Джессика Андерсон - Лицедеи
— Не знаю… это не то, ради… — Но Сильвия не договорила. «Не то, ради чего я приехала», — хотела она сказать, и не договорила, потому что ее слова могли прозвучать как злая насмешка. Она предпочла спрятаться за вежливой фразой времен своей юности: — Нет, спасибо.
— Как хочешь. Стюарту я позвонила. Гермиона позвонила мне сама, я попросила ее разыскать Гая. Его все-таки тоже нужно предупредить. Гарри я позвоню попозже, когда он доберется до работы.
Голос Греты, спокойный, уверенный, чуть холодноватый, свидетельствовал, что в отличие от Сильвии она твердо знала, как себя вести. Сильвия вспомнила ее поднятое вверх лицо, когда она подставляла к свету ушко иголки, синяк у нее на шее и спросила с внезапно прихлынувшей теплотой: — А как вы, Грета, себя чувствуете?
— Я выспалась и чувствую себя гораздо лучше.
— Сидди с вами?
— Нет, уехал домой, но Бен здесь.
— Я приеду сегодня вечером вместе с Гарри.
— Хорошо, приезжай вечером.
Грета положила трубку, Сильвия легла на неприбранную постель и уставилась в потолок. Горе, думала она, все расставило бы по местам, но она не чувствовала горя. Сильвия заставила себя сесть и позвонила Стюарту домой. Ей никто не ответил, тогда она позвонила ему на работу. Еще не было половины девятого, Стюарт сам снял трубку.
— Стюарт, кто-то должен сказать маме.
— Я уже сказал, мама очень огорчилась.
— Стюарт…
— Что?
— Как это будет происходить?
— Спрашивать у Греты про копию завещания, пожалуй, еще рановато.
Сильвия подняла голову, свободной рукой откинула волосы назад.
— Я имела в виду похороны.
— Нам сообщат, Сил.
— Значит, я ничего не должна делать?
— А что ты можешь делать?
— Не знаю.
Стюарт помолчал, потом сказал:
— Во время похорон будет служба.
— Служба? Религиозная служба?
— Как всегда.
— Почему?
— Может быть, иногда не бывает службы, но на всех похоронах, где я присутствовал, всегда была служба.
— Я никогда не была на похоронах. Мне не приходилось хоронить никого из друзей, а из родных отец — первый.
— Из родных для меня тоже.
— Я взяла напрокат машину, нужно будет отказаться, — сказала Сильвия.
— Наверное, ты в состоянии сама с этим справиться?
Сильвия позвонила и отказалась от машины, сбросила халат Гарри и решила надеть индийское платье. Когда она вдохнула его пряный запах, ее вновь закружил вихрь желаний, но на этот раз она расслышала голос — свой собственный голос, — который беззвучно сказал ей, что теперь она сможет побывать и в Индии, и в Китае — везде.
Хотя Тед Китчинг парился, окунался в ледяную воду, хлестал себя веником и глотал лекарства, хотя он побрился, тщательно оделся и надушился, выпученные покрасневшие глаза и неуверенные движения выдавали его состояние. У Розамонды глаза были нормальные, полоска пластыря закрывала царапину на щеке. Они стояли в холле и кричали друг на друга.
— …Хорошая же ты мать, дома не удержала.
— Он ушел прежде, чем я проснулась.
— Вот где дал о себе знать твой полоумный дедушка. В моем сыне.
— Ничего подлее ты не мог сказать. — Тед встретил Розамонду на пороге дома, она уходила с двумя большими чемоданами и остановилась, глядя в лицо мужу. — Я тебе никогда этого не прощу. Никогда! Метью написал мне: «Позаботься о бабушке».
— Позаботься о бабушке! — Тед толкнул чемодан и покачнулся. — Если ты собралась ухаживать за матерью, зачем тебе, черт возьми, эти огромные чемоданы?
— Я уже сказала: может быть, я останусь у мамы.
— Всего лишь «может быть»?
— Дай мне пройти. — Розамонда взяла один из чемоданов.
— Машину что, тоже упаковала?
Розамонда открыла дверь: — Машина мне не нужна.
На верхней ступеньке лестницы появился Доминик, он не знал, спускаться вниз или нет. За стеной сада дважды просигналило такси. Тед оторопело смотрел, как Розамонда, сгибаясь под тяжестью чемоданов, с трудом шла по узкой асфальтированной дорожке к калитке. Когда она уже вышла на улицу, Тед внезапно пришел в себя.
— Ты меня слышишь? — прокричал он. — Назад не приходи!
Доминик убежал.
— Честно говоря, — сказала Гермиона, — я не знаю, зачем мы приехали.
— Я-то знаю, зачем приехала, — сказала Розамонда. — Мне легче уйти из дома постепенно. Я не хотела сжигать за собой мосты. Но все равно сожгла.
Вид у обеих сестер был довольно унылый. Грета посадила их в гостиной на диван, как гостей, и попросила отвечать на телефонные звонки и открывать входную дверь, а сама извинилась и ушла в сад к Бену. При других обстоятельствах Розамонда и Гермиона не посчитались бы с ее неявным запретом выходить из гостиной, но чувство неловкости и страха, вызванное смертью, заставило их остаться там, где велела Грета.
— Как ты думаешь, — спросила Гермиона, — о чем мама говорит в саду с этим… сиделкой?
— Обсуждает планы совместной жизни, — ответила Розамонда.
Она закрыла лицо руками, будто собиралась заплакать, но вместо этого рассмеялась.
— И одновременно шьет, — подхватила Гермиона. — А то, что сошьет, бросит в корзину с тряпьем.
— Мама чувствует себя добродетельной женщиной, когда шьет, — уже серьезно сказала Розамонда. — Однажды она сама мне в этом призналась.
— По-моему, она таким образом вызывает дух тети Эдит. Рози, что ты скажешь, если я расстанусь со Стивеном ради другого человека?
— Скажу, что ты плохая мать.
— И это ты мне говоришь!
— Ой, Мин, сегодня мне позволено быть бестактной.
— Ты думаешь, дети так уж сильно привязаны к родителям?
Но Розамонда была занята своими мыслями.
— С одной стороны, я рада, что Доминик предпочел Теда, потому что Теду так легче. С другой, не очень понятно, зачем я тогда ушла. И как знать, смогу ли я видеть Доминика.
— Я часто думаю, что детям на нас совершенно наплевать…
— Ты прекрасно знаешь, Мин, что это неправда.
— …и что мы всего лишь биологическое приспособление, природа использует нас и выбрасывает на свалку.
— Мужчин тоже?
— Мужей. Мужья и жены — священный биологический союз.
Розамонда с любопытством посмотрела на сестру:
— Смешно, конечно, думать, что я знаю о тебе все…
— Конечно, — согласилась Гермиона потупившись.
— Но я знаю, чего ты жаждешь, поэтому этот другой человек, если он вообще существует, непременно должен быть богат.
— Он говорит, что богат. Только не думай, что меня влечет к нему одно лишь богатство. Я правда чувствую… Как это ни удивительно, я правда чувствую…
— Это случайно не Тед? — воскликнула Розамонда.
Гермиона запрокинула голову и расхохоталась, потом вспомнила, что в доме покойник, прикрыла рот рукой и посмотрела на открытую дверь, будто ожидала возмездия. Но отдав эту дань приличиям, она снова повернулась к Розамонде и улыбнулась:
— Рози, ты неисправимый однолюб.
Розамонда откинулась на спинку дивана.
— Ну и пусть, такая я есть. Понимаешь, Мин, Метью звонит и говорит, что у него все в порядке, — прекрасно. Но я хочу знать конкретные вещи. Что значит «все в порядке»? Где он, например, будет сегодня ночевать?
— Он, наверное, тоже хочет это знать. Все-таки как ты могла даже подумать, что я и Тед…
— Что в этом такого? Я помню, как однажды…
— Рози, Тед был тогда пьян. Я ему совсем не нравлюсь.
— Знаю, но дело не в этом.
— Так, значит, я ему не нравлюсь? — возмутилась Гермиона. — А почему я ему не нравлюсь? Мне он, впрочем, тоже не нравится. Ты поступила совершенно правильно, что рассталась с ним. В конце концов, он просто вор, верно?
— Мин, пока только я имею право это сказать.
— Ты и сказала, разве нет? Когда вчера звонила. Спорю на что хочешь, от тюрьмы ему не отвертеться.
— Теду? — спросил Гай, входя в комнату. — Ставлю пять против одного. Нет, три.
— Ох, замолчи, — сказала Гермиона.
Гай держал в руках кружку кофе и тарелку с толстым кое-как сделанным бутербродом. Он осторожно сел и ногой подтянул к себе маленький столик.
— Вы лучше посмотрите, сколько барахла у Джека в шкафах, — сказал Гай. — Можно одеть всех актеров, занятых в «Артуро Уи»[7].
— Неужели ты рылся в его шкафах? — встревожилась Розамонда.
— Я искал копию завещания, — сказал Гай. — Я думал, он, может быть, попросил Сидди где-нибудь ее припрятать.
Гермиона не раз говорила, что не намерена прощать Гаю его дурацкие выходки, она достала из сумочки блокнот и занялась списком предстоящих покупок, а Розамонда — когда-то она так преданно заботилась о маленьком Гае, так по-матерински гордилась этим прелестным ребенком, — Розамонда сдвинула брови, будто искала ответ на мучивший ее вопрос. Оберегая костюм, Гай подставил руку под подбородок и откусил кусок толстого бутерброда. Прожевав его под неотрывным взглядом Розамонды, Гай сказал:
