Щепа и судьба (СИ) - Софронов Вячеслав
Думал, что случилось, надо выручать. Но все оказалось намного проще и банальней. На свою беду таксист оказался человеком склада творческого и грешил стихами. Несколько толстых тетрадок лежали рядом с ним на свободном сиденье. Слава же, узнав об этом невинном его пристрастии, твердо пообещал, что все стихи будут изданы в местном издательстве, и еще неплохой гонорар за то будущему автору посулил. Водитель растрогался такими многообещающими посулами, заехал домой за тетрадками, а потом бесплатно возил самозваного издателя всю ночь и сегодняшний день по просторам Волгоградской области, где у моего друга чуть ли не в каждой станице проживали или друзья, или родственники. Там Слава опять же пил, закусывал, а водитель даже его имени не спросил, скромно дремал за баранкой. А потом ехали дальше. Романтическая и трепетная натура водителя не позволяла ему высадить своего благодетеля где-нибудь на дальних выселках, и, уже почти засыпая, он почему-то решился привезти его к моему дому. Здесь он своего пассажира и оставил. Вместе с выпивкой и закусками…
Вряд ли литературные труды того таксиста когда-нибудь обрели материальную основу, но в одно такси со Славой я больше садиться не рисковал. Не хотелось участвовать в его подвигах, пусть и достаточно безобидных.
Другой случай, произошедший с моим другом, сделал его на долгое время предметом непрестанных пересуд, разговоров и едких насмешек. После очередного увольнения за прогулы из одного предприятия он устроился на непыльную должность лаборантом в какое-то НИИ сельскохозяйственного профиля, где ученые мужи денно и нощно боролись с вредными насекомыми, уничтожающими ценные сорта разных там кормовых культур. Задача перед ними стояла непростая: изобрести пахучее вещество, которое бы притягивало своим ароматом со всех окрестностей самцов наивреднейшего жучка, поедающего всходы редких и ценных кормовых трав.
А среди посевов тех культур должны были стоять специальные ловушки, которые бы этих вредителей уничтожали токами высокой частоты. По словам все того же Славы, пахучая жидкость должна была пройти последние испытания, а там глядишь, всеобщее признание, премии и почетное звание передовой лаборатории. Чем там занимался новоявленный лаборант, не представляю, скорее всего мыл использованные пробирки и выполнял разные мелкие поручения.
И все бы ничего, мыл бы он эти пробирки дальше и получал раз в месяц свою скромную зарплату, но произошло непоправимое. Как-то в один прекрасный день друг мой явился на работу с глубокого похмелья, а работая в химической лаборатории, разжиться полстаканом спиртика проблемой никогда не было. И, выбрав удачный момент, когда ученые мужи отправились на очередное совещание, он кинулся на поиски живительной влаги. Быстро нашел какую-то колбу, от которой так и несло знакомым спиртовым запахом, недолго думая, оприходовал ее содержимое, а для сокрытия улик выбросил пустой сосуд в форточку и вполне довольный собой стал ждать возвращения руководства. Руководство не заставило себя долго ждать и скоро вернулось в лабораторию.
Почтенный профессор, ответственный за ту самую разработку, которой занимался последние пять-семь лет, сунул руку в шкафчик, где хранилось его детище, и с удивлением обнаружил ее отсутствие. Поднялся шум, скандал, примчались охранники, выяснилось, что такие же разработки велись в другом НИИ, и подозрения, естественно, пали на них. Была составлена соответствующая бумага об исчезновении ценного препарата, дело пахло уголовной ответственностью. Пошли осторожные шепотки о вмешательстве израильской разведки и мировом сионизме.
Как же так, несколько лет кропотливого труда и все псу под хвост. А при таинственном исчезновении препарата накрылась премия, не говоря о всемирной славе, почете и уважении со стороны коллег.
Руководитель проекта оказался человеком опытным и по каким-то ему одному известным признакам уловил исходящий от Славы слабый аромат того самого вещества, предназначенного для привлечения самцов жучков-вредителей. Слава запираться не стал и честно признался, что, не найдя спирта, решил испытать ту пахучую жидкость на себе. Профессор лично помчался вниз, чтоб найти осколки той самой колбы, надеясь, что на ней сохранились хоть капли драгоценной экспериментальной жидкости. А Славе предложили немедленно покинуть стены почтенного заведения и никогда больше там не появляться.
Не ручаюсь за достоверность, но, по его словам, когда он нетвердой походкой шел к трамвайной остановке, то на него бурно пикировали жуки и бабочки всех мастей, привлеченные вожделенным запахом, над созданием которого целая научная лаборатория работала много лет. И даже в открытые окна вагона влетали, создавая всеобщую панику. На вопрос жены, почему за ним летит рой всякой живности, Слава пояснил, что во всем виновата его рубашка с цветочками, которую он носил все лето не меняя, и велел спрятать ее подальше. Больше ту рубашку я на нем не видел. Вот так наша наука лишилась уникального препарата, который мог бы преумножить число кормовых посевов и тем самым еще больше возвысить престиж нашего славного сельского хозяйства.
Самый для меня поразительный факт, что когда Слава узнал о том, что я когда-то учился во ВГИКе, той же весной он отправился в Москву, поступил на заочное отделение сценарного факультета, причем не к кому-то там, а к самому Габриловичу. И через несколько лет положил передо мной на стол красный диплом об окончании этого почтенного заведения. Я было не поверил, но он рассказал, в каком общежитии жил во время приезда на сессию, и назвал имена и отчества всех своих преподавателей. «Нет, это не липа, не купленные с рук корочки», — понял я. Но, увы, вот только среди сценаристов для Славы места не нашлось. А может, просто и не искал. Показал, что может, и все, потух…
Стоит ли пояснять, что хоть незначительной суммы денег у Славы за душой сроду не водилось. До поры до времени. Но однажды он решил стать если не богатым, то хотя бы просто состоятельным человеком. Начал он с того, что стащил в подвал своей многоэтажки разобранные в одном из детских садов и выброшенные в соседний двор детские полированные шкафчики, имеющие еще вполне приличный вид. Потом он раздобыл где-то тигель для плавки металла, подсоединил его напрямую к общеквартирному щитку, и, насобирав валяющихся в те давние времена повсюду алюминиевых кастрюль, сковородок и прочих подобных изделий, устроил в подвале небольшую доменную печь. Плюс к этому он на соседнем заводе выменял у мужиков из типографии за небольшую мзду формы букв русского алфавита и… дело пошло. Главные слова, что он отливал, знакомы были тогда всем и каждому: «Директор», «Партком», «Местком», «Бухгалтерия» и какая-то не очень длинная цитата из речи вождя коммунистической партии.
После отливки все буковки тщательно шлифовались, приобретая вид строгий и вполне серьезный, а потом крепились к тем самым дверцам от детских шкафчиков. Сверху это дизайнерское сооружение спрыскивалось лаком для волос, и товар на продажу был готов.
Во времена власти советов и при всеобщем дефиците все районное начальство из кожи вон лезло, чтоб сделать свои кабинеты респектабельными, не хуже, чем у городского руководства, и Славкина продукция пошла, что называется, влет по цене за стольник каждая. А за цитату вождя и вообще давали немыслимую цену. Он загрузил плоды труда своего в грузовик знакомого водилы и устроил вояж по близлежащим сельхозуправам и различным конторам. Надюха, жена его, не ждавшая от мужа ничего хорошего, через неделю вызвонила меня и со слезой в голосе заявила, что Славку надо спасать.
— От чего на этот раз? — поинтересовался у нее.
— Его наверняка ограбили, убили, а хуже того, запил где-нибудь, и теперь я его месяц не увижу.
Подумав, согласился, и мы стали составлять примерный маршрут его коммерческой поездки. Решили выехать вместе с ней завтра утром первым автобусом. И в это время за дверью раздались шаги, а потом знакомый нам голос с победоносными нотками прогремел: «Надька, открывай, кормилец вернулся!»
