Эдуард Лимонов - Смрт (рассказы)
Мы пошли по какой-то тропинке. Богданович шел не оглядываясь. За ним я, за мною — Славко. Шла ли за нами Зденка, было неясно. Вокруг были деревья. Мы быстро вышли на открытую кособокую местность. На пересечении дорог стоял чудесный памятник архитектуры из металла. Выглядел памятник как обшитый листами железа грузовой автомобиль. Как если бы кому-то пришла в голову безумная идея сварить из листовой стали рыцарские доспехи для автомобиля.
— Изначально это был бульдозер. Потом мы на него поставили сверху пулемет и обшили железом. Долгое время он был у нас вроде танка, мы пускали его вперед. Пока не обзавелись современными средствами, — Богданович указал рукою вдаль. Там в просвете между деревьями угадывались контуры нескольких БТРов. Контуры подозрительно соответствовали контурам БТРов, которыми были вооружены отряды контингента войск ООН.
— Отбили у ООН?
— Зачем отбили? Украли. Только украли.
Все мы расхохотались. Я, Славко, сам Богданович. Осуществляли операции ООН в Книнской Краiне помимо нигерийцев еще французы. Надо сказать, самым бесчестным способом. В составе отряда Иностранного легиона, присланного французами, оказалось немало офицеров и унтер-офицеров, хорват по национальности. Они не смогли остаться нейтральными, они подыгрывали исторической родине. Был случай, когда французы дали три свои бронетранспортера (белых, с буквами UN) хорватам, и те заехали в тыл к сербам. Сербские солдаты, думая, что это приехали ООНовцы, вышли без оружия. Были убитые и раненые. Поэтому не грех у них и украсть. Французский контингент вызывает дружную нелюбовь у сербов. Напротив, нигерийцы пользуются популярностью. Мне рассказали историю про нигерийского поручика, который не дал пройти хорватской военной колонне. Лег на дорогу перед танками. Он больше ничего не мог сделать. Приехал на джипе с двумя солдатами. Его и солдат избили, но колонна не прошла.
Тем временем собрались бойцы. Около сотни незанятых на дежурстве. Среди них явно были и несовершеннолетние. Я высокого мнения о несовершеннолетних бойцах. Вслед за великим полководцем Наполеоном Бонапартом могу повторить фразу: «Люблю четырнадцатилетних солдат!» Возраст, в котором двигательная активность превосходит активность тридцатилетних мужиков, когда чувство самосохранения, как правило, еще не переросло в осторожность, когда нет еще семьи — этой гири на ногах, когда война воспринимается как увлекательная игра и принимать ее за игру не мешают даже вывороченные внутренности товарищей по казарме, — великолепный возраст!
Я их много нафотографировал тогда. Помню их лица. Там были и франтоватые ребята в отглаженных брюках и с намазанными чем-то блестящим волосами, серьги в ушах. Были и нечесаные, совсем простецкие парни-крестьяне в худых кроссовках. Были угрюмые и кривоносые, были веселые красавцы. Но там не было взрослых. Я не увидел там ни единого мужика старше тридцати. Вот почему это был особый отряд. Вовсе не потому, что диверсионный, а потому, что отряд малолеток.
Они были на кого-то похожи. Тогда я не мог вспомнить на кого. Только когда в 1998 году, через пять лет, я, стоя на сцене кинотеатра «Алмаз», что на Шаболовке, открывал Первый съезд НБП, я понял, на кого они были похожи. На членов НБП.
В 1995 году хорватские войска уничтожили Сербскую Республику Книнской Краiны. По моим сведениям, отряд Богдановича был уничтожен полностью. Они не просили пощады. Они еще не успели этому научиться.
Два Милана
Страна дыма, солнца, цветущего орешника, растрескавшихся гор. Тонкорунные овцы пасутся на длинных ногах. Жители гор упрямы и свободолюбивы. Такой мне предстала Сербская Республика Книнская Краiна в далеком 1993-м. Это были впечатления первого взгляда. Так как по сути своей я человек позитивного, светлого мировоззрения, то все мои первые впечатления были восторженными и радостными. Я находился в легендарной Далмации, рядом с легендарной Италией. Обыкновенно я люблю разглядывать географические карты, прослеживать реки, государственные границы, заливы, отметки высоты гор. Но другое дело, когда ты попадаешь в тот район Земли, который до этого видел на карте. Меня поразило, помню, что Далмация так близка к Италии. Я взял линейку, и у меня вышло, что мы на нашем фронте находимся всего в двух сотнях километров по прямой от итальянского города Римини. Меня поразило, что Венеция находится на севере, точнее, на северо-западе от нас. Я также наткнулся на дорожные указатели со стрелками «Загреб». Другие стрелки указывали «Рийека». Несколько дней у меня ушло, чтобы понять, что это за город, оказалось, что итальянское название Рийеки — Фиуме. Услышав «Фиуме» — кровь моя прильнула к моему лицу. Дело в том, что я некоторое время был, что называется, поклонником итальянского писателя, империалиста, воина и авантюриста полковника Габриэле д'Аннунцио. Дэнди и герой Первой мировой войны, д'Аннунцио захватил в сентябре 1919 года хорватский город Фиуме, возглавив восстание чернорубашечников-ветеранов (они назывались «ардити»), и объявил город территорией Италии. К «ардити» присоединились моряки, анархисты, некоторые социалисты. Муссолини со страниц своей газеты «Popolo d'Italia» поддержал д'Аннунцио, но сам в Фиуме не поехал. (Следует напомнить, что Муссолини с марте 1919 года был лидером фашистской партии.) Д'Аннунцио назвал его трусом. Свободная территория Фиуме просуществовала несколько месяцев.
Я узнал, что Рийека — это на самом деле легендарный город Фиуме, вот при каких обстоятельствах. Большой старый солдат-крестьянин Милан, тот самый, что будил меня по утрам стуком в дверь и вопросом «Хладно, капитэн?», тот, что растапливал мне печь, пригласил нас, меня и Славко (но не Йокича, а почему, я понял впоследствии), в дом своей сестры. Там же временно жила его семья: жена и дети. Милан с семьей бежали из своей деревни, находящейся к северу от города Госпич. Выбрав подходящий всем день, мы выехали из Бышковца в кузове военного грузовика, полном солдат. Солдаты направлялись по своим военным делам. Нас высадили через пару часов на перекрестке.
Вот именно там, на перекрестке, я и увидел дорожный знак-стрелу с названием «Рийека», а в скобках значилось «Fiume». Там у меня и вспыхнуло красным лицо, я представил себе вдохновенного поэта-полководца, захватывающего город и обращающегося с пламенной речью к толпе оголтелых «ардити», небритых, суровых, пахнущих вином и чесноком.
— Так что, Рийека — это хорватское название Фиуме? — спросил я Милана.
— Да, капитэн, город был под итальянцами долгое время. Они и сейчас считают его своим, как и Триест.
— А почему на других указателях, ближе к Бышковцу, нет надписи Фиуме?
— Здесь бывало много туристов, — объяснил Славко и добавил: — For turists.
От перекрестка еще час нам пришлось идти по красивой горной дороге в село, где жила сестра Милана. Я назвал дорогу горной, но на самом деле ее лучше было бы определить как предгорную, ибо село стояло в небольшой долине, образуемой рекой. Продвинувшаяся балканская весна в долине заставила зацвести плодовые деревья и заросли дикого орешника. Из них и выглядывало село своими трубами и крышами. Дом сестры Милана, ее звали В'есна, был старой каменной кладки обширной постройкой с небольшими окнами. Постройку окружали каменные же сараи, в которых, можно было догадаться, содержался скот. Все различие между жилищами человека и животных состояло в количестве и качестве окон. В сараях окон было меньше, они были совсем небольшие и не имели стекол. С одной стороны к дому примыкал сад. С другой стороны, выше за домом можно было увидеть далматинских овец, пасшихся грациозной группой. Ноги у них выше обычных равнинных овец, и вообще издали эти овцы напоминают афганских борзых. Может быть, я об этом упоминал в иных местах, когда рассказывал об иных людях, не суть важно, здесь упоминаю опять. И над селом висел дым печей, хотя была середина дня.
Вышла В'есна, сказала, что муж ее, Предраг, будет вечером, солдат, он находится высоко над селом, там уже два года проходит фронт. «Спокойный фронт», — уверила нас она, обстрелы редки, и людей гибнет мало, хрваты по ту сторону фронта, некогда соседи, сейчас враги, не хотят гибнуть сами и поэтому не рвутся убивать соседей.
Вышли смущенные дети, общим числом шесть или семь. Так как они все время находились в движении, то сосчитать их было нелегко. Всех детей представили мне и Славко. Когда дошла очередь до девочки, носившей имя Яна, то Славко насторожился. Я увидел, его лицо подтянулось.
Милан за нашей спиной, кашлянув, признал Яну своей дочерью.
— Это моя дочка, — сказал он.
Как опытный «балкановед» я уже знал, что Яна — специфически хорватское имя, и можно с уверенностью сказать, что такое имя может быть дано дочке только хорватскими родителями.
— Это моя дочка, — повторил Милан и как-то сразу постарел на наших глазах. — Моя жена хрватка, так получилось. Женились молодые, тогда был социализм, женились в Белграде, в городе мало смотрели за тем, кто на ком женат. Проблемы начались в деревне, там на нас хрваты косо стали смотреть, что муж у Десанки — серб. Когда начались события (осада Вуковара), мы выехали сюда вот, к сестре. Здесь лучше, но и здесь проблемы бывают. Детям плохое говорят. Десанке кричат иногда, что хрватка… — Милан замолчал. Теперь мне стало понятно, почему он не пригласил Йокича. Йокич постоянно декларировал свою неприязнь к хорватам.
