Ильдар Абузяров - Агробление по-олбански
– Всех троих потеряла? – переспросил Петр.
– Все трое от разных мужей, – пояснял турок, смахивая песчаные крошки со столов, – от хорвата, серба и боснийца. Все трое играли в одной песочнице, строили городки. Но тут началась война, и каждый муж посчитал делом чести забрать своего отпрыска в родную песочницу. Первый муж – босниец Хасан – был родом из Бихача. Второй, Душан, – сербом из Книн. А третий, Ивица, хорват, кажется, из Вуковара. Они-то хотели как лучше, но в итоге каждую из дочерей изнасиловали и убили. Одну в лагере для боснийских пленных, другую во время осады Осиека, третью во время изгнания из республики Сербской.
– Ужас!
– А все потому, что зачинала Агница от разных мужей, а не была верна ни одному мужу. – Турок говорил немного осуждающе, будто роди она всех детей от одного мужа, результат был бы другим. – Не обращайте внимания. Она почти каждый день сюда приходит.
– Странно, – вслух подумал Петр.
– Не знаю. Мы все привыкли, – сказал турок.
Из стакана с апельсиновым соком торчал зонтик, очень похожий на тот, под которым сидела полностью обнаженная женщина.
Петр, не отрывая от нее глаз, стал бултыхать зонтом в стакане. Раздеться догола вот так, напротив постороннего мужчины, было чем-то уж чересчур необычным. Если она пришла сюда загорать, то зачем спряталась под пляжный зонтик-грибок? Зачем вообще нужны пляжные зонты – защищать от солнечного удара? А зачем нужны зонты над стаканами с апельсиновым соком? Чтоб туда не попадала пыль?
Петр раньше никогда не задумывался над тем, что зонты бывают для разных целей. И что женщины тоже раздеваются для разных целей. Он взял стакан и перевернул его, зажав декоративный зонтик между пальцами. Теперь все стало на свои места, кроме одного. Оказывается, люди заказывают апельсиновый сок не только для того, чтобы пить.
– Слушай, а это правда, что вы, «Стамбульские сладости», мафия, агенты ЦРУ?
– Мафия? Да нет, мы корпорация, глобальная корпорация.
– Значит, все-таки ЦРУ.
– Нет, не ЦРУ, это нашего прадеда.
– Мехмеда Тюхтинга, что ли?
– Я гляжу, вы все уже знаете, эфенди.
– Я ничего не знаю, я только хочу узнать.
– Давным-давно, – начал пожилой молодец, – наступили такие времена, когда туркам нечего стало есть. Наш прадед как раз приехал с Крита поступать в Стамбульский университет. Но какая тут учеба, когда не знаешь, как себя прокормить. И тогда прадед решил накормить своих сограждан солодкой. Понимаешь? – Турок вопросительно посмотрел на Петра.
– Да, понимаю, селедкой – рыбой.
– Нет, не рыбой, а солодкой, это такое… – турок пощелкал пальцами.
– Крабы?
– Нет, это не из моря, не рыба. Не соленое, а сладкое. Это такое дерево.
– Дерево?
– Да, такое рожковое дерево. Сладкие такие стручки. Их раньше только коровы, скотина ела. Человек не может. Зубы себе сломает о твердые зерна.
– И что, так он и создал свою сеть «Стамбульских сладостей»?
– Да, он стал выращивать специальный сорт. Собирал еще несозревшие стручки и так спас многих людей от смерти. Спас Турцию от голода. Мехмед Тюхтинг стал национальным героем, а заодно и разбогател. Он молодец! Мы все им гордимся.
В это время обнаженная леди вышла на кромку неба и раскинула руки. Петр невольно залюбовался ее большими бедрами. Почему она себя так странно ведет, подумал Петр, может, в свое время объелась солодки из «Стамбульских сладостей»?
– Не надо смотреть, – сказал турок, – нехорошо так смотреть. Это против воли Бога.
– А что по воле Бога?
– Кушать, пить чай, с женой разговаривать.
– А вы, – в решающий момент Петр стал мистером Большое Ухо, – не знаете, не видели никогда: на побережье Большая Женщина не появлялась?
– А-а, Большая Женщина… – Турок многозначительно улыбнулся.
– Что, неужели была?
– Вы лучше у Эфлисона спросите…
– Почему у Эфлисона?
– Не знаю. – Турок пожал плечами, изобразив на лице что-то вроде многозначительной отстраненности. – Говорят, что отец Эфлисона и ее отец Элефант… как бы это сказать… дружили, что ли. Потом они вместе эмигрировали в Америку.
– Да! – Петр посмотрел в сторону, куда ушли Эфлисон и Давид. – Вот, бля, слоненок.
– Говорят даже, что они того… – Пожилой молодец высунул язык и помахал им как флажком. Потом покраснел…
Глава 21
Ленар и его команда
После одной из ночей, полной бесед и чая, мы с Раулем отправились домой к Марине, той девушке, которую выгнали из-за нас с работы.
Листва все еще была буйно-зеленой, весенней. Но много листьев валялось на асфальте, будто уже осень. Странное зрелище. Чтобы ярко-зеленые листья летом покрывали землю… Наверно, ночью прошел сильный дождь или град.
– Здравствуйте.
– Это опять вы?
– Как дела? – какой глупый вопрос.
– Вы зачем здесь?
– Знаете, сегодня ночью прошел сильный дождь, и весь асфальт усыпан зелеными листочками. – Я достал несколько стодолларовых купюр из грудного кармана.
– Я не беру подачек.
– А это не вам, это вашему ребенку.
Девушка колебалась.
– И не от меня, а от моих друзей-иностранцев. Я бы сам столько не заработал, а им это ничего не стоит.
Девушка продолжала колебаться, как листва во время сильного дождя, дождя (с) перед градом.
– Можно хотя бы посмотреть на девочку?
– Зачем?
– Просто так. Люблю детей.
Мы прошли в квартиру. Большие комнаты, не то что у меня. В центре гостиной на полу белокурая девочка играла с плюшевым слоненком.
Я сел в кресло. Рауль на пол.
– Ну, что? Посмотрели?
– А чем она больна?
– Эндопрезом. И туберкулезом костей.
Откуда они берут такие слова для маленькой девочки? Другое дело, свинка или ветрянка.
– Какой милый ребенок и какое странное слово!
– Здравствуй.
– Здравсквуйке.
– Тебя как зовут?
– Кака. – Девочка не выговаривала букву «т».
– Как бразильского футболиста, получившего золотой мяч, – закатил мечтательно глаза за веки Рауль.
– А меня дядя Ленар.
– Это когда какаются в штанишки, – разъяснила мать суть болезни, – что, теперь вы хотите продолжать?!
– Что продолжать?
– Продолжать дальше любоваться моим милым ребенком, который какается в штанишки…
Мне стало жутковато:
– А почему бы и нет?
– Когда она родилась, – рассказывала мать за чашкой чая, – у нее были смещены шейные позвонки, но врачи не сразу заметили, то есть вообще не заметили. Большие проблемы с маленьким позвоночником.
– …
– К четырем годам я забила тревогу. Доктор предположил, что у дочки рак крови, и настоял на том, чтобы сделать пункцию и взять анализ спинного мозга. Просто шок…
Видимо, Марине нужно было выговориться.
– И еще проблемы с почками. Требуется пересадка. Очень дорогостоящая операция. Я взяла кредит в банке. Дали только в рублях. Я договорилась с одной итальянской клиникой. Там обещали недорого подыскать подходящую почку. Но тут рубль рухнул и доллар подскочил вдвое. Теперь я ежемесячно должна выплачивать не семь, а тринадцать тысяч. Почти в два раза больше.
Растущий, как на дрожжах, курс просто сжирал Марину заживо, выедал изнутри, словно бактерии. Кожа пожелтела, под глазами появились мешки-пузыри. А с ними и проценты черных кругов.
– Но главное, тех денег, что я взяла на операцию, уже не хватает! Надо брать еще один кредит. А кто мне, безработной, даст? Я уже всю мебель продала соседям. Сами видите, остались только старый диван и сломанное кресло.
Только сейчас я понял, что в квартире просторно из-за отсутствия мебели. Невыплаченный кредит, будто невидимый зверь в пучине моря, тянет щупальца ко всему, что есть у бедной женщины Марины живого и стоящего.
– Меня, конечно, правильно уволили из «Спрута», потому что я приторговывала валютой из-под полы… А как мне было жить с такой тараканьей зарплатой? Ни пообедать толком, ни в туалет сбегать. А как ребенка из садика забирать? Приходилось нянечку нанимать. Триста рублей в час.
– Понимаю, – сказал Рауль. А что еще он мог сказать?
– Да банк сам такие аферы проделывает! Получает информацию о курсе на завтра и тут же меняет курсы покупки-продажи в выгодную для себя сторону. Устанавливает на пятнадцать минут лучший курс для VIP-клиентов, то есть для своих родственников и знакомых. А мне что, нельзя сделать скидку для своих клиентов? У руководства зарплата в несколько раз больше моей.
Мы пили чай с вареньем, с жижей из кизила. Чай был крепкий, без сахара. Такой полагается пить, когда с желудком проблемы и недержание.
– Это на операцию, – сказал я, положив в горшок герани деньги в пакете и присыпав их землей.
– Спасибо, – сказала она, вытирая слезы ладонью.
– Что мы можем еще для вас сделать? – спросил я, и мне стало стыдно. Потому что мы сделать больше ничего не могли.
