Канта Ибрагимов - Седой Кавказ
Лорса получил задание.
А Арзо сразу же после праздника от министра получил предложение стать замминистром, заодно своих «борзяг»* в охрану аппарата министерства привлечь и в случае проблем их использовать. Самбиев ответил, что борзяг у него нет, охранников тоже, однако в случае необходимости участие примет, тем более что он отныне замминистра, верный помощник, соратник, сподвижник.
Замов всего четверо. У Самбиева самое отвратительное кураторство – социальное обеспечение населения. Защищать население нечем, сам получает зарплату в виде талонов на бензин, через Дмитрия их за полцены продает, кое-как концы с концами сводит. В принципе есть возможность кое-что урвать, кому-то сверх лимита приписать и получить «откат», где-то просто своровать; однако это ему претит, он верит, что идет тяжелое строительство свободной республики, он, и таких очень много вокруг, верит в возрождение республики, верит в свободу, в светлое будущее.
В то же время у входа в Совет Министров толпа людей: стариков, калек, инвалидов, женщин с детьми. Они просят, чтобы их впустили, чтобы им помогли, чтобы их выслушали. Им кое-что обещают, кое-кому действительно помогают, всем помочь средств нет. А толпа недовольных все растет, и это уже другой митинг, совсем ненужный.
– Да что вы за люди? – вышел к народу наиважнейший чин. – Вы ведь знаете, что мы свободную страну строим, что нам тяжело, что мы в блокаде. Как вам не стыдно? При коммунистах не смели, боялись, а сейчас свободу почувствовали, разошлись! Да не чеченцы вы и вовсе не мусульмане! Вы против свободы, вы подкуплены! Идите в лес шишки кушайте, соломой питайтесь!
– Ах, ты гад, паршивец, холуй, зажрался, голос прорезался, человеком стал! – крики из толпы обездоленных: – Вон его!
Народ, зараженный митинговщиной, от безделья хлынул смотреть на новую толпу, масса людей увеличивается. Кризис вновь нарастает, он быстро назрел, вслед за экономическими начались и политические требования.
Самбиев воочию все это наблюдает, как назло, его окно именно в толпу. День толпа, два – поболее, на третий – совсем перегородили движение на центральной улице. Народ называет новую власть ворами, жуликами, проходимцами. И тут видит Арзо: тенью прошмыгнул Пасько; на той стороне, вдалеке, в папахе, окруженный толпой учеников, Домба-Хаджи; еще дальше – из автобусов выходят мужчины, женщины, средь них его доярки.
С обеда начался крик, драки, взаимные обвинения, выстрелы в воздух. Самбиев не смог работать и перешел в кабинет с окнами во двор.
Вечером Домба-Хаджи Докуев и еще несколько стариков выступили по телевизору с обвинениями в адрес «недовольных», прямо называли фамилии зачинщиков, показали фото главного возмутителя – жалкого старца, оказывается, «агента КГБ», которого Арзо хорошо запомнил по искренним выступлениям. Потом еще и еще обличали толпу лидеры разного калибра, зачитали указ, запрещающий митинги, шествия и прочее, пока действует «ЧП».
Наутро толпа стояла. К обеду начались крики, споры, стычки. Арзо по делам вышел из здания Совмина и уже покидал площадь, как раздался сухой щелчок, крики: «держите, убили!» Он хотел уйти, но ноги сами повели обратно. Он растолкал кучу: по изношенному пальто узнал ничком распластавшегося старика, в седой плеши затылка – сажей дырочка, под головой растеклась кровь.
Придавленный голос рядом.
– То, что мы и думать не смеем, они сделали… Нам конец.
– Будь прокляты вы все! – крикнула простоволосая женщина, с растрепанными космами, со слезами на глазах, исступленно махая кулаком в сторону здания Совмина.
Тотчас Самбиев вернулся в кабинет, написал заявление об уходе «по собственному желанию» и, не дожидаясь резолюции министра, забрал трудовую… Издалека он обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на уже обшарпанное здание Совета Министров… Оказалось, не зря…
После нескольких месяцев бесплодных мытарств Арзо сник. Теперь нигде не бегал, от всеобщего вранья и пустых хлопот устал, да и денег в кармане просто не было. И как ему ни было стыдно, кормильцем семьи, вопреки его желанию, оказалась Полла. Случилось то же, что и в Столбищах: вначале подружки и знакомые Ларисы Валерьевны повадились к Полле, потом их знакомые, и круг разросся. В Грозном кур, и тем более яиц, нет – дают деньги, не дают – Полла не в обиде, и даже просит не беспокоиться. Заработанное она складывает в широкую вазу.
Арзо деятельностью жены недоволен, ворчит, тем не менее, к своему стыду, почти каждый день содержимым вазы пользуется, и однажды случилось так, что он поехал в Ники-Хита, там на непредвиденные дела вконец потратился и несколько дней не мог выехать в Грозный – не на что было.
От отчаяния Арзо впал в подавленность, следом, как обратная реакция психики – нервный срыв, с криком на мать и оплеухой Лорсе, и вновь спад, растерянность, угнетенность, внутренний надлом, самоистязание; от душевных пыток – переосмысление реалий бытия и своего места в нем. «С волками жить, по-волчьи выть», – итог его страданий. От этого открытия он воодушевляется, внутренне мобилизуется, со скрежетом в зубах злится на себя, готовится к борьбе, к отчаянной борьбе за жизнь, за достойную жизнь, за завидное существование.
Конечно, мысли хороши, но безденежье сковывает любую инициативу, даже поездку в город. И только когда обеспокоенная задержкой мужа Полла примчалась в село, Арзо с ее помощью смог выехать в Грозный, где кипела «волчья жизнь под Луной»*…
Приехали супруги в Грозный, а у Россошанских гость – родственник покойного Леонида Андреевича, пожилой, крепкий на вид, краснощекий мужчина – Тополев.
Вечером Дмитрий и Арзо обихаживали гостя – щедро наливали. Потом поинтересовались, каким ветром занесло Тополева в эти неспокойные края. Выяснилось, что бывший председатель райпо Одесской области, ныне экспериментирующий предприниматель, согласно бартерному договору отгрузил в район Кисловодска триста тонн мяса в обмен на бензин. Одну цистерну топлива он получил еще до отгрузки: как встречный шаг, знак доверия. От этого жеста начинающий предприниматель так расщедрился, что в ответ отправил всю партию мяса, для ускорения операции под посевную компанию. С тех пор ни капли топлива он не получил, и более того – партнеры, некто Малинин и его фирма, – исчезли.
Под прессом долговой кабалы Тополев выехал в Кисловодск, и будучи дотошным советским торгашом, он с завидным упорством, через железную дорогу, выяснил, что его вагоны, не разгруженные в Кисловодске, были переадресованы в Грозный, на республиканский хладокомбинат.
Прямо с вокзала Тополев отправился на хладокомбинат, без труда выяснил, что его мясо действительно здесь, встретился с директором – женщиной Розой, и после недолгого общения, вооруженная до зубов охрана вышвырнула Тополева за ворота и пригрозила – уноси ноги, пока живой.
