Тацухико Такимото - Добро пожаловать в NHK!
Однако, в самое, самое последнее мгновение — в ту самую секунду, когда герой применял спец атаку против главного босса — игра внезапно застыла! Окно с игрой закрылось, и запустился текстовый редактор. Ямазаки, видимо, оставил послание, больше похожее на извинения.
«Действительно ведь не существует иного способа победить огромную злую организацию, кроме как использовать спец–атаку. У вас нет другой возможности победить, не выбрав для себя путь смерти, потому что весь наш мир и есть та самая злая организация. Потому что в ту секунду, когда вы выбираете смерть, мир превращается в ничто, и зло исчезает вместе с ним. И тогда на вас снисходит покой. Но несмотря на это, никакой бомбой я себя так и не подорвал. Это был мой выбор. Нет, не потому что я просто не хотел мучиться, рисуя графику для концовки, и не потому что я и без этого устал делать эту отвратительную игру. Ничего подобного…»
Сначала я попытался разбить компьютер. Но потом передумал. Я видел, как отчаянно трудился Ямазаки над этой игрой, и получившаяся в итоге халтура очень сильно меня задела.
Чем он занимается в эту минуту? Меня внезапно начал беспокоить этот вопрос, но я решил выбросить его из головы. Я не слышал от Ямазаки никаких вестей с самого отъезда и не собирался сам с ним связываться.
Та дурацкая часть моей жизни давно закончилась.
***Снова пришло Рождество. Город сверкал огнями.
Указатель, который я сжимал в руке, тоже светился в темноте. Этой ночью я работал регулировщиком на автостоянке возле недавно открывшегося около станции универмага. Так как въезды были оборудованы автоматическими устройствами для выдачи билетов, мне было совершенно нечего делать. Когда на стоянке было тесно, я оказывал помощь; но каждый раз всё заканчивалось тем, что я размахивал указателем туда–сюда.
Аварий не было, ничего не происходило, и канун Рождества проходил спокойно.
Примерно за час до закрытия магазина подъехала машина. Сама по себе машина была совсем обыкновенной, какой–то японской марки, которую можно встретить где угодно. Но из–за того что свет в салоне машины был включен, я узнал девушку, сидевшую на пассажирском сидении. Я ясно её разглядел.
Пораженный, я попытался как можно сильнее натянуть свою каску на глаза. Машина проехала мимо, значит, меня не узнали. Но я почувствовал, что моя школьная подруга, сидевшая на пассажирском сидении, на секунду посмотрела в мою сторону.
Скорее всего, мне просто показалось.
Моя смена закончилась, я переоделся и положил указатель к себе в рюкзак. Покачиваясь в одном из последних ночных поездов, я ехал домой. По пути я зашёл в круглосуточный магазин, чтобы купить чего–нибудь выпить.
Я решил приобщиться к рождественскому веселью. Поднимаясь по крутой дороге, ведущей домой, я выпил бутылку пива. Я уже давненько не выпивал, так что захмелел я быстро. Пошатываясь, я медленно поплёлся по длинной пологой тропе. Где–то вдалеке сирена скорой помощи пронзила ночную тишину. Я допил вторую бутылку пива.
Счастливого Рождества.
Когда я шел по парку, я уже едва держался на ногах. Идя осторожно, я пытался держаться ровно, хотя понимал, что это было ни к чему. Я ускорил шаг и начал вилять от столба к столбу. Я споткнулся о камень и чуть не упал. Я шатался и уже собирался упасть посреди дороги, когда прямо передо мной пронеслась машина скорой помощи.
Меня едва не сбили!
Я подумал, что, наверное, нужно было выразить своё недовольство громким пьяным воплем:
— Ах ты …
Я остановился на полуслове.
Машина скорой помощи остановилась перед домом Мисаки. Её дядя выбежал из парадной двери. Он кричал что–то одному из санитаров, которые бежали в дом с носилками. Немногим позже они вынесли безвольно лежащую на носилках Мисаки.
На моих глазах она, её тётя и дядя унеслись на машине скорой помощи с головокружительной быстротой.
Часть вторая
Приближался Новый год. В один прекрасный день я отправился в больницу на окраине. Туда положили Мисаки.
Этим ранним утром, я зашёл в манга–кафе около станции и получил нужную информацию от её обессилевшего дяди.
— Всё же, мне очень жаль, — её дядя беспричинно извинялся передо мной. — Мы думали, ей стало лучше. Она была очень спокойной с тех пор, как бросила школу, а в последнее время вообще казалась счастливой. Хотелось бы знать, было ли это связано с тем, что она задумала. Кстати, откуда вы знаете Мисаки?
— Мы как бы знакомы, — ответил я. Я вышел из манга–кафе и направился прямо в больницу, но…
Я бродил по внутреннему дворику около двух часов. Среди посетителей и пациентов, выходящих на прогулку, я ходил взад и вперёд от главных ворот до переднего входа.
Мисаки лежала в персональной палате на четвёртом этаже в открытое психиатрическое отделение. Неудивительно, ведь она наглоталась снотворного. Это была почти смертельная доза; стоило медикам немного задержаться и могло бы быть слишком поздно.
Не было точно известно, откуда Мисаки достала таблетки, но их мог дать участковый психотерапевт. Однако, чтобы собрать достаточное количество таблеток для удачной попытки суицида, она должна была ходить туда какое–то время. Значит, она сделала это намеренно. Мисаки давно запланировала свою смерть.
И что же я буду делать, когда без всякого предупреждения завалюсь к ней в палату? У меня не выйдет ничего хорошего.
Должен ли я сказать что–то вроде: «Не умирай!»…?
Должен ли прокричать что–то вроде: «У тебя еще все впереди!»…?
Мисаки написала уже множество похожих клише в своем Секретном Дневнике. Но они мало помогли ей, поэтому она решила накачать себя снотворным.
Короче говоря, я ничего не мог сделать для неё. Мне было бы лучше не показываться вовсе. Она, скорее всего, почувствовала бы себя ещё более опустошённой, приняв посетителем жалкого хикикомори.
Подумав о таком развитии ситуации, я решил пойти домой; но когда я поравнялся с больничными воротами, ноги сами остановились. Ещё раз, я обернулся к переднему входу и повторил весь цикл заново.
Мои мысли ходили по кругу. Если бы это продолжилось, я бы уходил и возвращался до ночи. Я не мог прийти к какому–либо решению.
Наконец, набравшись храбрости, я вломился в больницу прежде, чем мог снова передумать. Я взял значок посетителя в регистратуре, приколол его на грудь, и поднялся на четвёртый этаж.
Весь этаж был отведён под отделение открытой психиатрии. На первый взгляд, он ничем не отличался от обычной больницы. Я думал, что психиатрическое отделение должно быть наполнено смирительными рубашками, электрошоковым оборудованием, и лабораториями для проведения лоботомии. Однако, открытое отделение было чистым, светлым и казалось самой обычной частью больницы.
Или я так думал. Когда я заметил пожилую женщину, на вид около шестидесяти, наверняка пациента, садящуюся на корточки в углу коридора, я скорее зашагал к 401 палате.
«Мисаки Накахара», гласила табличка на двери самой дальней по коридору палаты.
Совершенно точно. Это была та самая палата.
Я тихонько постучал.
Ответа не последовало.
Я постучал ещё раз, немного сильнее; опять нет ответа. Похоже, мой стук немного приоткрыл дверь, хотя она могла быть приоткрыта с самого начала.
— Мисаки? — я заглянул в палату.
Её там не было.
«Ну, если её здесь нет, мне тут тоже нечего делать. Я пойду домой!»
Я решил оставить корзину с фруктами, которую купил в больничном магазине подарков. И тут я заметил кем–то оставленное расписание поездов на прикроватной полочке. Местами в расписании встречались комментарии, написанные красной шариковой ручкой. Отложив расписание в сторону, я поставил корзину с фруктами.
Тут на пол упал клочок бумаги. Я поднял его и прочитал: «Микка Тороро был вкусным. Прощайте все».
Сунув эту бумажку и расписание в карман куртки, я выбежал из больницы и поспешил к железнодорожной станции.
Солнце начинало садиться.
***Они должны были положить её в закрытую палату с решётками на окнах, а не оставлять их открытыми, давая возможность спокойно сбежать. Они должны были надеть на неё смирительную рубашку и накачать лекарствами, чтобы сделать счастливой. Но они этого не сделали, поэтому Мисаки сбежала из больницы. Она возвращалась в родной город. Похоже, она отправилась туда умирать.
Я вспомнил наш давний разговор:
— Цубурая, этот бегун, прямо перед смертью отправился домой в деревню. Там, вместе с матерью и отцом, он ел тёртый батат.
— Хм.
— Наверное, всё–таки, каждому хочется вернуться в родной городок перед смертью.
Возможно, так и было. Должно быть, Мисаки тоже захотела отправиться в свой родной город. Возможно, она задумала сброситься в море с высокого отвесного мыса, на котором, по её словам, она часто играла. И всё же, так просто у неё это не выйдет. Теперь, когда я нашёл её секретную тетрадь и расписание поездов, удача её кончилась.
