Елена Блонди - Судовая роль, или Путешествие Вероники
— Вам чего?
Мужчина глядел, сводя брови. Все же без недоумения не обойтись. Тугие щеки барышни пылали младенческим румянцем, казалось, лицо тринадцатилетней девчонки приставлено к большому телу уже созревшей молодухи в самом соку. Это и есть та подруга?
— Девушка тут у вас. У вас? Вчера приехала. Волосы каштановые…
— А! Вы, наверное, Вероникин папа, да?
— Папа? Вероники?
Широкие брови на тугом девицыном лице поползли вверх и гость поспешно добавил:
— Дядя. Я ее дядя.
Девица отпустила халат и, светя белой могучей грудью, схватила его руку, втаскивая в квартиру. Пнула ногой дверь. Замок клацнул.
— Разбувайтеся. Пойдемте, — толкая в спину, повела в кухню, — чаю сейчас. Ой, как хорошо, что приехали!
— А где?..
— А вы садитесь!
Она чиркнула спичкой, крутанулась, бухнулась напротив, шлепнув об пол пушистыми тапками. И, навалясь на стол большой грудью, оперлась щекой на ладонь и томно оглядела гостя быстрыми хитрыми глазами.
— Уехали они. Вот утречком еще. Да вы послушайте. Вам сильно надо, да? Так она вернется, ну через три дня точно вернется. Хотя, может, уедет через Мелитополь. А может и вовсе не уедет.
Дева хихикнула.
— Как это не уедет?
— А вы живете вместе, штоль? В Южноморске, да?
— Нет.
— А где? — она, не поворачиваясь, выключила газ и запищавший чайник умолк.
— Какая разница.
— А вот какая! Я вам скажу, вы такой симпатичный и это, внушаете доверие. Но, чур, маме ее не говорите. Ладно? Она сильно волновалась, вот говорит, вдруг мама узнает, как я нажралась дура дура.
Розовый халат светил снизу на полную шею и круглый подбородок, губы изгибались и лукаво блестели глаза с густыми белесыми ресницами.
— Не буду. Я в другой стороне живу, хотел повидать просто… племянницу.
— Вот незадача! — не огорчившись, дева откинулась на плиту. Вспомнив про чай, вскочила и засуетилась, с гордостью выставляя ребристые заграничные чашки — каждая с золотым цветком на боку.
— Из сервиза. Сергуня привез, подарил.
— Я руки помою?
В ванной гость присмотрелся, потащил из таза кончик серебристого подола, погребенный под ворохом трусов, лифчиков и наволочек. И сунул обратно. Вероника, значит…
— Нашли полотенец? Ну вот. Сахар сами.
Она снова сорвалась с места, убежала в комнату и вернулась с толстой бутылкой, под горлышко налитой темной жидкостью.
— Бальзам! Абу-симбел! — объявила гордо и потерла пухлые руки, — Людка сказала, оставить, но фу, обойдется. Вот фужер…
— Я за рулем, — отказался гость, прихлебывая горячий чай.
— А? Ну, я сама тогда, — снова не огорчилась дева, щедро плеская в хрустальный конус на тонкой ножке.
— Не рано ли?
Быстро отхлебнув, она вытаращила заслезившиеся глаза, вытерла их тыльной стороной ладони.
— Фу-у-у, гадость крепкая. Чего это рано? Да мне восемнадцать уже!
— Я не о том. Ладно.
— Ваше здоровье! — отпила еще, фыркнула, и, жуя кружок колбасы, такой же розовой, как свои щеки, стала рассказывать.
— Людка вернулась, а тут я. Я ж думала через неделю, но там такие дела, у-у-у. Ладно, то потом. Она сюда и сходу орет, Ларка, это я, Лариса меня зовут, орет, значит, Ларка, что делать-то, я девку потеряла! Ждала-ждала, пришлось уехать. Что же мне как ночью-то вертаться? А я говорю, ну, какая ночь, уже вона солнце скоро встанет. И тогда поедешь, первым автобусом. Чего дергаться? Тоже мне беда — ну ушла с кем, плясали ведь? А что говорю за девка-то? Людка плачет, по щекам размазывает. Оказалось, разведенка, механика бывшая жена. Ну, я ей — дык, взрослая уже, разберется, я вон скока раз влипала и ничего — живая ж!
Она выпятила грудь и возмущенно посмотрела на гостя, призывая убедиться в собственной живости. Тот кивнул мощным статям, вспоминая невысокую стройную Веронику. Босую.
— Карочи, уже совсем она собралась обратно и тут дзын-дзын, открывайте. Платье порвано. Туфли посеяла. Сумку скрали у ней. Встала и ревет. Так жалко! Не-не. Вы не переживайте, ничего с ней не было такого страшного. Потому что нашелся добрый мужик, расшвырял пацанов и ее даже довез додома. Ну, сюда значит.
Лара потрогала пальцем туго наверченные кудряшки и, сорвавшись с табурета, утопотала в комнату. Закричала, звякая железками:
— Везет же некоторым! Она, правда, сказала — пожилой дядя, даже странно, как он там всех положил-то. То ж не простые какие ребятки. Василек, он весь район держит. Фарцуют они на главном рынке. Там еще Тыка, Перец, Ковтач, и Арамчик вечно с ними трется. Он дурной немножко, Арамчик, но знаете, как самостроки шьет, просто фирма! Старый совсем, но они его берегут и с собой таскают. Вы там кушайте, я щас.
Гость послушно взял кружок колбасы, положил на ломоть хлеба. Рука его застыла над тарелкой.
— Ну вот. Пока она там хлюпала, Людка ее в ванну, отмыла и чай сели пить. А Вероника переживает, вот говорит, платье, да туфли, да колготы еще. Конечно. Платье на толкучке такое двести стоит. Пусть даже сто писят будет. Да туфли если без навару — десятка бонов, это ж уже сто двадцать? И колготки. Выходит — триста рублей. Погуляла, да? А у ней всего стольник в сумке.
Голос приблизился, и она встала в дверях кухни, повернулась, показывая волну мелко завитых белых волос, синие тени и тяжелые махровые ресницы. Накрашенные пронзительно-красной помадой губы. Голубое трикотажное платье туго обтягивало мощную фигуру, страстно пересчитывая складки на бедрах и талии. Теснились в сеточке кокетки большие груди, плененные кружевным лифчиком. Только мохнатые красные тапки несколько сбивали впечатление.
Вне халата и бигудей Лариса оказалась неожиданно сочной и красивой, если кто любит кремовые торты в три этажа.
Колбаса выпала из пальцев гостя обратно в тарелку. Лариса, удовлетворенно кивнув, села королевой, оперлась спиной на засаленное полотенечко, висевшее на ручке духовки. Сьорбнула из своей чашки, вытягивая губы трубочкой, чтоб не смазать помаду.
— И тут Людка мне — а ты чего тут? А техникум? Я говорю, та плевала я на твой виноград! Тоже мне профессия — всю жизнь в грядках ковыряться. Документы забрала и отнесла в седьмую бурсу. Там для заграницы готовят пекарей и коков. Ну, официанток еще. Но пекша — лучше. Зарплата там хорошая. А уж тряпок навезу, тебе, говорю, и не приснилось! Мы поспорили немножко.
Они хихикнула.
— Соседка в стенку стала стучать. Ну, мы спать и легли. А утром-то приезжает Тимоха, наш, с поселка. Потный весь, запаренный. Быстро кричит, Людка, ехай домой, там сеструхиного Петрика отпустили на побывку, срочно жениться! Это мне двоюродная сеструха, а Людке ж родная. А у нее уже, — Лариса кругло обвела по воздуху живот, — понимаете? И теперь надо готовить и бегать там везде и после еще два дня свадьба. Или три. Потом Петрик-то уедет, а наши еще догуляют. Она мне — Ларка, скорее, собирайся. Я дура, что ли? Не, ну дура?
Гость отрицательно покачал головой, не перебивая и не торопя.
— Три дня там колдышаться, салаты-винегреты, та ну. Лучше б приехали да в кабак сходили, музычка, столики. В общем, мне ж все равно учиться, не. Не поеду, говорю. Вон пусть Вероника с тобой едет. И она как кинется, ах, Верунчик, спасай! А я тебе и платье прощу и туфли. И в город Тимоха отвезет и билет тебе купим. Только поехай, помоги нам, а то мамка старая совсем, а бабы, как назло, в отпуску. Уговорила, в общем. На три дня.
Лара, поставив локти на стол, потянулась к мужскому лицу. Хриплый шепот овеял ухо.
— А мне она, значит, говорит секретно, я бедную Верку за Тимоху сосватаю. А что, верно! Тимоха ничо так мужик, тридцать ему. Жена сбежала, видеть, говорит, не могу ваших коров, да подавитесь. У Тимохи трое пацанов остались, но они мелкие и все время у бабки да прабабки. Хозяйственный. Не Сталлоне с виду конечно. Но «Жигули» и дом ничего так. Так что, глядишь, ваша Вероника и замуж выскочит. Будет при хорошем мужике. А у меня еще одна сеструха!
Лара засмеялась, махая рукой, и схватив фужер, допила бальзам. Пояснила, сводя косящие глаза на лице мужчины:
— Тимоха нам четвероюродный братан. Так что, и Верка…
И снова зашлась смехом, колыхая грудь и мизинцем осторожно вытирая уголок накрашенного глаза. Потом резко замолчала и после небольшой паузы спросила деловито:
— А вы сами-то женаты?
— Нет.
— О!
Во взгляде появился интерес, и она задумчиво оглядела светлый короткий ежик волос, лоб с тонкими морщинами, прямые брови и щеки с резкими складками. Перевела глаза на массивные плечи и широкую грудь, обтянутую вылинявшей черной футболкой.
— А вы ничего так… сохранились. На киноактера похожи. Как его? Не наш такой, у него еще родинка тут, — палец коснулся его щеки, и мужчина встал, отодвигая чашку.
Снизу на него смотрело смеющееся полудетское лицо.
— А вам сколько лет?
— Пойду я, пожалуй. Спасибо за рассказ.
