Раймон Кено - С ними по-хорошему нельзя
Варнава покупает мне эскимо. Сосем вместе. Вкусное. Твердое и ледяное, как большой палец на ноге у мраморной статуи в дождливый зимний день.
— Вам не хотелось бы съездить в Париж?
Это спросила уже я.
— Ну и страна! — ответил он. — Вы видели эту заваруху?
— Здесь еще почище было.
— Но уже прошло! Теперь потекут спокойные деньки. Мы обрели свой покой.
— Меня не интересует политика, и я хотела бы съездить в Париж. О! «Галери Лафайет», «Бон Марше», «Прентан»[*], бульоны Шартье, фонтаны Валлас, нищие под мостами, фиакры, мясобойни, вокзал Сен-Лазар, канавы в Венсене, Френч-Канкан. О, Париж!
Я замолчала, так как уже началась «Blonde Bombshell». Какая красивая личность эта Джин Харлоу! Вот какой я хотела бы быть! Какие бедра! А груди! Боже мой! Какая она классная!!! И с поразительной походкой! А взгляд просто катапультирующий!!! А волосы, легче газа! Ох, охереть можно! — сказал бы господин Прель. — Потрясающий экземпляр!!! К тому же и фильм потешный! Я смеялась не переставая! Во все горло!!! Кинематограф и в самом деле — изумительное изобретение!!!
Чтобы отблагодарить Варнаву за то, что он меня туда сводил — скажем прямо, немного принужденно и вынужденно, но все же заплатил он, и я должна была выразить ему свою признательность, — мне захотелось сделать какой-нибудь дружеский жест, например, легонько похлопать его по руке, что было бы любезно с моей стороны. Но я сделала это неумело, и моя рука оказалась на его ляжке. Я не поняла это сразу и решила продвинуться в направлении, как мне казалось, его локтя. Но вместо того, чтобы дотронуться до того чувствительного локтевого местечка, которое французы называют — любопытно почему? — «еврейчиком», я уткнулась в какой-то дополнительный член: это было не крыло, а триединое украшение, подобное атрибутам бесплотных духов миссис Богал. Из чего я заключила, что духовность среди современных мужчин встречается намного чаще, чем принято считать в настоящее время, а также — несмотря на мою склонность к атеизму — что душа, возможно, бессмертна и способна не только крепчать при плотском рукопожатии, но и утверждаться при смерти, дабы пересечь небеса или пронзить преисподнюю.
Тем временем на экране Джин Харлоу в купальном костюме готовилась к прыжку. Ее показывали со спины; вытянув руки, она медленно наклонялась к зеркальной глади вод, и вдруг ее круп заполнил весь экран своей толстозадой двойственностью. Варнава ушераздирающе вздохнул, схватил мою руку и резко оттолкнул ее. Сзади на нас кто-то зашикал: «Шшш!»
Я не понимала раздражения своего попутчика. Что такого оскорбительного я могла ему сделать? — спрашивала я сама себя. Из-за этого я была одновременно смущена, озабочена и обижена. И от конца фильма не получила никакого удовольствия.
На улице Варнава прижал свою шляпу к низу живота. Он даже не предложил проводить меня до дому, сказал вежливо «до свидания» и ушел. Я смотрела, как он удаляется, по-прежнему прижимая шляпу к низу живота и вышагивая отнюдь не грациозно. И все-таки, и все-таки я ничего в этом не понимаю...
10 апреля
Джоэл уехал на две недели, умчался на багажнике мотоцикла Тимолеона Мак-Коннана, сына поэта. Надеюсь, он не свалится и не раскроит себе рожу. Сначала они поедут в Корк, а вернутся через Лимерик и Килдар. Они уехали сегодня, в шесть часов утра. Я проснулась от звонка в дверь и пошла открывать: это Тимолеон заехал за моим братом. Он был одет во все кожаное, от шлема до сапог, на лоб задирались очки. Огромный мотоцикл сверкал тысячами огней в утреннем полумраке.
— Джоэл готов? — спросил Тимолеон, даже не поздоровавшись.
— Пойду посмотрю. Войти не желаете?
— Пожалуй. А глотка виски у вас не найдется? На улице дикий холод.
— Ну конечно, зайдите же.
Я усадила его перед бутылкой виски и пошла будить Джоэла.
— О, черт! — пробурчал он. — Оставь меня в покое.
Я вылила кувшин воды ему на голову.
— Тебя ждет Тимолеон.
— Который час?
— Шесть.
— Надо было сказать раньше, — проворчал он.
Я спустилась к Тимолеону. Он уже опустошил треть бутылки. Я спросила:
— Вы сможете вести мотоцикл?
— Ясно. Вы из тех, кто мораль читает. Последовательница отца Мэттью или Мэта Талбота?
— Я просто так сказала.
— Вас редко видно.
— Где?
— На стадион вы больше не ходите?
— Нет, я оставила спорт.
— Ради Падрика Богала?
— Да.
— И ради Варнавы?
Я не ответила.
— Этого мудака, — добавил он.
Я пожала плечами.
Он пожал плечами в свою очередь и повторил:
— Этого мудака.
Затем он спросил, почему я никогда не хожу танцевать к сестрам Мак-Адам. Каждую субботу там устраивают вечеринки. Честно говоря, я об этом даже не знала. Ни Пелагия Мак-Коннан, ни Аркадия О’Сир мне об этом никогда не рассказывали. Ни Джоэл.
— Я не люблю танцевать, — ответила я.
Он снова пожал плечами.
Тимолеон — вообще-то неплох собой, но я не люблю людей такого склада. Он подлил себе уиски. Я сказала, что если он будет продолжать клюкать в том же духе, то может врезаться в дерево.
— На такой, как вы, я никогда бы не женился, можете не сомневаться, — парировал он. — Мне жалко парня, который заполучит вас в жены. Такую зануду.
Появился Джоэл:
— Ну-ка, Тим, прекрати подкалывать мою сестру.
— Уиски? — предложила я.
— Нет, спасибо, в сумку положу.
Он взял бутылку в одну руку и швырнул на стол книгу, которую держал в другой.
— Держи, — сказал он мне, — можешь почитать в мое отсутствие. В конце концов, я решил, что ты до нее доросла.
Он обнял меня и позвал Тимолеона: «Ты идешь?» Я проводила их до порога, они быстро завелись и с визгом и тарахтеньем сорвались с места. Светало. Тимолеон, шутки ради, повел мотоцикл зигзагами. Я последний раз махнула рукой и вернулась на кухню.
Бросилась к книге.
В девять часов миссис Килларни пришла готовить брекфаст. Я даже не пошевелилась.
Около десяти часов я услышала за спиной голос Мэри:
— Что ты здесь делаешь? Брекфастничать пойдешь?
Я дочитала книгу почти до конца.
— Похоже, ты читаешь что-то страшно увлекательное.
— Да, — отозвалась я, — книжку, которую оставил господин Прель.
Мэри ничего не ответила.
Я дочитала книгу до конца и присоседилась к ней за стол. Мама изучала объявления в «Айриш Стью Геральд»[*], она их прочесывала со всех сторон и одно за другим, как заметки о происшествиях, она все еще надеялась найти что-нибудь о папе.
Мне хотелось есть. Я молчаливо уписывала завтрак, а книга лежала на столе. Я подсматривала за Мэри, которая принимала разнообразные виды и многократно менялась в цвете. Она не могла рассмотреть название: Прель по своему обыкновению обернул книжку в обойную бумагу с цветочками.
Я умяла целую миску джема и выпила пять чашек чая. Мама сложила газету. Сегодня опять ничего.
— Ну что, малышки, закончили?
— Нет, мам.
— Пойду немного пошью.
Бедная мама.
— Ну что ты на это скажешь?
— На что?
— Врунья. Мерзкая врунья.
— Салли, не говори так.
— Так ты хочешь прочесть эту книгу?
Она побледнела.
— Ты серьезно?
— Конечно.
Она побледнела еще больше.
И задрожала.
— Да, — прошептала она.
Я взяла книгу, выдрала титульный лист и смяла его в комок. Затем подтолкнула к ней книгу. Встала и пошла из кухни. Она закричала мне в спину:
— Что ты вырвала? Я хочу прочесть все!
В своей комнате я снова перечитала то, что Мишель Прель написал на титульном листе: «Графиню распирает от комплексов, но по сравнению с комплексами детей Мара это просто ничто». Я разорвала страницу на мелкие кусочки и уже хотела бросить их в клозет. Но потом предпочла их проглотить: этот опосредованный путь показался мне более респектабельным.
Когда я уходила на урок, то заметила, что в столовой, выставив локти на стол и заткнув кулаками уши, сестра погружалась в чтение «Генерала Дуракина»[*].
12 апреля
Пелагия и Аркадия пришли ко мне на чашку чая. Пелагия спросила:
— Мой брат тебе сказал, что ты можешь прийти в одну из суббот к сестрам Мак-Адам?
И быстро добавила:
— Когда он вернется.
Я небрежно ответила:
— Да, да, я видела твоего брата вчера утром.
И спросила в свою очередь:
— Откуда ты узнала?
— Перед отъездом они заехали домой. Тим забыл надеть носки.
— Понимаешь, — вступила Аркадия, — мы тебя не приглашали, потому что ты не танцуешь.
— Ну, естественно, — согласилась я.
Потом помолчала и сказала:
— На днях я поучусь танцевать.
Затем мы поболтали, но атмосфера была прохладной-прохладной.
