Ильза Айхингер - Великая надежда
Она спрыгнула на землю. Дежурные полицейские затравленно суетились вокруг нее. Безмолвно застыл поезд.
— Не уезжай, не уезжай, не уезжай, пока не узнаешь куда! Подумай, не уезжай! — голос был все тише. Крик полицейских тоже терялся в тумане.
Машинист растерянно смотрел на прожектора. Подумать — о чем? Чего я не знаю? Направления? «Северо-восток», — упрямо пробормотал он. Слепой крот, обернись, вот он, ваш компас. Белый платок возле глаз.
Лицо побледнело. Рельсы сверкали холодным блеском.
Инструкция, мой Бог, инструкция. Твоя совесть, твой Бог, твоя совесть. Ты должен построить новый участок пути, ты должен найти свою собственную инструкцию. Ты должен проложить другие рельсы, получше. К цели, к цели, подумай, не уезжай — что за цель?
Голос смолк.
— Простите, — сказал машинист и оглянулся кругом, — простите, мне очень неловко, что это со мной было? Мы сильно запаздываем? — И он произнес название местечка, длинное и серьезное название, причем выговорил его неправильно.
— Да уж я думаю, — сердито сказал начальник станции. — Вы, наверно, пьяны. Поднимайтесь на паровоз и поезжайте. И никогда больше не задумывайтесь о цели. Впрочем, этот случай не останется без последствий.
Молча вскарабкался машинист назад, на свое место.
— Влюбился? — засмеялся кочегар. — И кто она?
— В глаза не видел.
Начальник станции поднял флажок. Еще раз мелькнула черная проворная тень в луче прожекторов. Цель, цель!
Одним прыжком перемахнула Эллен через железнодорожное полотно. Прямо перед идущим поездом она перепрыгнула через рельсы.
Полицейские дернулись, но не тронулись с места. Проскочив перед идущим поездом, Эллен вырвалась вперед.
Начальник станции вытер пот со лба. Полицейские кусали себе губы до крови, считали вагоны, сбивались со счета и хватались за резиновые дубинки.
Пушка, ствол которой назойливо торчал над краем последнего вагона, обнаружила гнев в их глазах и испугалась. Она бы с удовольствием втянула в себя глупый молодой ствол, чтобы оградить его от взглядов полицейских. Но это было не в ее власти.
Ее проглотил туман. Машинист надвинул фуражку глубже на лоб. Поезд мчался в темноте.
Флажок опустился. Он хотел сказать: поезд прошел. Но он хотел сказать еще гораздо больше: бегите, бегите, бегите! Бегите все. Ни одно колесо, ни один пропеллер, ни один поезд и ни один самолет не догонит тайну. Одна надежда на израненные, горящие ноги — на ваши непослушные ноги, ваши ноги, ваши собственные ноги. Бегите, бегите, бегите, бегите, покуда хватит дыхания, это приказ. Прочь от себя самих, вперед к себе самим. Поезд ушел. Беги, Эллен, беги, они у тебя за спиной.
На угольной площадке играл уличный мальчишка.
Уличные мальчишки, вы тоже бегите, и вы бегите, полицейские. Железнодорожное полотно свободно; вы свободно можете через него перепрыгнуть. Слушайте, как оно поет: перепрыгни меня, перепрыгни! Оно этого требует. Бегите, полицейские, догоняйте тайну! Снимите ваши фуражки, бросьте их на землю, тайну не ловят, как птицу. Догоняйте тайну! Бегите вслепую, бегите, вытянув руки, бегите, как дети навстречу матери. Догоняйте тайну.
Налево или направо, налево или направо? Разбегайтесь в разные стороны, чтобы ее окружить, врассыпную, разомкните кольцо! Только не забудьте, зачем вы разбежались в разные стороны. Не потеряйте сами себя.
Флажок еще немного вздрогнул и умолк. Бесконечно тянулась железнодорожная насыпь.
Эллен бежала. За Эллен бежали оба полицейских. А за обоими полицейскими бежал уличный мальчишка, который не понимал как следует, что происходит. Вокруг поленницы, через пакгауз наискосок, по мосту над путями.
Он точно знал, что ничего не знал точно. Он и раньше всегда понимал, что собраться с силами нелегко, что поленницы больше, чем просто поленницы, а вокзальная площадь больше, чем просто вокзальная площадь. Что важно устать раньше, чем наступит ночь.
Теперь беги, беги, они у тебя за спиной! Удерживай преимущество, ведь что такое преимущество? Проклятая милость, бессмысленная милость. Налево или направо? И ни туда, и ни сюда, бесполезная милость.
Эллен бежала, она бежала, как обращенный в бегство, наголову разбитый царь, по пятам за которым поспевает ослепшая свита: те бедняги, как все преследователи на свете, из преследователей превратились в следующую за господином свиту.
Дым — пахнуло дымом, и кострами, на которых жгут картофельную ботву в бесконечных полях, и растаявшим зноем. Товарный вагон и катафалк свернули за последний угол, и их уже не догнать. Ни Георг, ни бабушка не махнули ей на прощанье.
Эллен бежала, и оба мужчины бежали, и мальчишка бежал, и все они вместе бежали вслед тайне, этому потоку, повернувшему назад.
Следуйте за мной, следуйте за мной. Потому что поленница больше, чем просто поленница.
Беззвучно подкарауливали в засаде сумерки, они сидели, как чужие всадники, у них на плечах и подгоняли их. Бегите, бегите, бегите, пользуйтесь большой переменой! Пользуйтесь быстротечной жизнью. Междуцарствие между приходом и уходом. Не стройте между ними крепости!
Беги, Эллен, беги, кто-то должен бежать первым. Считалка давно закончилась. За кем гонятся, тот и водит. Раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь, тебе можно стать жертвой. Увлекай, увлекай за собой цепочку преследователей! Прямо вверх, вход запрещен, прямо вверх над вами самими.
Караулка… лестница наверх… курятник. Прыгай, прыгай, тени все ниже. Фонари по дороге. Перепрыгни, ничего страшного. Темные фонари, светлеющая тьма, Бог маскируется, вы его не выносите. А себя самих вы выносите?
Дальше, давай дальше! Шлагбаумы вверх, шлагбаумы вниз, бочки, бочки с горючим. Ударь бочку — какой гулкий звук! горючего нет, кончилось, вытекло. Обман, надувательство, все пустое звучит гулко, бочки далеко раскатываются у тебя за спиной.
Слышишь шум? расстояние между тобой и преследователями сокращается. Пустой вагон — насквозь, проскочи насквозь. Слышишь, как свистят? Бедные преследователи. Увлекай их за собой, туда, к цели. Расстояние увеличивается.
Крики, топот, крики. Бегут по кругу. Спотыкаются, падают, отстают. Замирают на месте.
Эллен притормозила, оглянулась назад. Ее охватило сочувствие к преследователям, потерявшим ее след. Флажок опустился. Для кого? И вот уже ни беглецов, ни преследователей, ни дороги, ни цели. Нет, нет, этого не будет, цепь не может порваться. Она перевела дух.
Раздался долгий, пронзительный и буйный свист, свист в пять пальцев. Длиннее Млечного Пути и короче последнего вздоха. Куры путевого обходчика испугались. С поленницы сорвалось несколько деревяшек. Отцепленные вагоны на соседнем пути притихли еще больше. Эллен засвистела своим преследователям. Остановилась, прислушалась, задержала дыхание.
Полицейский под облетевшим тополем поднял лицо в тумане. Да, там караулка, лестница вверх, там тебя больше нет. Пакгауз, забитый инструментами, а ты разве не инструмент, чужой инструмент среди молотков, среди клещей, среди сверл, там тебя тоже нет.
Полицейский замерз, но со лба у него катил пот. Пальцы у него окоченели от волнения. Это был еще совсем молодой полицейский, неопытный и напрочь лишенный самоуверенности. И хотя он обучался валить с ног одним ударом и ставить на колени, он все же еще не был обучен, как быть, когда сбивают с ног и ставят на колени тебя самого. И хотя он был обучен стрелять и пригибаться, когда стреляют другие, он вовсе не был обучен тому, как быть, когда тебя застрелили, да и вообще действовать более или менее в одиночку. Он побежал, но у него были слишком тесные сапоги. Он передвигался очень неуверенно.
Еще дважды из сумерек вырывался свист. Угрожающий, как приказ его полковника, призывный, как просьба его возлюбленной, и куда насмешливей, чем насмешка уличного мальчишки на его участке. Пока молодой полицейский бежал, кровь ударила ему в голову. Последнее средство достичь цели: замри на месте, прислушайся, задержи дыхание!
Никакого движения вокруг. Словно в засаде, лежали рельсы в тени семафоров. Сомнение опустилось на него, как власяница. Разве это не смехотворно — хватать ничто?
А что, кроме ничто, вы хватаете? — пели тополя над насыпью.
Злобно и одиноко продвигался полицейский вперед. Его усердие росло. А потом, думал он, а потом, когда я это схвачу, что схвачу, кого схвачу, тень на свету, тогда меня отметят, тогда я сделаюсь незаменимым в этом мире, тогда меня уже не пошлют на фронт, тогда мне уже не придется погибнуть, тогда уже на свету не останется никаких теней, кроме моей собственной.
Проклятый туман встал, как забытая кулиса, лег, как жидкое молоко, между нерешительными. Беспокойно ворочалась луна между тучами. Молодой полицейский бежал, высунув язык, наклонив и выставив вперед голову и повернув нос к земле, как собака, вынюхивающая след. След, след, вдоль рельсов. Как будто не осталось больше никаких следов, кроме рельсов, следов, которые пересекаются, следов, которые переплетаются со следами-рельсами, и никакого стрелочника, в том-то и дело.
