Виктор Мануйлов - Лестница
Чем больше он размышлял обо всех этих событиях, тем сильнее его волновало другое: почему такая необходимость в этих событиях возникла именно теперь, когда он, Тепляков, только что приступил к своим обязанностям? Что это — случайное совпадение? А если нет? Если его, совершенно неопытного во всех отношениях человека, специально подсунули, чтобы свалить на него какие-то грязные делишки, скопившиеся к этому времени? Если так, то не завязан ли в этом и сам Рассадов? Действительно, если посмотреть на это здраво и как бы со стороны, то получается следующая картина: к Рассадову приходит Коврова и просит найти для нее какого- нибудь недотепу, плохо разбирающегося в жизни. А из всех выпускников только Тепляков попал, так сказать, с корабля на бал, то есть из армии на гражданку. Конечно, были потом два года поисков самого себя в новой жизни. Но так ли уж — самого себя? Скорее всего, он пытался забыть армию и испытанный им позор. Так что эти годы в расчет можно и не брать: на том дне, где он барахтался, можно было научиться разве что мелкому жульничеству.
— Поймите, Юрий Николаевич, что у вас нет выхода, на самом деле, — настойчиво вдалбливал в голову подследственного следователь Бурыга, внушая свое видение картины преступления, которая никак не укладывалась в голове Теплякова. — Я не могу на самом деле раскрыть вам все тайны следствия и выложить перед вами все факты, которые достаточно весомо свидетельствуют о. достаточных, скажем так, намерениях гражданки Ковровой. Не имею на это права, — продолжал он, щуря глаза, вытягивая шею и, как казалось Теплякову, свой длинный тонкий нос. — Зато знаю по своему опыту, на самом деле, что вы в этом деле могли быть использованы помимо вашей воли. Более того, в данном случае я целиком и полностью, на самом деле, на вашей стороне: ведь от вас, так или иначе, на самом деле, практически ничего не зависит. Дадите вы, на самом деле, требуемые показания, или не дадите, песенка гражданки Ковровой уже спета. Зато вас, на самом деле, могут лишить лицензии и уволить с «волчьим билетом». Вам это нужно?
— Нет, мне это совсем не нужно, — вяло отбивался Тепляков, не находя ни малейшей логики в рассуждениях следователя. Более того, его все больше раздражало повторяющееся Бурыгой к месту и не к месту то словосочетание-паразит «на самом деле», то слова «достаточно-недостаточно», будто птичий или свиной грипп поразили так называемое российское интеллигентство, обедняющие русский язык, оскорбляющие и унижающие Теплякова. Этот чертов Бурыга словно вбивал ему в голову ржавые гвозди, повторяя к месту и не к месту эти налипшие ему на язык слова, мешая думать. Тепляков старался не смотреть на следователя, чтобы тот не заметил в его глазах презрения и жгучей ненависти, и с трудом выдавливал из себя явно бесполезные возражения: — Но объясните мне, господин Бурыга, каким боком я причастен к отношениям между Ковровой и Якутским? Я же вам говорил: Якутского до этого видел всего один раз, когда вез его из аэропорта. В его квартире на проспекте Свободы ни разу не был. В другой квартире, на Дворянской, тоже. Каким образом я могу быть втянут в заговор против Якотского, или Якутского против Ковровой?
— Юрий Николаевич! Наивный вы человек! — в очередной раз откидывался на спинку стула следователь, и лицо его выражало изумление и сострадание. — Да поймите же вы, наконец, что к преступлению, на самом деле, можно пристегнуть любого человека, даже если он живет на Луне. А нам, следователям, на самом деле, потом разбирайся, причастен он или нет. У нас, на самом деле, нет достаточных доказательств, что вы причастны, у вас нет достаточных доказательств в обратном. на самом деле. Ведь это же достаточно доказанный факт, что все эти дни вы так или иначе были достаточно тесно связаны с Ковровой. Даже обедали вместе с ней в известном вам кафе в интимной обстановке. Не станете же вы, на самом деле, отрицать очевидное?
— Я работал ее телохранителем. на самом деле, — вскинулся Тепляков, вложив в последние слова всю силу сарказма, на который был способен. — Да, обедал! И обедал на самом деле! — продолжал он раскручивать свое презрение и ненависть. — А что прикажете на самом деле делать? Ходить достаточно голодным на самом деле? Или вы сами на самом вашем деле не обедаете? — Тепляков задохнулся от острой боли, и эта боль несколько утихомирила его сарказм и ненависть. — Это никак нельзя назвать связью в вашем понимании, — уткнулся он взглядом в свои руки, лежащие на коленях. — В подчинении. или как там? — у Ковровой сотни людей. Какие между ними связи, я не знаю. Если бы поработал годик-другой, тогда, быть может, и знал. И что в таком случае я могу свидетельствовать? — Тепляков попытался поймать взгляд следователя, но тот ускользал, перебегая с одного предмета на другой.
— Нет, с вами, на самом деле, положительно нельзя договориться, — сокрушенно покачал головой Бурыга. — У вас какое-то, на самом деле, достаточно однобокое мышление. Я бы даже добавил: и достаточно примитивное. А нынешнее время требует, на самом деле, умения мыслить достаточно широко, гибко, учитывая, на самом деле, самые разные обстоятельства. Что ж, я сожалею, но нам придется встретиться с вами еще раз.
— Вы забыли, господин следователь, произнести свое любимое «на самом деле», — с кривой усмешкой произнес Тепляков, наконец-то встретившись с глазами Бурыги. Лучше бы он не встречался: в глазах следователя он увидел почти такие же ненависть и презрение. И подумал, что от этого сморчка можно ожидать любых гадостей.
Странно, но и адвокат, довольно солидный пожилой еврей с толстыми губами и огромной лысиной, направлял мысли Теплякова к тому же самому, но более тонко и будто бы сохраняя нейтральную позицию. Если следователь вертелся вокруг да около, то этот, — исключительно, разумеется, в интересах самого Теплякова, — посоветовал ему свидетельствовать таким образом, будто покушение на Коврову было подстроено ею самой же для того, чтобы во всем обвинить Мих- Миха и, таким образом, завладеть фирмой. И тому доказательство — ранение телохранителя и ни царапины на подопечном ему «теле». Что само по себе не может не вызвать подозрения.
Теплякова все это так запутало, что он перестал различать, где правда, а где не поймешь что. Даже если предположить невозможное, то трудно себе представить, что на Лидию Максимовну нашло помрачение ума, и она решила поставить на карту свою жизнь. Или жизнь своего телохранителя. Ведь тот, кто стрелял, стрелял на поражение всех, кто находился в машине. Как ни короток был этот эпизод, а все же Тепляков успел разглядеть, что машина продырявлена насквозь по всем направлениям, что стрелять начали не раньше, как из нее выбралась Коврова, следовательно, стрелок хотел удостовериться, что ему придется стрелять именно в того, кто ему заказан. А вот почему заказали Лидию Максимовну и кто ее заказал, и следователь и адвокат то ли не хотят разбираться, то ли им велено вывернуть это дело наизнанку.
И, наконец, главное: что делать ему, Теплякову? Ни фактов, ни глубоких знаний юриспруденции, ни опыта, ни желания вставать на чью-либо сторону у него не было. Тем более выступать в роли лжесвидетеля. Что между Мих-Михом и Лидией Максимовной отношения не самые лучшие, это он заметил почти сразу же. Более того, что-то такое, указывающее на это, раза два прорвалось и в ее репликах. Так ведь с таким хамом кому угодно невозможно иметь нормальные отношения. Но и это еще ничего не значит. Вот у них с Лилькой иногда доходило чуть ли не до драки, однако даже мысли не было о том, чтобы избавиться друг от друга таким образом. Нет-нет, тут что-то не то.
Эх, поговорить бы с хозяйкой начистоту! Тогда бы он знал, как себя вести. Но она не звонит ему с тех самых пор, как он виделся в последний раз с адвокатом. А лично ему, Теплякову, звонить ей нет ни малейшего повода. Не исключено, что она потому и не звонит, пришла Теплякову в голову мысль, чтобы не впутывать его в свои дела. Других причин нет и быть не может. Особенно если вспомнить их последнюю встречу в госпитале, очень теплую, дружескую, без единого намека на какие-то неизвестные ему обстоятельства.
И вдруг звонок Ольги Петровны, секретарши Ковровой. и Мих-Миха, разумеется, тоже: в понедельник встречать у подъезда Михал Михалыча ровно в девять часов утра. Именно у подъезда, предупредила она категорическим тоном.
На детской площадке в снегу возились малыши под присмотром бабушек и мам. Какой-то мужчина в куртке — голова укрыта капюшоном — подошел к одной из них, повязанной белым шерстяным платком, что-то спросил. Видно было, как от их лиц попеременно отлетают облачка пара. Вот женщина протянула руку в сторону окна, в котором стоял Тепляков — по крайней мере, так ему показалось. Видеть его она не могла, но Тепляков почему-то был уверен, что мужчине нужен именно он.
Человек в капюшоне повернулся и пошел к дому. Было что-то знакомое в его фигуре и походке. Вот он на ходу глянул на наручные часы. Тепляков глянул на свои: половина первого. У Машеньки вот-вот закончатся занятия в школе. Лучше всего встретить ее по дороге домой. Тогда ей не придется напоминать ему, чтобы он шел к ним обедать.
