Щепа и судьба (СИ) - Софронов Вячеслав
Увидев меня, они ничуть не удивились, словно к ним на огонек каждый вечер заявлялись такие вот утопленники. Никто даже не задал ни одного вопроса, не пошутил.
«Вот ведь какие воспитанные люди бывают», — мелькнуло у меня в голове. Так же молча один из них встал со своего места и пересел чуть дальше, оставляя мне ближнее к печке пространство для обогрева. У меня не было сил поблагодарить его, а потому просто присел на освободившийся край кровати и так же, как все, блаженно закатил глаза вверх, давая согреться озябшему телу.
Как я уснул, даже не помню. Но рано утром меня разбудили чьи-то тяжелые шаги и донельзя знакомый голос невидимого мне человека. Тот начал рассказывать кому-то, лежащему на другой койке позади меня, что вчера по пьянке принял какого-то парня за пьяного соседа, швырнул в него топор, а утром обнаружил перед своей дверью лужи, похожие на кровь. Тут до меня дошло, кто это мог быть. Слабо подал голос, что зря беспокоится, живой, мол, я… Тот обрадовался, зашепелявил торопливо чего-то типа извинений.
На радость всем в кармане штанов у меня нашлась полинялая, слегка размокшая пятерка, и мужики, воспрянув духом, мигом спровадили гонца, а сами пробежались по соседям и то ли выпросили у кого, то ли попросту стибрили сапоги в аккурат моего размера. Распохмелившись, проводили меня до самого берега, помогли столкнуть лодку в реку. И я поплыл на веслах, поскольку бачок оказался сухим, как высохший арык в пустыне. Плыл я на ту сторону, где была избушка Витька и его матери. А тот, как, оказалось, еще вчера вернулся с кем-то из рыбаков домой и уже был в курсе моих приключений. Только вот вместо сочувствия вовсю поиздевался над моим неудачным утоплением. Едва сдержался, чтоб не врезать ему. Возвращались бы вместе, глядишь, обошлось без приключений. Отца моего в свое время так же вот бросили на реке друзья во время грозы… Друзья — они тоже разные бывают.
— А ты знаешь, какое сегодня число? — спросил он вдруг зачем-то.
— Понятия не имею, ответил спокойно, поскольку в голове была девственная пустота и никакие числа в ней не держались. — Да и какая разница…
— Сегодня девятнадцатое августа, — пояснил он с неизменной улыбкой. И добавил через паузу: — Спасов день называется, матушка мне утром сказала…
— И что с того?
— Великий праздник. Потому и повезло тебя, брат. В этот день никогда утопленников не случается.
— Да врешь ты все, — не поверил ему.
Спроси у матери моей. Она всю жизнь на реке прожила, все приметы знает. На Спасов день утопленников сроду не случалось, потому как сам Господь на помощь им приходит…
Я слабо отмахнулся от его доводов, но с этих пор пути наши разошлись. То ли Витек чувствовал свою вину, оставив меня неопытного в управлении лодкой одного, то ли обстоятельства так сложились, но встречались мы редко. И только на суше. И водных приключений стал побаиваться, хотя река продолжала звать и тянуть к себе своей неукротимой мощью, чем-то неизведанным и таинственным…
А вот Витьку в конечном итоге не повезло. После того памятного для меня случая прошло не меньше пары десятков лет. И как раз на Спасов день прилетела ему в голову шальная дробинка от случайного выстрела полупьяного друга. На такой же вот рыбалке. Только спасти его не успели. Никто и не заметил, как он медленно осел к земле и свернулся калачиком у костра. Врачи сказали, что жил он после того еще около часа и умер от потери крови. С неизменной улыбкой чуть прищуренных глаз… И Спас ему на этот раз не помог, не защитил.
После него осталась дочь и домик на берегу иртышской старицы, к которому каждую весну вплотную подступают воды реки, надолго отрезая рыбацкий поселок от внешнего мира. И у каждого дома покачиваются на волне лодки с укрытыми брезентом моторами. Словно стая серых гусей, собравшихся к дальнему перелету. Только не все из них долетят до родного гнездовья, кто-то отстанет по дороге, а кого-то собьет выстрел незамеченного вожаком охотника. И у них у каждого не иначе как своя планида. Все, как и у нас, у людей…
СЛАВА БАЛАМУТОВ
Слава Беловолов облик имел невзрачный, но располагал к себе буквально любого. Чем-то настолько гипнотическим, подкупающим, непередаваемым обаянием, что, пожимая ему руку, невозможно было удержаться от улыбки, обменявшись с ним буквально парой фраз. И хотя настоящую фамилию он носил Беловолов, но все единодушно перекрестили его в Баламутова за многочисленные его приключения и умение выходить из любой ситуации сухим, как гусь из воды. Вот и я, живя в Волгограде, стал невольным соучастником, а чаще просто свидетелем его больших и малых приключений. Но память о нем осталась добрая. Теплая, можно сказать. И жаль, что все его таланты рассыпались, как праздничный фейерверк на фоне темного застойного времени, не принеся ему самому ни пользы, ни удовлетворения…
При первом нашем знакомстве он тут же поведал, что мать родила его от пленного итальянца в самом конце войны, где-то на окраине лежащего в руинах Сталинграда. Уже в юные годы он понял, помощи ждать не от кого: его итальянский папаша исчез без следа и больше он о нем никогда не слышал, мать работала на какой-то фабрике, жили они долгое время в полуземлянке на скудную материнскую зарплату. И потому еще мальчишкой Слава промышлял, чем мог, лишь бы заработать. Получить хоть какое-то образование у него просто не было времени, да и неусидчивый характер не позволял ему сколько-нибудь долго задержаться на одном месте. Потому волосики на его ранней лысине были вечно взъерошены, а сама голова, напоминавшая издалека перезревшую тыкву, переполнена новыми идеями, все как одна авантюрного пошиба, которые он тут же брался воплощать в жизнь. У него всегда была масса помощников, которые быстро оставляли его, разобравшись, что из очередной затеи ничего путного не выйдет.
Скажу сразу, других столь же талантливых и разносторонних натур мне встречать просто не приходилось. Он мог легко написать стихотворение, поэму, да хоть гимн, если бы это потребовалось. Но этого мало. Бог снабдил его склонностью к рисованию, и он просто так за каких-то полчаса у меня на глазах написал гуашью портрет своей супруги и всего лишь ради того, чтоб она от щедрот своих выделила ему очередную трешку на выпивку. Бороться с ним в этом плане было бесполезно. Он легко объяснял, зачем ему требуется выпивка, потому как… и тут следовали такие фантазии, что рано или поздно Надюшка его сдавалась и выносила ту самую треху, ради которой он битый час пел ей дифирамбы, сонеты и прочие рулады на любом подвернувшемся под руку инструменте.
Если говорить о музыке, то тут ему тоже равных не было: он легко играл хоть на фортепьяно, хоть на саксофоне и даже на скрипке. Когда и где он всему этому научился, узнать было невозможно. Отмахивался, мол, гастролировал с некой мадам Немировой, у которой была небольшая труппа, и постоянно требовалось подменять то одного круто и всерьез запившего музыканта, то другого. Там он, мол, всему и научился.
Он знал всех местных писателей, поэтов, певцов и актеров, мог устроиться на вполне приличную должность, но надолго его не хватало, и он едва ли не по два раза в год менял свое место работы. Оставшись без постоянного жалованья, он строил какие-то свои планы, о чем тут же оповещал всех друзей и знакомых, но планы не сбывались, выручала зарплата жены, а он продолжал оставаться вольным и ничем не обремененным человеком, который всегда был желанным гостем в любой компаний. Спасал его обычно старый фотоаппарат «ФЭД», с которым он выходил на волжскую набережную и там без труда находил желающих запечатлеть себя на фоне знаменитой русской реки. Высылал ли он снимки своим клиентам, с большой уверенностью сказать не могу, но время от времени наведывался ко мне в фотолабораторию, где чего-то проявлял, печатал, сушил и опять исчезал на неопределенный срок.
Как-то раз мы задержались с ним допоздна, и пришлось возвращаться на такси. Я выходил первым и оставил водителю свою долю за проезд, Слава поехал дальше… Прошли ровно сутки. И на другой вечер в моей квартире раздался звонок. Открыл. Смотрю, стоит незнакомый мне мужичок. Уставший донельзя, словно вагон угля разгрузил. И просит зачем-то пройти с ним. Пояснил, что Слава меня зовет. Вышел. Узнал то самое такси, на котором ехали вчера, а на заднем сиденье в расслабленном и довольно хмельном виде, обложенный закусками самого разного качества и наполовину выпитыми бутылками водки сидит друг мой Слава. Подумалось: «А вчера говорил, что денег у него одна мелочь, с водилой вряд ли хватит расплатиться. И вдруг… Такая пирушка. Откуда все?»
