Сергей Минаев - Media Sapiens-2. Дневник информационного террориста
— Я не медвед, я чертиг, не усвоили ещё? — Вельзевул повернулся к нам и прокомментировал: — Зомби. Ничему не учатся.
— Интернет — это новый отдел. Толком ещё и не разобрались с ним. Пока вот без связи мучаются, а там посмотрим, — объяснил Велиал.
Довольно быстро пройдя интернет-цех, мы оказались у больших железных ворот.
Надпись, сделанная фосфоресцирующей краской, гласила:
АД вертайзинг энд медиа
За дверью находилась проходная, подобно той, которые располагались на старых советских заводах. С вертушкой и стеклянной будкой, в которой сидел пожилой черт. На столе у черта стоял телевизор довольно старой, ещё советской модели и лежала кипа журналов с программой передач.
— Привет, Алларих, — поздоровались черти.
— Ага. — Алларих кивнул головой, снял очки, затем пожевал губы и спросил: — Новенький?
— Ага. По твоей части. Политические технологии и предвыборные кампании.
— В русскую зону?
— Так точно.
— Статья?
— Третий срок.
— Как? — обернулся я. — Не понял, почему третий срок?
— Ну, как… — Велиар почесал свою шишковатую голову. — Первый ты в ФЭПе отбыл, так? — Он загнул достаточно грязный палец. — Второй в оппозиции, так? Теперь тут — на третий. Ты же все интересовался, будет он или нет? Могу тебе теперь со всей ответственность заверить — будет.
— Бля… — Я сплюнул под ноги. Мимо нас через проходную прошли строем восемь чертей с плетьми, любопытно оглядев меня.
— У тебя усиление? — спросил Велиар Аллариха.
— Ага. Геббельса из европейской сюда перевели.
— Буянил?
— Пытался соседей склонять к вступлению в ряды НСДАП. Да замучил всех, одним словом. Пускай теперь тут покантуется.
— Ну, — сказал Вельзевул, — значиться, будешь теперь тут.
— Ага. Мы тебя ещё навестим, больно ты парень смешной, — крякнул Велиар.
— А я чо, теперь тут навсегда?
— Ну да. Ты же политтехнолог, вот тут со своими и будешь чалиться.
— Бывай, пойдём мы, — сказали черти хором.
— Расписаться не забудьте, — остановил их Алларих.
Вельзевул и Велиар поставили оттиски своих больших пальцев в какую-то кожаную тетрадь. Из оттисков повалил дым и запахло серой. Черти оглянулись на меня и вышли вон.
— Так. Антон Дроздиков, значит. Дай-ка я гляну. — Алларих обошёл вокруг меня и стал ощупывать мою голову. — Да не вертись ты! Да, значит… великовато… н-да…
Он зашёл в свою будку и вернулся с кувалдой в руках.
— Присядь, — сказал чёрт, размахивая кувалдой.
— Э, дядя, как тебя, ты это зачем? Бить, что ли, будешь? — вскрикнул я, прикрыв голову руками.
— Я тебя умоляю, — скривился Алларих, — руки убери, а?
Он размахнулся и вдарил мне кувалдой сначала по одному виску, затем по второму. Голова загудела, как колокол.
— Так-то, — Алларих снова пошёл в свою будку и на этот раз вернулся с большим телевизором «Рубин». Черт пыхтел — видимо, телевизор был весьма тяжёлый.
— Не вставай, погоди. — С этими словами Алларих водрузил мне телевизор на голову.
Судя по тому, насколько плотно он сел, Алларих довольно чётко подогнал мою голову к отверстию. Я встал, закачался под весом телека и бухнулся на задницу.
— Я че, теперь всё время буду так ходить?
— Ну, в общем да. Иногда послабления случаются, конечно. В честь праздников. Если война на Земле начнётся или теракт какой.
— А как с ним ходить-то?
— Да привыкнешь. Поначалу всем неудобно. Давай провожу.
Черт отвёл меня к двери, поддерживая под руку, и, перед тем как открыть её, обратился ко мне:
— Ты знаешь, какое самое большое мучение для медийщика?
— Телевизор на голове?
— Нет, Антон. Самое большое мучение для вас — это самому стать аудиторией. Помни про это. Хотя, я уверен, такое не забудешь.
Алларих подтолкнул меня в раскрытую дверь, и я оказался в каменном колодце, довольно большом, по которому ходила группа людей с телевизорами на головах. Я не знаю, что показывал «ящик» на моей голове, но «ящики» соседей потоком транслировали новости из прошлой жизни, трупы, спецоперации, результаты ехit рооls, рейтинги политиков, рекламные ролики каких-то забытых партий типа «Конгресс Русских Общин» или «Выбор России». Изредка телевизоры показывали лица своих владельцев. Подойдя ближе, я узнал Бориса Березовского, Владимира Русинского, Льва Троцкого и фигуры меньшего масштаба типа Киселёва, Леонтьева, Доренко, Шендеровича, Антона Носика и пары-тройки известных мне по прежней жизни рекламщиков. Все они ходили по каким-то своим маршрутам, не сталкиваясь друг с другом. Особняком стоял Йозеф Геббельс, которого легко было узнать. Его телевизор нон-стопом транслировал сводки с фронта времён 1940 года, партзаседания и собственные выступления автора. Я сделал ещё шаг, и волны информации хлынули прямиком в мой мозг. Программные речи, партийные программы, сводки с фронта, компромат, биржевые котировки, выступления аналитиков, рекламные ролики каких-то общественных движений, речи правозащитников, выступления президентов и премьер-министров — все это селевым потоком заполнило моё сознание. Голова, казалось, треснула от поистине адской боли, вызванной всем этим. Аудиотексты сопровождались мелькающими картинками. Фигуры политиков сменялись видео с отрезанными головами, репортажи со светских раутов — убитыми детьми, Ельцин сменил Горбачёва, Путин сменил Ельцина, Лебедь стоял рядом с каким-то полевым генералом, Ленин что-то говорил с трибуны, затем по очереди появились какой-то министр и генпрокурор в обнимку с голыми шлюхами. Взлетали ракеты, всплывали подводные лодки, трактора боронили пашни, Че Гевара жал руку Хрущёву, Ходорковский грустно смотрел из-за решётки, спецназ штурмовал школу в Беслане. Последнее, на чём я успел сконцентрироваться, была горевшая Останкинская башня. Какое-то время она полностью вытеснила все остальные картинки, но в конце концов все снова смешалось, как в детском калейдоскопе, и видеоряд побежал пред моими глазами одной лентой. Я отключился.
В себя я пришёл сидящим спиной у какой-то бетонной стены. По стенам комнаты расположились мои соседи из бетонного колодца. У всех нас были сплюснутые головы, но телевизоров на них не было. В центре комнаты стояла бочка, в которой сидел человек. Из бочки виднелась только его голова с приставленными к ушам раструбами, куда двое бесов методично вливали ведра с какой-то жидкостью. Приглядевшись, я узнал в человеке Сергея Доренко.
— За что его так? — на автомате спросил я рядом сидящего.
— Нарушение режима. Разбил телевизор у Киселёва.
— А че они ему льют-то?
— Известно чего — говно. Эта пытка называется «Аудитория наносит ответный удар».
— Велиар придумал… — констатировал я.
