Альфонсо Микельсен - Избранные
XIV
Получив утренние газеты, я едва пробежал заголовки на первых полосах и поспешил углубиться в страницы хроники светской жизни. Там непременно должны были быть фотографии моего вчерашнего приема.
Середину одной из газетных полос украшал великолепный фотопортрет Исольды: она беседовала с Лаинесом. Подвал этой же страницы был отдан фотографиям банкетного зала: читателям предлагалось изучить четыре ряда столиков, каждый из которых был накрыт по-своему: в качестве цветочных ваз красовались крестьянские сомбреро, в них — лесные цветы. Таким образом оформлению моего банкета была придана особая неповторимость или, как сказали бы мои друзья, cachet[19].
Только прочитав все эти заметки и статьи, посвященные приему в «Атлантике», я вновь вернулся к первой странице газеты, чтобы просмотреть сводки с фронтов. Любопытства ради я остановился на сообщении под заголовком: «Дополнения к черному списку, составленному США». Затем в алфавитном порядке перечислялись фамилии лиц, подозреваемых в связи с противником, с его разведкой. Сначала указывался город, а затем шел список «подозрительных элементов», проживающих в нем. Я полюбопытствовал, кто же из моих знакомых «от столицы» вошел в этот мрачный список. Просматривая фамилии на букву «К», я вдруг обнаружил свою собственную — Б. К.! Естественно, я предположил, что речь идет о каком-то моем однофамильце, хотя до той поры никогда не слыхал о его существовании. Может быть, подумал я, это ошибка, легко объяснимая тем, что моя фамилия именно в этом номере газеты уже фигурировала столько раз в светской хронике, что в этом вина уставшего или рассеянного наборщика, случайно поставившего мое явно немецкое имя среди других имен иностранного происхождения, заполнивших колонки списка? Казалось просто невозможным, чтобы Мьюир, чья роль в составлении этих пресловутых списков всем была прекрасно известна, Мьюир, который меня прекрасно знал, заявил от имени государственного департамента США, что я являюсь агентом нацистов! Как и Мерседес, как и старые англичанки из пансиона мисс Грейс, Мьюир лучше других был осведомлен, до какой степени моя жизнь и благополучие зависят от победоносного завершения войны союзниками. Мне пришлось бежать из гитлеровской Германии, где меня обвиняли в неарийском происхождении. У меня конфисковали состояние в пользу третьего рейха. Абсурдно было подозревать меня в шпионаже в пользу нацистов или в сотрудничестве с ними во имя разгрома Соединенных Штатов, что означало бы служить укреплению того режима, который преследовал меня, лишил имущества, мог бы лишить жизни.
У меня не было сомнений в том, что никакого труда не составит рассеять это недоразумение. Вот сейчас, не дожидаясь опровержения, я позвоню в контору адвоката Переса и попрошу от моего имени направить в редакцию «Эль Меркурио» краткое письмо. В нем будут выражены надежды, что включение моего имени в «черный список» является, видимо, следствием рассеянности линотиписта или верстальщика.
— Сеньор К.? — переспросила меня Инес. — Нет, доктор[20] еще не пришел. Вчера он лег очень поздно. Не хотите ли что передать?
— Да, пожалуйста, сеньорита. Сообщите ему, чтобы он мне позвонил, как только прибудет в контору.
С некоторым удовлетворением я про себя отметил, что Инес и понятия не имеет о том, что меня занесли в «черный список».
Вслед за этим я позвонил в американское посольство, попросил о встрече с мистером Мьюиром, на что секретарша, видимо догадываясь о причине моего звонка, ответила:
— Сегодня в посольстве слишком много народу. Были опубликованы дополнительные списки. Мистер Мьюир не принимает по предварительным звонкам. Если вы настаиваете, приезжайте сами.
В американском посольстве я обнаружил, что приемная Мьюира забита немцами, итальянцами, а также местными гражданами.
Я вручил служащей свою визитную карточку со словами:
— Передайте немедленно!
Затем я уселся и стал ждать, размышляя о том, сколь серьезные последствия влечет включение всех этих людей в списки лиц, нежелательных для страны, в жизни которой Соединенные Штаты играют такую громадную роль. Среди присутствовавших находились владельцы кофейных плантаций — впредь они уже не смогут никуда и никому сбывать свой продукт. Здесь же сидели несколько адвокатов — естественно, они немедленно потеряют клиентов. Среди ожидающих можно было увидеть хозяев мелких магазинов и фабрик — эти вынуждены будут либо закрыть, либо продать свои предприятия; они уже лишены возможности получать сырье или товары североамериканского происхождения.
В общем, все это походило на то, как если бы человек вдруг оказался брошенным на произвол судьбы в чаще сельвы.
— Сеньор К., — возвестила через довольно длительный промежуток времени секретарша. Я вошел в кабинет Мьюира, не испытывая какой-либо неловкости.
— Мне очень жаль, что вас вчера не было в клубе «Атлантик». Вас очень не хватало… — были мои первые слова.
Мьюир ничего не ответил, и я почувствовал некоторую растерянность.
— Я решил побеспокоить вас, — продолжал я, — потому что, как вы, очевидно, могли заметить, мое имя появилось сегодня в газете «Эль Меркурио» в американском дополнительном «черном списке».
— Да, сеньор, вы были включены в упомянутый список, — послышался сухой ответ.
— Я?! Но почему же?..
— За вашу антиамериканскую деятельность, за что же иначе?
— Но я не антиамериканец! Кто мог так информировать вас? Вы же знаете, что я эмигрант, бежал от нацистов и жду победы союзников, чтобы вернуться в новую Германию и восстановить мое состояние.
— Мне очень жаль, но я ничего не могу для вас сделать. — Ударив с силой кулаком левой руки в ладонь правой, Мьюир продолжал: — Все, кто ждут в приемной и кого вы, естественно, видели, приходят сюда, уверенные в том, что внесены в список по ошибке. Бегут сюда с просьбой изъять их из списков!
— Но ведь случай со мной совсем иной. Я…
Мне не удалось закончить фразу.
— Каждый считает, что его случай «совершенно иной», — прервал Мьюир. — Мы уже привыкли к тому, что, когда публикуется новый список, в посольстве немедленно появляются все упомянутые в нем. Наш посол даже дал указание, чтобы в такие дни сотрудники посольства приходили на работу раньше и в тот же день разрешали все возникающие проблемы. Это делается для того, чтобы посетители находились в посольстве недолго. Вы должны понять… — заключил Мьюир, и я понял, что фраза, произнесенная им, так же заранее заготовлена, как и указание посла насчет посетителей. — Вы должны понять, что Соединенные Штаты ведут смертельную борьбу против стран «оси» и должны защищаться всеми доступными методами. Вопрос о публикации списков не является судебным иском со всеми вытекающими отсюда последствиями. В данном случае не требуется ни очных ставок, ни вещественных доказательств, предъявляемых суду. Война — это жизнь или смерть, и у нас нет времени для поисков истины. Для нас важно выиграть войну. Пули на фронтах сражений не выбирают цели: они поражают как нацистов, так и тех, кто был вынужден сражаться в их рядах даже вопреки своей воле. Допускаю, может случиться, — продолжал Мьюир с пафосом, — что в «черных списках» по ошибке окажется невиновный человек. Но если из-за боязни, что в список попадут один-два невинных, мы будем тщательно исследовать деятельность каждого подозреваемого в сотрудничестве с нацистами, наша политика по нейтрализации влияния нацизма в Латинской Америке превратится в сказку про белого бычка.
Я спросил Мьюира, может ли он по крайней мере назвать мне имена лиц или человека, сообщившего посольству США о моей деятельности, якобы направленной в пользу нацизма, а также уточнить, какие обвинения мне были вменены. Сухо, но вежливо Мьюир ответил:
— Если мы будем сообщать фамилии наших осведомителей, они перестанут снабжать нас информацией.
Сраженный его логикой, я был вынужден удалиться.
Оказавшись на улице, я подумал о том, что же мне теперь делать. Куда направиться? Ни на первый, ни на второй вопрос ответа я не нашел. Я находился в состоянии такой же растерянности, как в тот день, когда Мьюир, который по возрасту вполне мог быть моим сыном, рассказал мне о том, как его преследовала Ольга. Обстоятельства жизни распорядились таким образом, что едва оперившийся юнец вдруг оказал огромное влияние на мою судьбу.
Вернувшись в пансион, я заперся в своей комнате. Я был похож на человека, заболевшего постыдной болезнью или совершившего страшное преступление. Мне не хотелось никого видеть. Не хотелось ни о чем знать. Наверно, даже призрак смерти не испугал бы меня в те минуты. Жизнь беженца сама по себе довольно тяжела. Теперь же, после включения меня в «черные списки» американского посольства, я оказался врагом союзников и косвенно страны, давшей мне приют. Что мог принести мне завтрашний день? И кто, за исключением узкого круга лучших друзей, поверит, что меня ошибочно посчитали врагом дела союзников?
