Людмила Немиро - Игрушка для чудовища (СИ)
Ну что за дура? На кой-хрен нужно было спрашивать об этом?
— Сострадательность? Филантропия? Что, Летти, вздумала сочувствие проявлять к той, которая хотела твоей смерти? — Клио заставил меня вжаться в стену и со злостью хлопнул ладонью по ней же, чуть правее моей головы. — Не будь такой тварью! Ты не должна привязываться к тем, кто живет в этом доме. Проявишь хотя бы раз по отношению к кому-нибудь свою заботу — вырву твое поганое сердце. Поняла?
Молчала, боясь посмотреть греку в лицо. Он слегка шлепнул меня по щеке, заставив перевести взгляд на него.
— Я тебя спрашиваю, поняла?
Признаюсь честно, ни черта мне не понятно. Сколько ни ори на меня, придурок, я все равно никак в толк не возьму, какого хрена мне запрещено проявлять чувства. Очередной пунктик?
— Может, сразу перечислишь все темы разговора, на которые наложено табу? — поинтересовалась почти шепотом, слишком уж близко находилось лицо этого козла.
А губы, все еще потресканные после отнюдь не изысканных поцелуев Кавьяра, предательски дрожали. Впрочем, как и колени. Я на цыпочках стояла — настолько сильно грек вцепился в мой подбородок.
— По крайней мере, так будет легче, и я сумею избежать путешествия в «камеру пыток», — добавила чуть смелее, потому что Клио ослабил хватку.
Убрал руку, холодно улыбнулся и заправил мне за ухо, выбившуюся из косы, прядь волос. Достаточно интимный жест, чтобы заставить меня поморщиться от отвращения.
— Сука ты, Летти, — проговорил Кавьяр мягким тоном, который ну никак не вязался со смыслом слов и выражением его лица. — Ненавидишь всех и при этом прикидываешься «сестрой милосердия». И кто из нас после этого более лицемерен и двуличен?
А грек дело говорит. Хоть и не хотелось с ним соглашаться, но все же я была вынуждена признать — он чертовски прав.
Ведь ненавижу, так и есть. Презираю их убогое существование. Убогое в плане внутреннего мира. Что они знают о людях? Только то, что все любят деньги? То, что в большинстве своем люди алчны и продажны? А как же те, кто в жизни больших денег в руках не держали? Те, кто жили на одну крошечную зарплату и
перебивались с хлеба на воду.
Нет, это я не о себе.
Моя жизнь сложилась радужнее, чем у немалого количества семей времен Советского Союза. Я зацепила лишь кусочек «совкового» периода, да и то, возраст мой тогда был еще младенческим. Поэтому не помнила я тех дней, когда по ящику «перемывали косточки» только что погибшему Виктору Цою, и как заезженные хиты «Modern Talking» оскомину набивали.
Однако, начиная с пяти лет, в полной мере ощутила всю свою никчемность, а если бы могла тогда постигнуть истинную суть такой жизни — постигла бы. Да вот только не могла я, потому как еще «под стол пешком ходила».
И не было у меня, как принято считать, раннего взросления из-за тяжелой судьбинушки. Все пришло с годами. Однако всю гадость сиротской жизни ощутить пришлось как раз-таки после того, как меня удочерили.
Вот тут-то, в американском колледже, мне и объяснили: кто я и как со мной следует обращаться. Так что, в целом, получала по морде я уже не в первый раз.
А что касается вот таких упырей, как Кавьяр… Так его просто необходимо всех денег и связей лишить, вот тогда и поймет, каково это — над людьми невинными издеваться.
— Думаю, мне не следует высказывать свою точку зрения, — заключила я вслух. — Мне твои намерения ясны. Изобьешь меня снова, да?
Кавьяр отодвинулся и, будто размышляя над моими словами, скрестил руки на груди.
— Я передумал.
Отлично, очень интригующе, придурок. Прямо за душу взяло.
— По поводу?
— По поводу наказания.
Руки мгновенно похолодели, потому что вся кровь ударила в голову.
— Хочу минет.
И тут же кровообращение подвело еще раз, заставив покраснеть до невозможности сильно.
— Не надо… — это все, на что я была способна.
— Серьезно? — изогнул бровь, насмехаясь, и уже серьезным тоном. — Сюда иди.
Как будто далеко стою. Всего-то пара метров отделяет от ублюдка.
— Летти, — угроза в глазах. — Подойди.
Шаг вперед дался с невероятной тяжестью, словно к ногам гири привязали.
— На колени.
Затрясла головой так, будто мозги собиралась взболтать.
— Живо!
Дернулась в сторону, но мгновенно была схвачена стальными лапищами грека и в принудительном порядке поставлена на колени. Уткнувшись взглядом в выпуклость на брюках Кавьяра, я упрямо боролась с приступами паники, смешанной с тошнотой. Что угодно сделала бы, но только не это…
— Пожалуйста… — взмолилась, пытаясь встать.
Однако Клио быстро расстегнул ширинку и, схватив меня за волосы, заставил посмотреть ему в глаза.
Более унизительной позы быть не могло. Вот она картина, написанная Кавьяром: «Я и моя шлюха-наложница». Он торжествовал, потому что видел, в каком я ужасе и смятении. И ничего невозможно было сделать.
Просто заставил разжать зубы и сунул член мне в рот. Сам руководил, догадавшись, что оральные ласки — не мой конек. Да и вообще, секс с извращениями, в целом, не мое.
Хотя я и понимала, что минет — это не смертельно. Но тошнотворное чувство собственного бессилия сводило с ума. А грек наслаждался и дышал отрывисто, тяжело. Я мечтала только поскорее это закончить, но Кавьяр то ускорялся, то замедлял движения, будто нарочно оттягивая момент. Возникло непреодолимое желание укусить его за самое чувствительное место, но как только напряглась, приготовившись и абсолютно не думая о последствиях, грек сделал последний толчок, и я, испугавшись, что он кончит мне прямо в рот, шарахнулась в сторону.
Щеку обдало теплой липкой жидкостью. Поморщилась и отвернулась.
— Зачем ты это сделала? — прохрипел грек, отодвинувшись.
— Вырвало бы…
Видно было, что ему хочется меня избить. Но, похоже, моя поза доставляла и так немало удовольствия, поэтому Кавьяр развернулся и пошел в уборную.
А я присела на пол, окончательно растоптанная. Вот уж не знаю, почему какой-то гребаный минет произвел на меня такое впечатление? К сексу я относилась, в общем-то, с безразличием.
Лишилась девственности в колледже и то по-пьяни. А напилась только для того, чтобы боли не чувствовать. В итоге вообще ничего не чувствовала. Так что правильной меня не назовешь. Но и гиперсексуальной я тоже никогда не была.
Однако, сидя на полу в кабинете Кавьяра и ощущая на своем лице и шее высыхающую сперму, стало так омерзительно противно, будто я сама пришла и напросилась на это. В принципе, так и было. Пришла в кабинет Клио я действительно сама.
Вот только уйти бесшумно и незаметно не удалось, потому что, пока я пыталась разобраться в себе, из ванной вернулся Кавьяр.
