Юля Панькова - Война не Мир
― А вы? Вы-то всю жизнь работали.
― Я много путешествовал, девочка.
Мне приятно, что он меня так называет.
― Я видел разницу. Создав миф один раз, я больше никогда не конопатил людям мозги, даже из корпоративной солидарности. И под страхом вымирания индустрии.
«Куда пойти учиться» я написала. Сразу от Деточкина, слегка припухшая от долгой трепотни, я поехала на прием в Евро-клинику, собирать инфу о ценности сексологии для трудоголиков.
Альтернативный доктор не был похож на Смоктуновского, он вообще ни на кого не был похож. Как и обещала, девушка с ресепшн нашла мне самого отменного не Бреда Пита. Стараясь не зевать, я быстро обрисовала доктору тему. Я вывалила на стол диктофон. На столе доктора стоял алебастровый пенис в разрезе. Не думаю, что он обозначал «вы меня затрахали» или «я вас затрахал». Чисто конкретно просто стоял на столе.
Скучный доктор, в отличие от Деточкина, конечно, не рассказывал о том, как пионеры полового лечения развивали науку сексологию по заданию партии и правительства, как под дудку министров они сочиняли большую энциклопедию или ездили по провинциям СССР с просветительскими лекциями «Культура половой жизни», целью которых на самом деле было сагитировать баб на БАМ ― де там хорошо, и все, о чем мы вам рассказали, можно продвинуть в жизнь во имя половой культуры отечества. Возможно, скучный доктор и не знал, что на заре зарождения его наука промышляла выездными лекциями по стране и смущала провинциальных баб, хуже Кобзона.
Информации по теме в итоге интервью набралось пара абзацев, включая длинное название профильного института. Скучный доктор в отличие от Деточкина, разумеется, не сознался в том, что в сексологи идут, как правило, те доктора, у которых половые вопросы вызывают беспокойство и неспокойный интерес. Возможно, об этом он тоже не знал…
Заметка получилась скучной. Журналистские материалы, как герои Толстого, живут своей жизнью. Одни процветают, другие лузеры, не успеешь достукать по клаве, швыряются под электричку. Интересное чувство, должно быть, бывает у родителей, чьи дети рождаются какими-то неказистыми. Так же, как соседи и родственники, главнюки журналов не могут сказать автору: «Твой сыночек ― полный и законченный откровенный отстой». У главнюков на такое не поворачивается язык. И я их хорошо понимаю. Если текст невозможно даже исправить, редакторы начинают говорить секретарше, что их нет на месте, а при встрече с е-мейлом автора переходить на другую сторону улицы. Редакторов в такой ситуации жаль. Но не станешь же объяснять, что ты ― мать-ехидна, и судьба твоих никчемных детей тебя не волнует. Более того, ответственность за их заячьи губы и идиотский лик я ― лично ― в некоторых случаях перекладываю на их бедных отцов ― главнюков и редакторов, которые придумывают идиотские темы.
Седьмое утро от встречи с сексологом Деточкиным застало меня за размышлениями об отцах и детях и, как обычно в минуты глупости, я загрустила по американскому ангелу, хранителю моих убитых эротических грез. Я спросила себя: интересно, есть ли жена, мать детей у террориста бен Ладена, взорвавшего башни? Я думаю о нем чаще, чем позволяют приличия. Говорят, что все несчастья в мире начались после 11 сентября, и сколько их еще будет ― дефолты, разгул мировых банкиров, нехватка нефти и, может быть, второй железный занавес. Я ничего об этом не знаю. Более того, в минуты эгоизма мне плевать на глобальный мир. БенЛаден ― это просто символ захода ХХ века, бородатый дед, вроде Санты, только с Востока, и вместо мешка с подарками за плечами он носит тротил, ощущение тоски и несбывшуюся мечту о бесконечном экономическом росте. Я даже не знаю точно, виноват ли он в трагическом конце моей интернациональной любовной истории, и стоит ли порочить его знаменитое имя, но, как ребенок Санте, я иногда сочиняю письмо: Бенчик, ты угробил мою личную жизнь, давай, делись, чем есть, в горе и радости. А то куда я теперь, с печалью на руках. Но мужчины ― и фольклорные, и настоящие ― всегда были странными, не понимавшими бытовых трагедий. Должно быть, это от того, что у них всего две печали ― чтобы стоял в любых обстоятельствах и сделать вид, что занят охренительно важным делом. От этих дел уже вся цивилизация утекает в озоновую дыру, наступают войны и кризисы. Но им все равно нет дела до того, как проводит ночи женское меньшинство, лишенное ангелов.
Занятая раздумьями, я опоздала на работу. Была пятница. Главный редактор (журнала, где я работаю главным по баночкам), жена которого недавно вернулась из отпуска, а он так и не наставил ей рога, сосредоточенно правил тексты. Видимо, у него что-то упорно не получалось. Подняв голову от клавиатуры, он сказал мне вместо приветствия:
― Знаешь что, дорогая, это служба все-таки, а не курорт.
Я подумала: йо, а кто, если не я, каждый день приходит раньше уборщиц и уходит под храп охраны? Говорить такое длинное предложение мне было лень. По мнению специалистов, женщина для удовлетворения собственной жизнью, должна произносить 3 тысячи слов в день. Я их печатаю 4 тысячи в час. Ночью, когда никто не лезет с комментариями, в два раза больше.
В обеденный перерыв в курилке мне донесли, что на последнем корпоративном аутинге, куда я не попала, так как была занята работой, наш главред подвыпил и жаловался, что он один пишет весь наш журнал. Остальные работники де просиживают штаны. Послушав, что говорил обо мне главред, я оглядела свой денимовый зад и пошла налить себе кофе.
В субботу я пришла на работу, чтобы доделать кое-что по верстке. К вечеру, когда я доделала все, что хотела, я взяла пачку розовых клейких стикеров и приклеила по одному ярлычку на каждую свою статью в прошлом номере. Стикеры густо торчали из страниц наподобие закладок в каталоге покупок. Я положила номер на видное место, чтобы при случае сразу взять и сказать, как Деточкин: «Все мое». Что бы сделал в такой ситуации символ ХХ века, Ладен? Взорвал бы всю редакцию наф. Было бы не плохо. Рекламные отделы зарабатывают приличней, чем редакции. Кроме того, у редакторов периодически сносит крышу.
В понедельник мне позвонили и пригласили работать сценаристом на телегу (TV, Останкино). По описаниям, предлагаемая работа была по сменам, и в основном, ночная, Я могла совмещать ее с основной, так что я нарядилась в розовый плащ и поехала собеседоваться. Народ на ТиВи каждую минуту увлеченно демонстрировал увлеченность эфирными сетками, так что шеф-редактор передачи, куда меня пригласили, в качестве собеседования задал всего пару вопросов. Один из его вопросов был ― «сколько времени?», второй ― «Куришь?». Ведущий гастрономической рубрики, который в эфире изображает шеф-повара, как раз освободился от записи. Он заскочил за нами, выволок на лестницу, к пепельницам и начал объяснять, как оказывается просто готовить чесночный суп.
Мой будущий кабинет сценариста, который мне показали сразу после чесночного супа, выходил окнами на телевышку. Перспектива все время видеть башню в окне меня огорчила. Получив свое расписание эфиров, я попрощалась. В лифте я встретила ведущую рубрики о звездах, и та рассказала мне, что из-за электроники и каких-то проводов в старых дырявых стенах у девушек телевизионщиц не бывает детей. Брехня, наверное, но домой я пришла покрытая красными пятнами ― наверное, это была аллергия, только на провода или башню за окном, я не знаю. На собеседовании я забыла упомянуть, что никогда не смотрю телевизор.
На следующий день после посещения башни во мне началась какая-то болезнь. Пятна прошли, но появилась невысокая температура, слабость, ненормальная жажда, в общем, работать стало в дичайший лом. Я сидела за включенным компом и пила кофе. Кружку за кружкой.
В среду, глядя на мою кофеманию, фоторедактор сбегала в магазин сувениров и подарила мне огромную глиняную бадью, в полтора литра вместимостью, с логотипом. Бадья была похожа на лабораторную ступку, в какой Михайло Ломоносов растирал минералы в кино. Только на моей ступке была ручка. С ней я могла ходить за кофе раз в час. Остальное время уделять работе.
Арт-диретору на бездник подружка прислала 22 надувных шара. Редактор по красоте, то есть, я, обычно несет ответственность за подарки коллегам от имени коллектива. Из халявной косметики, которую рекламодатели привозят на наши съемки, мне положено припасать для подарков что-нибудь дорогое и красивое, обычно, парфюм. Если журнал женский, и косметику в него возят исключительно женскую, а день рождения в редакции намечается у мужчины, то редактор красоты должен совершить обмен с мужским журналом ― пойти и выменять у тамошнего редактора красоты халявную баночку на халявную баночку противоположного пола.
Я обменяла банки в соседнем журнале, и мы поздравили арт-директора. Его подружка понюхала его новый парфюм и уселась арту на колено. Сидя так, они стали над чем-то громко и подозрительно долго смеяться, глядя в его компук. Следующим утром менеджер доложила мне, что арт-директор и его подружка смеялись над моим словом «фильма» в материале о немом кино.
