Ильза Айхингер - Великая надежда
Отворите, отворите, отворите нам!
— Закройте дверь, — сказал полковник обоим полицейским, — снаружи тянет холодом.
— Разрешите доложить, — тупо сказал молодой, — я бы предпочел оставить ее открытой. Хватит меня за нос водить. Мне через три дня на фронт идти.
— Увести его, — сказал полковник, — немедленно увести.
— Снаружи тянет холодом, — повторила Эллен.
— Молчи, — крикнул полковник, — ты здесь не дома.
— Разрешите доложить, — в изнеможении шепнул молодой, — никто из нас здесь не дома… — Его схватили.
— Дайте ему выговориться!
— Если он начал задумываться, — спокойно сказал парень.
— Больше вы ничего не имеете доложить?
— Больше ничего. — Руки его повисли вдоль тела.
— Ничего, — бессильно повторил он.
— Все, — сказала Эллен, и ее голос полетел над ним в черные переходы. Но вслед ему она не посмотрела.
Лампа качалась. Эллен нагнулась и подняла свою косынку, которая соскользнула на пол.
— Поставьте ее на середину.
Пол задрожал.
— Как тебя зовут?
Эллен не отвечала.
— Твое имя?
Она пожала плечами.
— Где ты живешь?
Эллен не шелохнулась.
— Вероисповедание — возраст — семейное положение?
Она поправила застежку. Слышно было, как дышат полицейские; не считая этого, все было тихо.
— Родилась?
— Да, — сказала Эллен.
Один из мужчин дал ей пощечину. Эллен удивленно посмотрела на него снизу вверх. У него были черные усики и испуганное лицо.
— Как зовут твоих родителей?
Эллен крепче сжала губы.
— Занесите в протокол, — рассеянно сказал полковник.
Один из мужчин рассмеялся. Тот самый, который смеялся раньше.
— Молчать! — крикнул полковник, — не перебивайте! — Его пальцы барабанили по деревянному барьеру в каком-то чужом ритме.
— Как тебя зовут, где ты живешь, сколько тебе лет и почему ты не отвечаешь?
— Вы неправильно спрашиваете, — сказала Эллен.
— Ты, — сказал полковник и поперхнулся, — ты знаешь, что тебя ждет? — Его очки потускнели. Лоб блестел. Он толкнул барьер.
— Небо или ад, — сказала Эллен. — И новое имя.
— Фиксировать? — спросил протоколист.
— Фиксируйте, — крикнул полковник. — Все фиксируйте.
— Не надо, — быстро сказала Эллен, — не надо фиксировать, а то получается какая-то фикция. Пускай слова растут, как трава в поле.
— Бумага — это каменистая почва, — испуганно сказал протоколист и, помаргивая, оглянулся вокруг. — Я в самом деле слишком много записывал, всю жизнь я слишком много записывал. — Его лоб прорезали борозды. — Когда я что-то замечал, я это фиксировал, а то, что я фиксировал, рушилось. Я ничего не оставлял в покое, ни о чем не умалчивал. Что бы мне ни втемяшивалось, я ничему не давал ходу. Сперва я ловил бабочек и накалывал их на булавки, а потом и все прочее. — Он схватил ручку и отшвырнул ее в сторону. Чернила вырвались на волю и разбрызгались по полу, темно-синие чернила высохли и стали черными. — Мне очень жаль, но я больше не хочу ничего фиксировать, нет, больше никаких фикций не будет! — Протоколист пылал. Перед глазами у него все плыло и кружилось. — Во-ды, — засмеялся он сквозь слезы, — воды!
— Дайте ему воды, — сказал полковник. — Дайте ему воды! — крикнул он.
— Воды, — улыбнулся протоколист, утешаясь. — Вода прозрачна, как невидимые чернила. Когда придет время, все станет видимым.
— Да, — сказала Эллен.
— Как тебя зовут? — закричал полковник. — Где ты живешь?
— Нужно пойти на поиски себя, — прошептал протоколист.
— Где твой дом? — спросил толстый полицейский и наклонился к ней.
— Место, где я жила, — сказала Эллен, — никогда не было моим домом.
— А где твой дом? — повторил полицейский.
— Там же, где ваш дом, — сказала Эллен.
— Но где наш дом? — вне себя закричал полковник.
— Теперь вы спрашиваете правильно, — тихо сказала Эллен.
Полковник прикрыл глаза. Когда он отвел руку от глаз, свет в караулке стал бледней. Барьер плясал у него перед глазами. «Сейчас я мог бы приказать, — с отчаянием подумал он, — чтобы этот барьер исчез».
Этот пляшущий барьер между плененными и обреченными, между взламывающими и взломщиками, этот шаткий барьер между разбойником и жандармом.
— Где наш дом? — повторил толстый полицейский.
— Молчать! — крикнул полковник. — Говорите, когда вас спрашивают.
Дождь все играл за плотно прикрытыми ставнями.
— Если кто-то хочет спросить, значит, его уже спрашивают, — бесстрашно сказал протоколист и опрокинул чернильницу.
Эллен стояла совершенно неподвижно.
— Как твое имя? — сказал полковник и угрожающе надвинулся на нее. — Кто ты такая?
— Что имена? Капканы, — прошептал протоколист. — Прячутся в мокрой траве. Что в темном саду ты ищешь? Ищу самого себя. Постой, ты ищешь напрасно. Как звать тебя? Как-нибудь…
— Тише, хватит, — крикнул полковник и заткнул уши обеими руками, — хватит, хватит!
— Нет, — возразил протоколист, — не хватит, господин полковник. Меня назвали Францем. Как меня зовут? Франц. Но что такое я, кто я, что я значу? Сто и один. Почему вы не спросите дальше? Вы торчите в капканах, слышите, у вас за спиной раздается смех! Все ваши имена взывают о помощи. Вырвитесь из капканов, раздерите ноги в кровь, бегите, ищите дальше! — Протоколист совсем разбушевался. Он взлетел на стол и распростер руки в стороны. Полицейские стояли и словно ждали точного приказа.
— Достаточно, — холодно рассмеялся полковник. Он был удивлен. Тремя шагами он приблизился к Эллен. — В последний раз: как тебя зовут, кто ты такая?
Дверь распахнулась рывком.
— Моя косынка небесно-голубая, — сказала Эллен, — и мне очень хочется отсюда.
Волны холода в непонятной пляске врывались в жаркую караулку. Берегись! Сопротивление шаркающих по земле ног, — эти танцоры совсем не подходят друг другу — и удары опускающихся кулаков, рукоплескания дьявола.
— Биби, — крикнула Эллен. У нее задрожали губы. Прежде чем она взяла себя в руки, к ее ногам упал мокрый окровавленный узел.
— В последний раз, как тебя зовут?
— Эллен, — крикнула Биби, — Эллен, помоги мне!
— Ее зовут Эллен, — сказал протоколист.
— Тихо, — сказала Эллен. — Биби, ты только не кричи. — Она помогла ей подняться с пола, вытащила косынку и вытерла кровь с лица младшей. Человека у дверей затрясло от ярости. Он хотел на нее накинуться, но в тот же миг заметил полковника и остался на месте. Полковник не шевельнулся.
— Эллен, — сказала Биби, — я не пошла с другими. Они нас расстреляют, так сказал Курт, к лету над нами вырастут вишневые деревья. Так сказал Курт, и пока мы были в лагере, он уже ничего другого не говорил. И в конце концов я поняла, что с меня хватит.
— Да, — отозвалась Эллен.
Полицейские попятились ближе к стене. Обеих девочек окружал только пол с его грубыми пыльными половицами.
— Рассказывай дальше, — сказала Эллен.
— С меня хватит! — взревел человек у дверей.
— Будет еще больше, — сказала Эллен.
— Георг их отвлек, — прошептала Биби, — он мне помог. В последний день, когда нас уже должны были погрузить в вагон…
— Закройте дверь! — крикнул полковник поверх их голов.
— И тебе удалось! — сказала Эллен.
— Да. Сама не понимаю как. Но Курт сказал, они нас расстреляют и над нами вырастут вишневые деревья. А знаешь, Эллен, я хотела еще ходить на танцы, я не хочу превратиться в вишневое дерево.
— Биби, — сказала Эллен, — можешь мне поверить, вишни тоже иногда танцуют.
Малышка подняла лицо к тусклой качающейся лампе. — Я полтора месяца пряталась, и вот…
— Биби, — сказала Эллен, — раз-два-три, вот и дождались! Помнишь, тогда, на набережной?
— Да, — на миг улыбнулась Биби.
Человек у дверей дернулся, словно хотел на нее броситься. Биби задрожала, вскрикнула и снова расплакалась.
Полковник незаметно покачал головой. Человек у дверей замер на месте.
— Но на меня донесли, Эллен, и они меня нашли. Они выволокли меня из-под кровати и проволокли вниз по лестнице. Вот этот там был, этот полицейский…
— Полицейский спит, — презрительно сказала Эллен. — Он отстал от своих, пропал без вести, но сам об этом не знает. Бедный полицейский, он найдет других, только себя самого он не может найти. Пропавший без вести, воистину пропавший без вести!
Биби зажмурилась и, дрожа от страха, прижалась лицом к плечу Эллен. Среди полицейских поднялось угрожающее ворчание.
— Арестанты, — сказала Эллен, — бедные арестанты. Они не могут себя найти, смертельный враг держит их под арестом, они сами себя держат под замком. Они в союзе с дьяволом, но понятия об этом не имеют, их крылья сломаны. — Она перевела дух. — Заводы, изготовляющие секретное оружие, но у них нет туда пропуска, они висят на воротах и хлопают крыльями. У них сломаны крылья!
