Димфна Кьюсак - Полусоженное дерево
Поль намазал маслом поджаренные кусочки хлеба, налил в тарелку с кашей консервированных сливок, а в чай сгущенного молока. От яичницы с беконом шел дразнящий запах.
– Жаль, что нет свежего молока, – сказала Бренда и осеклась.
Поль прочитал в ее глазах сознание той же вины, под тяжестью которой жил он сам.
Бренда решила все же вымыть мальчика, пока Поль еще не ушел и мог ей помочь.
Не только личная трагедия да жизненный опыт выковали в Бренде такую холодную, беспристрастную медсестру. Она делала все, что было в ее силах, и для матери, и для отца. И всегда за внешним спокойствием и твердостью в душе ее скрывалось негодование против жестокости и несправедливости жизни. Теперь к этому чувству прибавилось сознание беспомощности, переносить которое было куда труднее, и вины перед беззащитным ребенком, хотя он и не был для нее так близок, как родители. По отношению к ребенку она считала себя просто сиделкой, хотя и желала не только честно выполнить свой долг, но и умиротворить и успокоить угрызения собственной совести.
Чувство вины перед другими поддерживало в ней жизнь, как не поддерживали ее ни страдания, ни потеря близких людей. Способны ли люди осознавать вину еще до того, когда бывает поздно что-то исправить, часто думала она.
– Итак, до вечера, до половины десятого, – вдруг сказала Бренда решительно и властно, глядя прямо в лицо Полю и протягивая ему сверток. – Здесь кое-что вам на обед. Поужинаем вместе, когда вы придете сюда.
Он быстрым шагом прошел до Головы Дьявола, спустился к своей машине, забрался в спальный мешок и тут же уснул.
Глава двадцать седьмая
На следующий день снова приехал доктор, осмотрел ребенка. Температура медленно снижалась. Антибиотики, тепло и уход давали эффект, но доктор ничего утешительного не обещал. Бренда внимательно всматривалась в его лицо, надеясь прочесть недосказанное. Наконец, доктор взглянул на нее и, улыбнувшись, сказал:
– Я должен предупредить вас, что вместе со мной сюда приехал констебль Риверс. Это достойный преемник небезызвестного вам старика Миллера, хотя и совсем другой по натуре человек. Он гордится своими знаниями научной криминалистики. Для Дулинбы он просто находка! Констебль решил, что в данном случае необходимо его личное вмешательство для «расследования обстоятельств». Сейчас он как раз проводит «дознание», допрашивает миссис Роган. Я думаю, миссис Роган сумеет постоять за себя, и настроение у него будет не блестящим, когда он приедет сюда. Будьте осторожны, постарайтесь следить за своими словами. Он довольно обидчив, этот констебль. Это законченный бюрократ, и в Дулинбу его назначили, видимо, лишь потому, что его физический и умственный багаж совершенно соответствует здешнему образу жизни.
Все видят, как он старается, но в успех его дел не верят. Пока он тщательно перепечатывает под копирку протоколы дознаний, а потом складывает их аккуратно в папки, которых уже много накопилось в его кабинете в полицейском участке.
Бренда и доктор уже допивали чай, когда явился констебль Риверс. Он остановился у порога, осуждающе глядя на всех.
– А, констебль! Входите и присаживайтесь, – пригласил его доктор. – Чай освежит вас и придаст силы!
– Благодарю вас, доктор, – сухо ответил констебль.
Доктор представил ему Бренду.
Констебль холодно выслушал и с напыщенным видом спросил:
– Где больной?
Бренда проводила полицейского в спальню. Констебль взглянул на ребенка с выражением сарказма на лице.
– Ясно, значит, он полукровка, я так и думал. – Он произнес это так, словно зачитывал приговор. – А где тот человек?
– Там, где остановился, – за Головой Дьявола.
Констебль поправил свой огромный плащ, застегнулся на все пуговицы и направился к выходу, шаркая по линолеуму большими резиновыми сапогами. Слышно было, как он прохлюпал в них по дорожке к боковой калитке сада.
Доктор видел, как констебль, с трудом переставляя ноги, плелся по берегу, время от времени освещаемый проглядывавшим сквозь тучи солнцем.
– Будет удивительно, если он его сразу же не арестует, – сказал, ни к кому не обращаясь, доктор.
Бренда пожала плечами.
– Если он попытается это сделать, получит сполна все, что ему полагается.
Поль шел с угрюмым видом, пытаясь понять причину мрачного настроения констебля. Взгляд его то и дело останавливался на бурунах, сверкавших под утренним солнцем мириадами брызг.
– Поскорее, нечего попусту терять время, – грубо прикрикнул констебль, пропуская Поля впереди себя в кухню.
Он грузно уселся за стол и раскрыл портфель. Медленно и внимательно, как делал все, констебль оглядел каждого из сидевших перед ним. Наконец откашлялся и надел очки в темной оправе. Потом, еще раз взглянув на всех троих, сказал:
– Теперь разберем имеющиеся в нашем распоряжении факты.
Это была его стандартная фраза. Он повторял ее во всех случаях жизни, приводя жителей Дулинбы в ярость.
Перечисление имеющихся фактов в данном случае было, по мнению констебля, более чем необходимо, поскольку речь шла не о преступлении, а лишь о нарушении долга. Двое аборигенов, погибших во время автомобильной катастрофы, в сущности, не могли считаться преступниками, хотя по донесениям полиции штата Квинсленд погибший абориген был не так уж далек от этого. Абориген считался смутьяном, зачинщиком всевозможных беспорядков, требовал возвращения каких-то родовых земель, настаивал на повышении заработной платы, а в результате просто сбежал с места своей работы, не испросив на то разрешения у своих хозяев.
– Итак, – торжественно произнес констебль, – мне предстоит заняться мальчишкой по имени Кемми Бардон. Родители его удрали, не вняв законным требованиям передать ребенка в руки полиции для определения в специальное учреждение, созданное для таких, как вышеназванный малолетний абориген. – Констебль повернулся к доктору: – Вы немедленно сообщите мне, как только он выздоровеет, чтобы я смог предпринять соответствующие меры для выполнения закона о попечительстве.
– Конечно, если он только поправится, – угрюмо сказал доктор. Констебль подозрительно смерил доктора взглядом.
– Есть основания сомневаться в этом?
– Мои сомнения более чем основательны.
Констебль вытащил из кармана ручку и, сурово взглянув на доктора, спросил:
– Доктор, готовы ли вы сделать заявление, проливающее свет на то, кто ответствен за состояние больного?
Доктор пожал плечами. Поль неожиданно стукнул кулаком по столу:
– Мы все за это в ответе, все мы! – вскричал он.
– Я должен вас предупредить, – торжественно произнес полицейский, – что любое ваше замечание может быть принято в качестве улики против вас.
– А мне в высшей степени наплевать. Я хочу лишь сказать, что мы все ответственны за это, и прежде всего я. Я не пытался ничего узнать об этом ребенке. Я командовал им, как только мог, он прислуживал мне, разводил костер в дождливую погоду, когда у меня самого не хватало на это умения, он показывал мне, где водится рыба. Я использовал его так, как все мы используем более слабых и беззащитных. А когда он заболел и уже не мог ничего для меня делать, я прогнал его, не поинтересовавшись о его состоянии, не узнав, есть ли у него место, куда пойти.
Констебль помолчал, затем обратился к Бренде:
– Хотелось бы узнать, что может сказать мисс почтмейстерша о своей роли в этом деле.
– Могу без труда объяснить вам это, – резко ответила Бренда. – Я оставила мальчика в своем доме, когда этот человек принес его на руках из леса. Если же вам хочется услышать, стыжусь ли я своих поступков, как стыдится этот человек, – да, именно это чувство грызет меня. Больше мне нечего добавить, за исключением, пожалуй, одного: нет или есть у мальчика шансы на выздоровление, он будет до конца в моем доме. Я буду ухаживать за ним так, как если бы это был мой собственный сын. А раз уж этот человек, – она указала на Поля, – помогает мне, ответственность за судьбу ребенка лежит на нас двоих.
– А когда он совсем поправится, – добавил Поль, – я позабочусь, чтобы он не попал ни в один из этих ваших приютов.
Полицейский кончиком ручки постучал по своим зубам.
– Ну, уж это будет решать закон.
Констебль сплел пальцы рук, положил их на стопку донесений и сказал твердо и решительно, тоном судьи:
– Леди и джентльмены, то, что вы думаете о своей ответственности, это ваше личное дело. Я же снимаю с себя всякую ответственность. И, кроме того, я должен спросить вас, миссис… э… мисс Локвуд, как, по вашему мнению, отнесутся руководители почтового ведомства, узнав, что у вас по ночам в доме находится посторонний мужчина?
Бренда резко вскинула голову.
– Не имею ни малейшего представления, но меня это ничуть не волнует.
– Я протестую против подобных вопросов, констебль, – вдруг вспыхнул доктор.
– Ладно, перейдем к другим. – Констебль наклонил стул. – Поскольку мне поручено это дело, молодой человек, я хотел бы узнать ваше имя и другие сведения для установления вашей личности.
