Ильза Айхингер - Великая надежда
Биби притихла.
— Мы должны им помочь, — сказала Эллен. — Мы их освободим.
— Освободим, — повторила Биби и подняла голову. — Эллен, как ты собираешься их освободить? Эллен, — изумленно сказала она, озираясь по сторонам, — Эллен, почему ты здесь?
— Я это уже довольно давно спрашиваю, — проворчал полковник, — и скоро у меня лопнет терпение.
— Ты не можешь это объяснить? — спросила Биби.
— Объяснить? — с негодованием воскликнула Эллен и отбросила волосы со лба. — Много ли можно объяснить? — Малышка боязливо вцепилась ей в руку. Эллен вырвала руку. От ее лица в низкой караулке повеяло жаром.
— Почему вы переломали себе крылья и обменяли их на сапоги? Через границу надо идти босиком, эту страну нельзя захватить. Победит тот, кто сдастся. Небо уже в дороге, — сказала она, — но вы его удерживаете силой. Слишком много флагштоков в воздухе. Ваши крылья сломаны.
— Крылья… — сказал полковник. — О каких крыльях идет речь?
— Все о тех же самых, — сказала Эллен. — Все войска на границах. Нужно было стянуть войска с краев, в середине никого нет.
— Ты говоришь о военных тайнах? — насмешливо спросил полковник.
— О военных тайнах? — засмеялась Эллен. — Нет, бывают тайны, бывают военные, а военных тайн не бывает.
— Мы найдем против тебя улики, — заявил полковник.
— Огонь проголодался, — спокойно возразила Эллен.
Жар, потрескивая, опустился в маленькую железную печь.
— Чайник слишком полный, — испуганно крикнул толстый полицейский.
— Все слишком полное — только глаза ваши остаются пустыми. Бодрствуйте, так мы учили на последнем уроке, потому что Диавол ходит, как рыкающий лев.
— Говори по порядку, — угрожающе потребовал полковник.
— В середине ничего не бывает по порядку, — ответила Эллен, — в середине все происходит одновременно.
— А я тебя теперь спрашиваю в последний раз: у тебя есть родители, братья, сестры? И с кем ты живешь? Как ты сумела пробраться в поезд с боеприпасами? Что было вначале?
— Крылья, — сказала Эллен, — и голос над водами, и много братьев и сестер, и я живу вместе со всеми.
— Да, — рассеянно сказала Биби, — это правда, однажды мы все вместе убежали в Египет.
— В Египет? — переспросил полковник. — Но поезд, которым ты хотела ехать, направлялся не в Египет.
— Названия, — пренебрежительно сказала Эллен, — Египет или Польша. Я хотела на ту сторону, я хотела за границу, туда, где Георг, Герберт, Ханна и Рут, вслед за моей бабушкой…
— Где твоя бабушка?
— В середину, — продолжала Эллен, не давая себя перебить. — Поэтому я забралась в поезд.
— Вслед мертвецам? — сказал полковник.
— Прочь от мертвецов, — запальчиво крикнула Эллен, — прочь от серых буйволов, прочь от заспанных. Имена и адреса — ведь это же не все!
— Возьми меня с собой, — сказала Биби и вцепилась в нее, — пожалуйста, возьми меня с собой! — По ее лицу текли слезы.
Среди полицейских возник шепот, нарастающее умоляющее урчание, и это напоминало ветер, дующий с гор, и прилив, набегающий на серый песок. Ядовито-зеленые мундиры тихо заколыхались.
— Я не могу тебя взять с собой, — сказала Эллен и задумчиво посмотрела на малышку, — но я знаю кое-что получше: пусти меня вместо себя.
Снова пробежал ветер между робкими кронами, снова прилив стал вымывать золото из песка.
— Пусти меня вместо себя! — нетерпеливо сказала Эллен.
— Нет, — сказала Биби, вытерла кулаками слезы со щек и вытянула обе руки, словно только что проснулась, — нет, я хочу идти, я хочу идти одна. Туда, где Курт и где у буйволов есть лица. — Она оправила на себе пальто и нетерпеливо подняла лицо. — Иди за мной, если хочешь.
Огни метались по кругу.
— Возьми меня с собой, — ухмыльнулся полицейский у дверей.
— Возьми его с собой, — сказала Эллен, — хоть немножко возьми его с собой. Проводи его к твоему поезду!
— Пойдемте, — сказала Биби полицейскому.
— Идите! — крикнул полковник. — Идите!
В стене что-то затрещало. Кирпичи под штукатуркой ударились друг в друга. Движение среди полицейских в сторону открытой двери усилилось, словно их против их воли теснили к невидимой границе вслед арестованному ребенку.
Молча и испуганно стояла Эллен в тусклом свете лампы. Полковник загораживал спиной дверь. «Вы все имеете возможность попасть на фронт». Он вытер со лба пот. «Путь к смерти открыт нам всем».
— Нет, — крикнула Эллен, — это к жизни путь открыт, и вам нельзя умирать, пока вы не родитесь! — Она вскочила на ближайшее кресло. — Где середина? Где середина? Военным поездом или самолетом? Год ехать или сто лет? — Она отбросила со лба волосы и задумалась. — Каждый едет по-своему, и рано или поздно вам придется туда отправиться. Прислушайтесь, откуда зовут, туда вы и призваны. Зовут из вас самих, из самой середины. Отпустите себя на свободу! — Она соскочила с кресла. — Отпустите себя на свободу, отпустите себя на свободу!
— Это зашло слишком далеко, — сказал полковник.
Он не понимал, каким образом до этого дошло. Беглое экстраординарное совещание вопреки всяким правилам протекало бегло и экстраординарно. Несколькими поспешными фразами оно перепрыгнуло через булавки на карте. Лопнувшие швы пестрой одежи требовали более светлой нитки. Трясущийся от волнения полицейский втолкнул в дверь какого-то ребенка, и все, что до сих пор представлялось ясным, оказалось ложным доносом. Караулка того и гляди вскричит: «Караул!».
Что ему оставалось делать? Теперь надо было действовать быстро, собранно и обдуманно. Среди мужчин снова поднялись чужие голоса.
— Тихо, — спокойно сказал полковник, — а ну-ка все тихо. Соберитесь с мыслями. Не смотрите влево и вправо, вверх и вниз. Не спрашивайте, откуда вы пришли, не спрашивайте, куда вы идете, потому что это заводит слишком далеко. Мужчины молчали. — Слушайте и смотрите, — сказал полковник, — но не вслушивайтесь и не всматривайтесь, у вас на это нет времени. Довольствуйтесь именами и адресами, слышите, хватит с вас и этого. Разве вы не знаете, как важно соблюдать порядок на перекличке? Разве вы не знаете, как приятно шагать в строю, плечом к плечу? Не спите, а не то заговорите во сне. Ловите, и хватайте, и пойте громче, а если становится муторно, пойте еще громче. Не думайте, что один человек — это один человек, думайте о том, что много — это много, это успокаивает. Хватайте саботажников, когда ночи светлые, не смотрите слишком часто на луну! Человек на луне остается один, человек на луне ходит со взрывчаткой за плечами. К сожалению, не в нашей власти его сдать властям. Но в нашей власти его забыть. У кого есть при себе карманное зеркальце, тот не нуждается в небесном зеркале. Все лица похожи.
— На кого? — испуганно прошептал протоколист.
— Я вас не спрашивал, — сказал полковник, — и вы не должны меня спрашивать. Вопросы вредят службе.
— Да, — сказала Эллен.
— Теперь о тебе. Мера твоя переполнилась. Обвиняешься в саботаже: задавала вопросы и позволяла себе нежелательные высказывания, подозреваешься в чуждых фантазиях и в том, что вынуждена была о большей части умолчать.
— Да, — сказала Эллен.
Полковник пропустил это мимо ушей. Он снова напустился на полицейских:
— Вы провинились. Нужно было обсудить важные вещи, и мне было поручено вам довериться. Вместо этого вы сами мне доверились, и ситуация изменилась. Я прибыл сюда по легкому подозрению для беглой инспекции всех этих раскиданных по первым этажам караулок. И что меня здесь ждало! — Он рывком отодвинул кресло и захлопнул барьер, поддернул рукав и глянул на часы. Было уже поздно.
Разрешите доложить, идет дождь, сгущается туман, наступает ночь.
Безмолвно стояли полицейские, словно ожидали прежних темных распоряжений. Двое самых надежных, на чьих лицах было написано опасное простодушие, были назначены на эту ночь часовыми. К утру Эллеи доставят в тайную полицию. Не удостаивая ее больше ни единым взглядом, полковник вместе с остальными мужчинами ушел из караулки. По дороге он гневно сорвал листок с календаря. Под числом на следующем листке было написано «Николаус».
Итак, стало ясно, что этот вечер — тоже канун. Дверь затворилась. Эллен осталась одна с двумя полицейскими.
Один слева, один справа. Она сидела между ними, сложив руки на коленях, и только время от времени мельком взглядывала на них и пыталась придать своему лицу такое же серьезное и беспомощное выражение, но это ей не совсем удавалось. Разница была вот в чем: Эллен знала, что уже этой ночью пойдет снег, а полицейские не знали.
Канун. Что такое канун? Может, он лежит, как пирог-плетенка, между вашими окнами? Так не оставляйте же его там. Ждите нежданного. Не ждите, что ваши часы идут совершенно точно и ваш воротничок сидит совершенно ровно. Не ждите, что снаружи за вашими ставнями станет тихо, когда утихнет непогода. Ждите, что начнется пение. Слышите? Не быстро, как поют солдаты, которым приказано быть веселыми, не громко, как поют девушки, которым положено быть грустными, нет, совсем тихо и немного хрипло, как поют маленькие дети, когда ложится туман. Слышите? Это доносится издалека. Это доносится оттуда, откуда и вы тоже пришли. Слишком далеко, говорит полковник. Полковник ошибся.
