Евгений Чижов - Темное прошлое человека будущего
Жанной свою способность закатывать зрачки под веки, и ничего не сказал. Извинившись, я стал продвигаться дальше. Люди в поезде были слишком сосредоточенны, чтобы обращать на меня внимание, большинство из них неподвижно смотрело перед собой или в проносящуюся за окнами черноту.
Следующая станция была, кажется, немного просторнее предыдущей, с более высоким потолком, но я ничего не успел как следует рассмотреть, спеша перейти в другой вагон, больше озабоченный тем, чтобы увидеть белый плащ Гурия и определить, какое расстояние нас еще разделяет. В этом вагоне было свободнее, места рядом и напротив нескольких пожилых военных в брюках с лампасами оставались незанятыми, все остальные вокруг них стояли, держась за поручни. Ехавшие здесь, все без исключения, вытягивая шеи, заглядывая через плечо тех, кто был впереди, иногда даже становясь на носки своих начищенных сапог, смотрели на сидящих, ловя каждое их слово и движение. Вид у пассажиров этого вагона был настолько встревоженный, что я почти не опасался привлечь чье-либо внимание. Было очевидно, что никто из них не мог и мысли допустить, что здесь может оказаться кто-то, кроме тех, кому положено по уставу.
– Скорее, – сказал один из сидевших военных, судя по виду – званием не ниже генерала, – у нас мало времени. Давайте сюда карту!
Откуда-то из-за спин ему протянули карту, и он стал разворачивать ее на коленях. Это была самая большая и самая подробная карта из всех, что я когда-либо видел, она легла на колени двум другим военным, сидевшим по обе стороны генерала, а стоящим вокруг пришлось отступить назад. Поднырнув под мышкой одного из тех, кто держался за поручень, я оказался рядом с сидящими и обнаружил, что на их карте есть все улицы со всеми без исключения домами. Я без труда нашел дом Некрича и разглядел окна его квартиры на последнем, пятом, этаже, затем отыскал свой дом с автостоянкой напротив и телефонной будкой у подъезда, в котором свернулась клубком, мерцая прищуренными глазами, сонная беременная кошка. Пока я рассматривал карту, вошедший на последней станции офицер докладывал, держа ладонь у виска и наклоняясь к генералу, чтобы перекричать грохот поезда. Мне удалось расслышать только обрывки фраз: "…несанкционированный митинг… сорвали оцепление ОМОНа… повстанцы движутся по
Крымскому мосту… массовые беспорядки… принимаются меры… все идет по плану… пятнадцать единиц бронетехники… дивизия имени Дзержинского… войска специального назначения… положение под контролем… " Генерал снял очки, протер их, снова надел и задумчиво почесал бородавку на подбородке.
На каждой остановке я переходил из вагона в вагон. Когда поезд выезжал из тоннеля, я уже стоял у дверей. Возникавшие станции, поначалу смазанные скоростью движения, уплотнялись по мере того, как замедлялось мелькание колонн. Всякий раз, выйдя на перрон, я видел троицу моих преследователей, лавировавших между садящимися в поезд и покидающими его, чтобы сократить расстояние между нами. Приближался последний вагон, из которого мне уже некуда будет пересаживаться.
В спешке я почти не обращал внимания на облик станций, они казались незнакомыми и знакомыми одновременно, похожими на известные станции московского метро и все-таки другими. Они все слились для меня в одну. Низкие арки проплывали надо мной, раздутые бронзовые ноздри памятников, орденоносные бюсты в нишах. Трудноразличимые мозаики тускло блестели над головой, барельефы перерастали в горельефы, каменные фрукты не помещались в вазах и переваливались через край, выдавливаясь из плоскости мраморных стен. Стройные коринфские колонны чередовались с короткими и толстыми романскими, увенчанными веерными капителями с барочным орнаментом из плодов и листьев. Вдоль нервюрного готического свода, украшенного псевдорусскими кренделями, шел классический фриз. Стрельчатая аркада переходила в полуциркульную, сквозь которую в конце зала был виден массивный памятник Тиберию или Домициану в плащ-палатке и с автоматом
Калашникова. На одной из станций надо мной, пересекая пространство под потолком, пролетела птица, и, поглядев ей вслед, я обнаружил – казавшееся мне тесным пространство на самом деле так огромно, что птица пропала из виду раньше, чем достигла противоположного конца зала.
Последний вагон. Я вошел в него, но перед тем, как двери закрылись, высунул голову и, убедившись, что мои преследователи уже сели, выскочил назад. Поезд тронулся, увозя Гурия, кривоносого и стриженого, и я остался на перроне один.
Находиться здесь совсем одному было так странно, что я поспешил к эскалатору, не оборачиваясь на огромный пустой зал за спиной.
Эскалатор поднимал меня к медленно вырастающей в размерах пятиконечной звезде под куполом со вписанными в нее в круге серпом и молотом. По привычке я еще чувствовал погоню за спиной, но, оглядываясь, убеждался, что весь длинный эскалатор позади меня пуст, если не считать нескольких крохотных неразличимых фигурок в самом низу. Офицер на проходной проводил меня длинным взглядом. От радости я едва удержался, чтобы, минуя его, не взять под козырек.
На улице еще светило вечернее октябрьское солнце, неровный шум машин доносился от проспекта Мира. Мимо меня, переговариваясь, шли люди, обыкновенные и ничем не примечательные, а главное, в отличие о тех, которых я оставил внизу, никак на меня не реагирующие, – для них я тоже был ничем не примечателен и обыкновенен. Я обрадовался и пошел с ними.
Теперь я лучше, чем когда-либо, понимал всегдашнее желание
Некрича затеряться среди людей, смешаться с ними, раствориться в толпе. Меня радовало, что народу кругом становилось все больше.
Мне было все равно, куда идти, лишь бы рядом со мной были люди, с которыми я чувствовал себя в сравнительной безопасности. Я бы хотел, чтобы толпа стала еще гуще, чтобы мы все сжались плечом к плечу. Разные люди двигались вокруг меня в быстро наступающих сумерках в одном направлении, точно их всех гнал в спину общий ветер, старые и молодые, мужчины, женщины, подростки. Шли, обнявшись, пары, иногда замедляя шаг, чтобы поцеловаться на ходу, шли с детьми, шли с сумками и авоськами, словно только из магазина, шли не торопясь, но и не медленно, в одиночку и компаниями, без сомнения, зная цель движения, но все же как будто гуляя. У торгующих спиртным ларьков выстраивались очереди, покупатели набирали водки или пива и спешили догнать своих. Несколько совсем пьяных с болтающимися головами, выкрикивая невнятное, продвигались зигзагами в ту же сторону, что и остальные, влекомые единым течением толпы. Группы молодых парней обгоняли других, некоторые несли железные щиты, другие – штыри арматуры, промелькнул подросток с топором и еще один с куском водосточной трубы. Несколько битком набитых автобусов обогнало нас, на них развевались темные в сумерках флаги. Затем мимо проехали бронетранспортеры с сидящими на броне солдатами, и бравый пенсионер прокричал им: "Смотрите не стреляйте в народ! "
Когда уже почти стемнело, мы, миновав останкинскую башню, вышли на площадь перед телецентром. Она была вся заполнена людьми, шатающимися в полутьме с места на место, переминающимися с ноги на ногу, не зная, что теперь делать и куда идти дальше. С заходом солнца стало прохладно. Потирающий руки, чтобы согреться, старик в коротком пиджаке сложил их рупором и что было сил закричал: "Ельцина под суд! " – потом огляделся кругом.
Один за другим подъезжали грузовики, из них выпрыгивали люди в камуфляже с автоматами. Кто-то сильно ударил меня сзади по плечу, я обернулся, ожидая самого худшего. Это был Коля с пьяной косой улыбкой, явно довольный тем, что меня встретил:
– И ты тут?! Деньги есть? Пошли шампанского купим!
– Купим, если ты мне скажешь, что здесь происходит.
– Ты что, с луны свалился?! Революция победила, наши взяли власть! Теперь все, свобода, Ельцину конец! Мусора по всему городу попрятались, как крысы! Я вот это своими руками у одного отнял!
Он показал мне резиновую милицейскую дубинку.
– Все войска на нашей стороне, дивизия Дзержинского перешла к
Руцкому, мэрия взята! Я сейчас любому менту, если он мне на глаза попадется, могу в рожу плюнуть, и он только утрется, ничего мне не сделает. Потому что свобода! Ты хоть понимаешь, что это значит – свобода?! Нет, тому, кто не сидел, этого никогда не понять!
Колю распирало, его потное лицо сияло, от избытка чувств он обнял меня и потряс за плечи.
– Ты Толю с Некричем не видел? – спросил он.
– Они что, тоже здесь?
– Конечно, здесь! Весь народ здесь! Сейчас возьмем эфир и на всю страну скажем, что наша власть пришла!
Мы отправились искать Некрича и Толю, обходя группы ряженых казаков в портупеях и фуражках с кокардами, людей в касках и без, с автоматами, прутьями, железными щитами. Старик в коротком пиджаке, привстав на носки и вытягивая худую шею так, что едва не рвались тонкие старческие сухожилия, закричал в рупор ладоней: "Долой жидов Лужкова! " Человек пятнадцать от избытка энтузиазма, или чтобы согреться, или попросту спьяну толкали незаводящуюся поливальную машину. Толю я увидел напротив низкого темного здания технического центра. Одной рукой он держал бутылку шампанского, отхлебывая прямо из горла, другой обнимал за плечи Некрича. Андрей, выглядевший рядом с ним еще более щуплым, чем был на самом деле, несмотря на заметную перекошенность в лице, время от времени решительно забирал бутылку у Толи и сам к ней прикладывался.
