Виктор Мануйлов - Лестница
Обзор книги Виктор Мануйлов - Лестница
Виктор Мануйлов
Лестница
Роман
Глава 1
Юрий Тепляков стоял на остановке автобуса, то и дело поглядывая на часы: ему надо успеть к девяти, оставалось еще двадцать минут, автобуса все не было и не было. Можно бы взять лихача, — и они то и дело притормаживали напротив, призывно маня пальцем, — но в старом потертом кошельке его лежало не больше ста рублей с мелочью, а этих денег явно не хватало, чтобы оплатить проезд. А еще надо хотя бы один раз перекусить в какой-нибудь недорогой кафешке. Зря он отказался взять деньги у Лильки: ведь предлагала, и будто бы от чистого сердца. Но вчерашний скандал, когда та же Лилька орала на него, попрекая куском хлеба, крышей над головой и тем, что связалась с ним, таким непутевым, и много чем еще, встал между ним и Лилькой непреодолимой стеной. А ведь он, Тепляков, вполне отрабатывает и свой кусок хлеба, и все остальное.
Да что теперь об этом — пустое дело. И не разлад со своей случайной сожительницей тому причиной, уже не первый в их отношениях, которые обычно заканчиваются выпивкой и бурными ласками на измятой постели, а то прошлое, которое не вернешь и не исправишь, саднящее душу и не дающее спокойно спать по ночам, заставляя вздрагивать от любого постороннего звука и мысленно переделывать это прошлое в свою пользу. Даже понимание, что ничего изменить уже нельзя, не может удержать его от подобных попыток.
Серое небо сочилось моросью. Лоснился асфальт. На противоположной стороне дороги на засохшей ветке старого дуба сидела ворона, время от времени встряхивая мокрые перья. Мимо в ту и другую сторону проносились легковые и грузовые машины, обдавая Теплякова отработанными газами и облаками водяной пыли.
Вот и еще один шикарный лимузин с затемненными стеклами промелькнул мимо. Но, проехав метров сто, остановился и дал задний ход, притормозив напротив железобетонной коробки, под крышей которой топтался Тепляков. Открылась задняя дверь, высунулась нога в блестящей остроносой туфле, опустилась на обочину. Пальцы ухватились за верх дверцы, и над нею показалась чья-то голова, а затем и плечи. Голова выглядела так, будто только что из парикмахерской, темный костюм из лоснящейся материи облегал широкие плечи, рубаха аж светилась своей белизной, красный галстук переливался всеми цветами радуги.
Почти одновременно с ним выбрался с переднего сиденья другой пассажир, значительно моложе первого, одетый попроще, и галстук на нем был черный. Он торопливо раскрыл зонтик и укрыл им человека с красным галстуком, сам при этом оставаясь под дождем, вызвав у Теплякова невольную улыбку.
Однако красногалстучник, судя по всему, не видел в происходящем ничего смешного, и Тепляков, решив, что перед ним какой-то большой начальник, перед которым все должны тянуться, как тянется лейтенант перед генералом, нахмурился и подобрался, готовый к любой неожиданности.
А большой начальник некоторое время внимательно рассматривал Теплякова, затем расплылся в улыбке, хотя глаза… — глаза оставались холодными.
— Юрка! Тепляков! Ты, что ли? — произнес он.
— Ну, я. А вы кто? — спросил Тепляков в замешательстве.
— Ха! — Человек повернул голову, слегка наклонив ее, и сказал кому-то, кто сидел внутри: — Это ж надо — не узнает.
Тепляков мучительно наморщил лоб, пытаясь вспомнить, где и когда он пересекался с этим лощеным человеком. Действительно, в его лице, пышущем здоровьем и уверенностью, было что-то знакомое. Но память никак не могла вычислить, где, когда и при каких обстоятельствах он видел это лицо, эти серые холодные глаза, этот узкий рот, взятый в округлые скобки морщин от носа до квадратного подбородка, выдвинутого вперед, навстречу вислому носу. А может, все дело в том, что он, Тепляков, так усиленно старался вычеркнуть из своей памяти прошлое, что люди, тогда окружавшие его, поблекли и стали на одно лицо? Ничего другого ему в голову не пришло, и он перестал насиловать свою память.
— Ну, что? Так и не вспомнил?
— Нет, не вспомнил.
— Подсказываю: мы с тобой служили в одной бригаде, но в разных батальонах — ты в четвертом, я во втором. Однако пару раз водку пить вместе доводилось. Ну как?
И Тепляков вспомнил: капитан Рассадов, начальник штаба второго батальона горнострелковой бригады, квартировавшей на Северном Кавказе! Да, было дело — пили как-то вместе на Новый год. Но не пару раз, а всего один-единственный. И не одни, а в большой компании офицеров и их жен. При этом капитан Рассадов ничем среди остальных не выделялся. Разве что тем, что жена у него была раза в два толще своего далеко не худого мужа. И звали ее. Как же ее звали? Анже?.. — нет! Аню?.. — тоже нет! Ангелина? Ну да, именно так ее и звали.
Да, так вот, эта Ангелина. Она сидела как раз напротив Теплякова и весь вечер пялилась на него, будто ей больше не на кого пялиться. И капитан Рассадов тоже пару раз глянул на него и на свою жену, как бы решая, с чего бы вдруг между ними такие переглядки и стоит ли в них вмешиваться. Конечно, Юрка Тепляков в бригаде быстро стал известным: играет на гитаре, и не просто бренчит, а, можно сказать, почти профессионально, и не только на гитаре, но и на фортепьяно. И поет. Голос, правда, не сильный, а, что называется, камерный, но приятный. И поет не какие-то там солдатские примитивные речевки, а старинные романсы и песни. Все это в нем от матери, закончившей в молодости музыкальное училище, преподававшей музыку и сумевшей привить к ней любовь у своего сына.
Ах, как она не хотела, чтобы Юрка пошел по стопам отца, человека довольно примитивного и мало чем интересующегося! Но. фортепьяно, гитара, сольфеджио — это одно, а бокс, самбо, желание особо не выделяться среди сверстников, это другое. Военная среда, в которой жил и воспитывался Юрка, что называется, с пеленок, оказалась сильнее. Тем более что сверстники Юрки не понимали, зачем ему фортепьяно, и при случае, не находя других аргументов, кричали: «Эй, Шопен! Сбацай нам Моцарта!» Зато умение музицировать впоследствии выгодно выделяло его среди товарищей по службе. Особенно в глазах слабого пола. Тем более что и мужской статью природа его не обделила тоже. Но штанга, турник, параллельные брусья и боксерские перчатки не способствовали гибкости пальцев Юрки Теплякова, хотя «сбацать» он мог не только Моцарта. Так что не одна Ангелина в тот вечер втайне любовалась молоденьким лейтенантом. А потом, когда отзвенели куранты и выпито было за наступивший Новый год, когда начались танцы, Ангелина, расталкивая соперниц своим мощным телом, ринулась к Теплякову приглашать его на «белый» танец. Не иначе как с перепою. И какое-то время лишь они двое и танцевали под насмешливые взгляды офицеров и их жен.
Рассадов, похоже, внимание на вызывающее поведение своей жены не обратил, или сделал вид, что ему все равно, с кем она танцует, и встреча Нового года закончилась мирно, без всяких эксцессов. То есть этот эпизод был из тех мелких жизненных эпизодов, которые не оставляют по себе никаких следов — ни в памяти, ни в сердце.
— Вот уж кого не ожидал встретить в таком виде, так это вас, товарищ капитан, — расплылся Тепляков в радостной улыбке: приятно, черт возьми, после всего, что случилось, встретить человека, который помнит тебя и наверняка не испытывает к тебе ни малейшей неприязни.
— Это почему же? — спросил Рассадов, отделившись от машины и приблизившись к Теплякову, не выходя из-под зонта.
— Мне казалось, что у вас со службой все в порядке, что вы довольны и карьера вам обеспечена.
— Чудак, — раздвинул в подобии улыбки узкие губы Рассадов, и скобки поползли к ушам. — Насчет нормально — это ты, брат, загнул. При том бардаке, который воцарился в нашей армии, никто не может быть довольным и уверенным в своей карьере, если не имеет наверху больших звезд на погонах без просветов. — И с этими словами протянул Теплякову руку.
Их пальцы переплелись и побелели от усилий, но на лицах не отразилось ничего, будто и не было этой борьбы до последнего, то есть до того мгновения, когда один из них ослабит хватку. И первым сдался Рассадов.
— Черт! — воскликнул он, встряхивая руку. — Ну и хватка у тебя, парень! А я, видать, понемногу теряю форму: то некогда, то недосуг, — оправдывался он. — Дела заели. Да и зачем? В наше время голова важнее крепких мускулов.
— Да нет, это я так только, — смутился Тепляков. — Просто никак не отойду от прошлого. Никак не впишусь в гражданку. Извините.
— Да-да, наслышан я о твоей истории. Поговаривали, что могли бы оставить, но ты там набузил, и на тебе поставили крест. Что ж, с кем не бывает. Как говорится, три к носу.
Вдали показался автобус, и Тепляков, подхватив сумку, с беспокойством посмотрел на бывшего капитана.
— Так ты в город? — спросил Рассадов.
— Да, в город.
— Садись, подбросим! — произнес бывший начштаба командирским голосом и, ухватив Теплякова за локоть, скомандовал решительно: — Давай, а то эта колымага сомнет мне багажник.
