, состоявшая из небольшой кухоньки, залы и двух спаленок, была прибрана и украшена. На окнах наклеены вырезанные из белой бумаги ангелочки. В углу залы под потолком на полочке – икона Божьей Матери, а перед ней – горящая свечка. Внизу на тумбочке под иконой – огромный советский телевизор «Горизонт», накрытый вышитой скатеркой. В центре – большой круглый стол.
– Проходите, проходите, гости рождественские! – нараспев весело запричитали сестры-старушки.
Оставив в передней верхнюю одежду и разувшись, мы с Мариной прошли в залу. Дима остался в передней. Из машины он перенес в хату большой рюкзак и теперь разбирался с его содержимым.
Старшая старушка посадила нас на диван и включила телевизор, сняв с него вышитую скатерку.
– Вы пока посмотрите, а мы тут с Олечкой еще должны на кухне закончить! – сказала она. – Только он у нас старенький, все в одном цвете показывает.
Телевизор нагревался минуты три. Потом появилось изображение. Оно оказалось розовым и дрожащим. На экране пел и плясал в своем клипе розовый Майкл Джексон.
В гостиную зашел Дима.
– Ну, как вам тут? – спросил он весело.
– Класс! – ответила Маринка. – И старушки очаровательные! Где ты их нашел?
– Коммерческая тайна! – усмехнулся Дима.
– Ты в телевизорах разбираешься? – спросил его я. – Может, покрутишь там что-нибудь, чтобы он нормально показывал?
– Уже пробовал, – Дима махнул рукой. – Тут дело не в телевизоре. Или антенна такая, или вообще какие-то помехи в воздухе… Могу перевести в черно-белое!
– Нет, пускай уж лучше все будет розовым! – согласился я.
Снова зашли старушки – у каждой в руке по сложенной вышитой красными петушками скатерти. Сначала они вдвоем накрыли стол тяжелой скатертью, потом, поверх нее, второй.
– А почему две скатерти? – поинтересовалась Маринка.
– Так положено, по традиции, – ответила голосом доброго экскурсовода младшая старушка Ольга Ивановна. – Нижняя скатерть для предков, а верхняя – для нас.
Потом старшая старушка попросила младшую посчитать: сколько нас.
– Шесть, – ответила младшая.
И они расставили вокруг стола шесть стульев.
Я пересчитал всех присутствовавших. Получилось пять. Подумал, что мы ждем кого-то еще. И снова направил свой взгляд на телевизор. Теперь там пела и плясала розовая Бритни Спирс. Глаза постепенно привыкали к этому дрожащему розовому цвету. Возникло такое ощущение, будто я смотрю старинную шоу-хронику какого-то давно минувшего века.
А старушки тем временем не спеша накрывали на стол. В центре стола положили друг на друга три кулича – три круглых хлеба с дыркой в середине. В эту дырку поставили высокую свечу. Потом расставили напротив каждого стула тарелки, разложили вилки-ложки.
– Ты когда-нибудь по-настоящему Рождество отмечал? – спросила меня Марина.
Я отрицательно мотнул головой.
– Тогда тебе обязательно понравится! – сказала она и улыбнулась.
А в это время старшая старушка занесла и поставила на стол большой глиняный горшок, накрытый крышкой. А младшая с Димой принесли два подноса и переставили на стол с десяток блюд с рыбой, варениками и голубцами.
После этого обе старушки и Дима вопросительно уставились на нас с Мариной.
– Что, садиться? – спросил я.
– Нет, сначала на двор! – сладким голосом сообщила старшая старушка. – Кто первую звезду увидит, то и свечку зажжет, – она показала на центр стола. – Тогда и сядем!
Небо было затянуто облаками, и только в одном месте виднелось беловатое пятно: там пыталась пробиться своим бледным светом к земле луна.
Морозный воздух обжег мне горло. Я тоже задрал голову вверх и смотрел на облачную пелену, закрывшую от нас звездное небо.
Со стороны леса донесся волчий вой. Я вздрогнул.
– Тут у вас много волков? – спросил я Ольгу Ивановну.
– Ой много, сынок, – ответила она. – И волков, и другого зверья!
– Вон, вон! – закричала вдруг звонко Маринка, рукою показывая на маленькую звездочку, выглянувшую из-за туч.
– Будет тебе счастье, доченька! – пообещала старшая старушка, потом обвела всех добрым взглядом и позвала за стол.
Мы быстро вернулись в тепло хаты. Уселись за стол.
Маринка зажгла свечу, стоявшую в середине трех поставленных друг на друга калачей. Старушки нараспев прочитали рождественскую молитву. Потом младшая сняла с глиняного горшка крышку и каждому на тарелку положила кути: пшенной каши, сваренной с медом и маком. Потом был борщ с ушками и остальные десять блюд. И узвар – компот из двенадцати фруктов. А когда мы уже наелись, за окном послышался хруст снега. Кто-то остановился перед порогом хаты, и тут же зазвучали рождественские колядки. Только голоса все были мужские, словно колядки эти исполнял хор донских козаков.
– Выйди к ним, – попросил меня Дима. – Там, на полу в передней, кулек с рыбными консервами. Дай каждому по одной!
С кульком в руке я открыл дверь и обомлел: передо мной стояли и пели шестеро мужиков, одетых в военный камуфляж.
Я подождал, пока они допели колядки до конца, и положил в ладонь каждому по банке мяса камчатских крабов.
Они поклонились, развернулись, вышли со двора и зашагали вдоль по заснеженной дороге. Растворились в сумраке этого рождественского вечера.
«Странно, – думал я, – во всех сказках и фильмах колядки поют дети, и им потом за это дают конфеты или деньги…»
– Эй, закрой дверь, а то простудишь нас всех! – долетел до меня голос Димы.
Я вернулся, все еще пребывая в задумчивом настроении.
– О! Смотрите! Сделай громче! – Дима развернул меня своими словами и жестом к телевизору.
На экране появилось розовое лицо президента. Президент поздравил всех с Рождеством и с экрана перекрестил нас.
– Это хорошо, что он всю страну перекрестил, – сказала старшая старушка. – В прошлом году забыл это сделать, и все сразу, с первого января, и подорожало. И мясо, и яйца, и молоко…
– Ладно уж, ладно! – остановила сестру Ольга Ивановна. – Грех жаловаться, и так хорошо живем! – Потом она повернулась к Диме и сказала: – Сохрани тебя Бог, Димочка!.. Ну все, теперь почивать! Молодята – в первую спальню, – она показала рукой на двойные двери, а ты, Димочка, на кухне будешь, мы тебе там раскладушку поставим. Хорошо? Здесь-то нельзя.
– А почему нельзя? – удивился я. – И для кого этот шестой стул здесь стоял?
– Для духов предков. Так положено, – терпеливо объяснила мне младшая старушка. – Но они могут и ночью прийти, так уж лучше, чтоб здесь никто не спал.
Спальню нам ответил с большой двойной кроватью. На стене в изголовьи – икона.
– Ну что, ты готов? – прошептала мне, раздеваясь, Маринка.
Я понял вопрос. И действительно, было в этом вечере что-то удивительное, странное, торжественное и не совсем понятное. Наверно, именно в такую ночь и надо зачинать детей…
Под теплым пуховым одеялом мы с Маринкой мгновенно согрелись.
– Теперь мы запомним это Рождество навсегда! – Горячий шепот Маринки согрел мне ухо, и я сильно прижал ее к себе.
Глубокой ночью меня разбудил какой-то шорох, доносившийся из залы. Маринка спала, как сурок. В доме и за окном было тихо. Сказочная рождественская ночь продолжалась, и я замер, прислушиваясь к этому шороху, словно проверял: настоящий ли это шорох или сказочный.
Но шорох продолжался и становился громче. И я, немного боясь, поднялся с кровати, подошел к закрытым дверям в залу. Приоткрыл одну половинку.
Лунный свет падал через окошко на часть круглого стола. И в этом свете я увидел на столе двух мышек, доедавших наш рождественский ужин.
На моем лице возникла улыбка облегчения. Я зашел в залу и тихонько прикрыл за собой двери.
Мышки, казалось, не боялись меня. Но как только я включил свет – они спрыгнули со стола и убежали под диван. Электричество, видимо, было здесь «непостоянным». Лампочка под потолком то вспыхивала ярче, то притухала. Я осмотрелся по сторонам и увидел на подоконнике какой-то черный прибор. Подошел, взял его в руки.
И тут же мне стало холодно. Прибор, который я держал в руках, оказался радиационным дозиметром.
Я тут же вспомнил и шлагбаум с постовой будкой, и шестерых военных, спевших нам рождественские колядки и получивших за это по банке консервов. Вспомнил я и биографию Димы, Маринкиного брата.
«Ах сволочь! – подумал я. – Он нас затащил в чернобыльскую зону. А мы тут зачали ребенка… О чем он думал! Это же его сестра! Вот тебе и экстремальный туризм! Он что, хотел показать, что настоящие традиции сохраняются только благодаря радиации?»
