Елена Блонди - Судовая роль, или Путешествие Вероники
— Иди ко мне.
— Всегда так говори.
— Иди. Ко. Мне.
— Да.
— Вот так.
— Да…
— Почему шепчешь?
— Что?
— Никто не услышит. Можешь не шептать.
Он двинулся было, прижимая к себе ее бедра, но она замерла, расширяя глаза.
— Подожди! Замри!
— Что?
— Мне даже не надо… чтоб ты ше…шевелился.
— Кричи, — сказал он, прижимая крепче, лежа камнем и вдавливая ее в себя, глядя, как переполняются ветром, морем и солнцем широко открытые глаза, — кричи!
— Да!!!
С острой скалы сорвался баклан и понесся над мелкими пенками, сильный, как черная маленькая торпеда.
На высокой скале, что обрывалась вниз почти отвесным краем, а другим полого врастала в верхнюю степь, сидел Пашка. Мельком увидев два маленьких коричневых тела на полумесяце песка, вздохнул с досадой и отвернулся. Надо бы позвать, а то мать Вероники все мозги проест, позвонив еще раз двадцать. Но что ж он, не понимает что ли. Разве ж их сейчас можно звать.
Он благородно сворачивал шею, разглядывая белую линию далекого забора вокруг двух домов и новую сверкающую крышу летнего ресторанчика. Там будет парус. Еще нету, но будет. Но вскоре не выдержал и снова быстро посмотрел в бухту. Все равно не разглядеть, какие они там, далеко. Ну, лежат. Не двигаются, похоже, вовсе. Заснули, может?
И вдруг снизу, от двух неподвижных тел стал подниматься, расти, кидаясь в скальные стенки и отражаясь от них, двойной крик, переплетая звенящий женский голос с сильным мужским. Скалы, встрепенувшись, с готовностью подхватили, множа и перебрасывая от одного края бухты к другому.
— Чтоб вас, — Пашка встал и пошел вниз, твердо ударяя пятками в узкую тропу.
Там у камня сидел на корточках Женька, разглядывая сонную бабочку с огромными полосато-белыми крыльями. Услышав шаги, вскочил, побежал навстречу, с обожанием поднимая щекастую мордочку и заранее протягивая руку, чтоб уцепиться за Пашкины пальцы.
— Пошли, — сказал тот, — пошли картофан жарить. Марьяна нас бросила, уехала учиться. Теперь мы с тобой на хозяйстве, два мужика.
— Мужики! — с восторгом согласился Женька, вцепляясь в подставленный Пашкой палец, — мужики!
Хмуря темные бровки, остановился, слушая.
— Это мама там! Да, Паша, да? Мама! Кричит!
— Нормально. Пойдем. Мама и дядя Фотий, они… они там учат бакланов кричать, как люди.
— О-о-о! — в темных глаза Женьки светился совсем уж щенячий восторг, — о-о-о, а я? Я тоже хочу! Учить балканов!
— Рано тебе, — поспешно сказал Пашка, — это только взрослые. Вот приедет Машка-Марьяшка, мы с ней следующие. А потом уже ты.
— Долго как, — Женька засопел, вздыхая и стараясь шагать широко, чтоб поспеть за Пашкиными шагами, — жда-а-ать вот.
— Подождешь, — сурово ответил тот, — жизнь она такая штука, мужик Евгений, не все, как хочется.
Глянул на понурую темноволосую голову и смягчился.
— Зато мы сегодня с тобой уложим акваланги. И гидрокостюмы.
— Да!
— А потом я покатаю тебя на медвезилле.
Шли через тихую яркую степь, полную трав новых и трав созревающих. А позади два голоса стихали, свиваясь кольцами и укладываясь среди древних скал на крупный чистый песок, у края соленой вечной воды.
