Елена Чижова - Орест и сын
Матвей Платонович торопился. Снова разболелось сердце — давило за грудиной. Ему казалось, он не успевает, во всяком случае, может не успеть. Теперь он не сомневался в том, что люди, вызванные к жизни его научными амбициями, действовали вразрез с его первоначальной затеей. Путь, проложенный его знаниями, вел к верной цели, но раз за разом их сбивали препятствия, которые Тетерятников вкупе с немецким соавтором не мог предусмотреть. Чего стоила тема инцеста, всплывшая неожиданно, — она одна могла сбить историю с верного курса.
Тетерятников сморщился. Мифы мифами, но эта тема была неприятной. Конечно, большинство случаев инцеста совершалось непреднамеренно, более того, поздние исследователи пришли к осознанию инцеста как фиктивного опыта — своего рода мысленного эксперимента. Некоторые из них и вовсе сводили дело к обычаям престолонаследия, а то и к отношениям поколений. Младшее вытесняет старшее — если подойти к теме рационально.
Существенный момент, который следует учитывать при анализе поздних форм инцестных сюжетов, — мотив общественного бедствия. Кроме того, еще со времен первых христиан человечество пыталось переосмыслить иерархию кровного и духовного родства. Именно с этой целью оно обращалось к понятию инцеста.
“Вот именно”. Тетерятников утешал себя, но не мог утешить. В стране, где исчезают отцы и матери, а дети вырастают под чужими фамилиями, теоретические рассуждения — вздор. Таких детей сотни тысяч. Кто поручится за то, что дочь, встретив кровного отца… “Господи!” Сердце дрогнуло и набухло.
“Нет, — он думал. — Редкие отцы возвращались… Значит, — руки взмок-ли, — смерть отцов спасает честь дочерей”.
Тетерятников обтер их о тряпку, забытую на подоконнике, и обратился к собеседнику. Немец пристыженно молчал. Да и что он, этот теоретик коловращений, ушедший прежде всех шапочных разборов, мог знать о бедствиях, случившихся после его смерти. Вольну им было — в своем девятнадцатом — рассуждать о юной России!
Матвей Платонович вернулся к рукописи и написал о том, что с темой инцеста связана тема близнечных мифов, но в голове неприятно шумело, как будто работал мотор. Этот звук заглушал что-то важное, не давал расслышать. Тетерятников закрыл глаза и вспомнил: большевики, расстреливая своих классовых врагов, загоняли во двор грузовик и заводили мотор — так они пытались заглушить выстрелы. Он понял, что прожил долгую и счастливую жизнь. Счастье, выпавшее на долю немногих, заключалось в том, что он сумел избежать всего, что готовила ему история, а значит, в каком-то смысле обрел Философский камень, аннулирующий исторические угрозы и грехи…
Сердце успокаивалось. Матвей Платонович возвращался к прежним размышлениям. Тема алхимии казалась исчерпанной. Тетерятников прислушался к притихшему сердцу. “Что ж, — он вздохнул, — раз уж так вышло, придется порассуждать и о масонстве”. Эта обязанность была скорее приятной. Из-под его пера новая лекция выливалась с легкостью. Гордясь собой, Матвей Платонович думал о том, что в этой стране вряд ли найдется специалист, глубже его осведомленный в масонских обрядах.
Прежде чем сердце забухало снова, он исписал несколько листов. Любая старуха, окажись она на его месте, знала бы, что делать, однако лекарств в доме не было, а кроме того, Тетерятников не привык отдыхать. Бегло проглядев последние записи, Матвей Платонович остался доволен собой: в общих чертах он отдал долг масонству, а значит, не греша против совести, может вернуться к главным персонажам. Снова он обращал свой взор к любимейшей, чья мифологическая жизнь, протекавшая на его глазах, расцвечивалась новыми подробностями.
Инанне посвящен один из искуснейших по композиции мифов, в котором наиболее полно отразились шумерские представления о культуре своего времени. Желая облагодетельствовать свой город, Инанна отправляется к своему отцу Энки, у которого хранятся таблицы человеческих судеб. Энки принимает богиню очень приветливо. На пиру захмелевший и окончательно очарованный бог опрометчиво дарит ей эти таблицы, которые Инанна торопится погрузить на ладью.
Протрезвевший Энки посылает в погоню демонов водной стихии. На каждой из семи стоянок происходит сражение. Но в конце концов ей удается довезти таблицы до своего родного города, и для Энки они оказываются потерянными навсегда.
В аккадской мифологии центральное женское божество Иштар соответствует шумерской Инанне. Отчетливее, чем в ее предшественнице, в ней проступают важнейшие функции: создательницы жизни и помощницы в родах. Культ Иштар был связан с оргиастическими празднествами, включавшими самоистязание, с проявлениями сексуальной свободы, принесением в жертву девственности. Иштар считалась покровительницей проституток и гетер.
Матвей Платонович перечел последнюю фразу. Когда-то давно, по молодости лет, эта девица являлась ему в греховных снах. Всякий раз она подвергала его чудовищным унижениям, но в конце концов, сменяя гнев на милость, позволяла то, чего никогда не позволила ни одна живая женщина. Теперь, когда он состарился, а она сияла нетленной молодостью, которая пристала богине, в его чувства вкралась нежность, как будто та, что составляла смысл и тайную радость его уходящей жизни, стала не возлюбленной, но дочерью. На ее руках он желал бы умереть.
Впрочем, на эту милость было просто смешно рассчитывать: она — могущественная из могущественных, чьи знаки стояли рядом со знаками верховного бога Мардука. Этот бог, навсегда разделивший небо и землю, получил свою власть по праву сильнейшего, став символом Вавилона. Именно с ним было связано представление о том, что божество живет в своей статуе и, покидая ее, наносит Вавилону огромный ущерб. Миф ставил это событие в связь с дальнейшими судьбами страны — предрекал ее окончательную гибель…
Тетерятников повторил последние слова, и сердце его облилось кровью. Эта девка, его единственная любовь, предала его. С самого начала она делала вид, что выполняет его указания, на самом же деле хитрая стерва гнула свое: шаг за шагом уводила его с верной дороги возвращений. Теперь Тетерятников понял подлый замысел: она, захватившая власть над его душой, дождалась своего часа, чтобы ткнуть его в последнее Откровение, в котором шла речь о неотвратимой гибели Вавилона — ее преступной страны…
Этот текст он помнил урывками — читал один-единственный раз в самой ранней юности. На этой оплошности она поймала его — заманила в ловушку. Тетерятников взялся за ручку и забормотал, силясь заглушить ее смех.
После сего увидел я иного Ангела, сходящего с неба и имеющего власть великую. Земля осветилась от славы его. И воскликнул он сильно, громким голосом говоря:
Пал, пал Вавилон, великая блудница,
сделался жилищем бесов
и пристанищем всякому нечистому духу,
пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице;
ибо яростным вином блудодеяния своего
она напоила все народы,
и цари земные любодействовали с нею,
и купцы земные разбогатели
от великой роскоши ее.
Горе, горе тебе, великий город
Вавилон, город крепкий!
Ибо в один час пришел суд твой…
“Как же там?..” — Тетерятников пытался вспомнить подробности. В них заключался ответ, который он, обманутый бессмысленной жизнью, должен был бросить в лицо этой юной стерве.
Все ускользало. Тетерятников собрался и вспомнил главное: Новый Иерусалим — невеста Агнца, идущий на смену гибельной цивилизации. Он видел золотую трость для измерения этого города, и ворот его, и стен его. Все они, и город, и стены его, и ворота, должны иметь свои измерения — в стадиях и локтях. “Двадцать тысяч, сто сорок четыре…”
Память изменила окончательно: в голову приходили отдельные цифры, он не знал, к чему их приложить… Матвей Платонович понял причину путаницы: цифры, относящиеся к новому городу, мешались с измерениями Соломонова храма — о нем он упомянул в своих заметках, которые относились к теме масонства. Тетерятников полистал и нашел.
Ошибка заключалась в том, что в Новом городе, идущем на смену гибельной цивилизации, вообще не было храма. Этот город не нуждался в поисках истины, ибо сам Господь — храм его и свидетельство славы. Этот город не имел нужды в вечных возвращениях, ибо слава Божия осветила его, и светильник его — Агнец. И не войдет в него ничто нечистое и никто, преданный мерзости и лжи, а лишь те, которые записаны у Агнца в Книге жизни… Во всяком случае — не эта шлюха.
Теперь, когда она вывернула все по-своему, воспользовалась его рукописью, украла ее, присвоила, — все закончится плохо, так, как даже она не может себе представить.
Тетерятников заплакал, но вытер слезы. Он счел их слезами слабости, на которые не имел права. Его дело — набраться сил, чтобы дать ответ вавилон-ской блуднице: швырнуть свидетельство наступления Царства Истины — в ее бесстыжие глаза…
