Елена Черникова - Скажи это Богу
У нее не было не только подобного опыта, но и никого из доверительных друзей, с кем разговор такого толка мог бы состояться вообще. Духовника у нее не было. Она не знала ни одного священника, а и знала бы - как сформулировать вопрос? Да и боязно. Все священники казались ей недоступно серьезными. Все ее вопросы - заведомо неправильно сформулированными. Ей предвиделась очень стыдная, неприятная сцена: она подходит с вопросом, а вместо ответа слышит: исповедовалась? причащалась? в Храм ходишь?
Почти бегом - домой, домой. Забралась под одеяло с головой и опять стала молиться, бессвязно, как попало выговаривая слова и толком не понимая - кому она все это направляет. Сейчас ей было стыдно перед всеми святыми, пред Ангелом-Хранителем своим и, конечно, - перед Ним, кого она сегодня очень-очень сильно хотела от кого-то защитить. Очень сильно. И это желание не прошло. Алина уснула среди ночи в страхе Божием в самом прямом и более того смысле слова...
Тима и ангел
Мягкий, как кошачья шкурка, ветер коснулся лица. Тима улыбнулась: было чуть щекотно и очень приятно. Кто-то спросил:
- Тебе нравится здесь?
- Пахнет хорошо...
- Ты любишь запахи?
- Да, очень.
- Это у тебя с детства, - объяснил голос, принесший ветер.
- Мне все говорят про какое-то детство, я не понимаю, а все остальные понимают. Ты знаешь, что это? - Тима почему-то сразу поверила мягкому голосу.
- Да, знаю. Спрашивай у меня. Я расскажу тебе. Но не сразу все, а понемногу.
- Кто ты?
- Твой ангел, - ответил голос.
- Где ты?
- Сама посмотри.
Тима увидела золотистый туман.
- Красиво, - сказала она.
- Потом ты увидишь очень много красивого, я помогу тебе.
- Покажи сейчас!
- Уже утро. Просыпайся... - Голос утих, туман рассеялся.
Тима открыла глаза, села и удивленно осмотрелась. В комнате было солнечно и пустынно. Подойдя к иконе, Тима сказала: "Доброе утро!"
Солнечный луч перепрыгнул на краешек серебряного оклада, отразившись от блестящего дощатого пола, и убежал.
Тима ничего не знала о правилах, принятых людьми для внешней жизни. У нее не было привычек, воззрений, мечтаний, огорчений - ничего, что создает эти самые правила. От два?дцати лет, проведенных в обществе мамы и профессора, теперь остался сияющий хаос ощущений, не закрепленных ни в словах, ни в образах, ни в чувствах. Время, в котором у Тимы не было физического зрения, в лоб столкнулось со временем очевидности, и произошла тонкая бескровная авария, перепутавшая все картины всех миров.
Тима не знала - чего она не знает.
Тихо стало в ее душе этим солнечным утром. Ангел, поговоривший с ней ночью, принес покой и будто стер неудобные швы между перепутанными мирами. В мозаи?ке представлений, оставшихся в Тиме, были частицы-голограммы, были цветные прозрачные и непрозрачные кусочки, были вакуумные полости, и энергетические вихри, и вязкие провалы, и если бы хоть один обычный человек хоть на одну секунду смог представить себе этот уникальный приемник, коим ныне являлась Тима, то бежал бы нормальный человек сверкая пятками. Например, увидеть себя с ее точки зрения не согласился бы никогда: вместо носа - голограмма запахов, вместо глаз - пестрые лужайки или мрачные черные дыры. И каждый звук голоса вызывает цветовую вспышку.
По личному произволу Тима могла настроить картинку, как у всех, - на трехмерное изображение. Но так же легко ее трехмерные видения становились многомерными, звучали, двигались, переливались из цвета в ритм, и это ей было понятно и удобно. Но она еще не знала, что только ей. Атмосфера монастыря быстро творила с ее душой что-то новое, воздушное, окрыляющее. Само собой волнами приходило понимание безграничности, которую невозможно выразить...
Например, первый взгляд на икону вышел плос?костным. А наутро все изменилось: складки одежды зазвучали, глаза женщины ожили и посмотрели на Тиму прямо, а младенец на руках, казалось, пошевельнулся и даже что-то сказал, очень тихо.
* * *Тима пошла к двери и подергала ручку. Заперто. Это - первое настоящее удивление. Ей казалось, что все двери всегда открываются, если взяться за ручку. Это было как воспоминание. А эта дверь была какая-то необычная: не поддавалась. Странно.
Тима еще не умела бояться. Сев на кровать, она за?крыла глаза и поискала в своей мозаике видений что-нибудь себе в помощь. Вынырнули разноцветные рыбки, те, что жили в ее прежней комнате у профессора, в громадном аквариуме, - и разговор, случайно донесшийся до ее слуха через несколько стен и этажей.
"- Счастливых людей обязательно надо запирать на замок, - это был голос доктора.
- Почему же? - голос мамы.
- Для их собственной безопасности. Неужели это непонятно!.."
Тогда Тима подумала - а сейчас вспомнила, - что рыбки, наверное, очень счастливы, потому их и заперли в аквариуме. Но тогда это была лишь игра слов и рыбок, а сейчас - ситуация, данная в ощущениях. Счастье - это причина, по которой закрыта дверь этой комнаты. Так?
Девушка открыла глаза и подошла к иконе вплотную.
- Убери счастье и открой дверь, пожалуйста! - попросила она. - Я хочу поплавать, но не в аквариуме.
- Иди... - долетел откуда-то ночной голос.
Тима вернулась к двери, толкнула ручку - и весь двор, зеленый, травный, с медом и золотом - весь предстал перед ней, с белокаменным горизонтом и голубоватым воздухом. Она шагнула в светящееся пространство. Сердце сжалось, как нищен?ский кулак с копейкой. Больно.
- Ты же попросила убрать счастье, - напомнил тот же голос.
- Здесь... что-то... - Тима положила руку на грудь, не умея выразить свою внезапную боль.
- Везде - что-то, - сообщил голос.
Путешественники
Когда лайнер поднялся над облаками, Алина посмотрела в иллюминатор: в прозрачном небе стояла радуга. Такую не увидишь с земли: радуга была замкнутой.
Абсолютная окружность. Абсолютные цвета.
Алина подергала профессора за рукав:
- Смотрите скорее, она круглая!.. Радуга!
Профессор нехотя открыл глаза, стряхнул с рукава Алинину руку и осмотрел пеструю окружность:
- Да, красиво... - и откинул свое кресло до упора, чтобы не видеть пейзажей за иллюминатором.
- Это к чему, к надежде? - спросила вредная Алина.
- Наверняка. - Профессор закрыл глаза.
- Вы плохо переносите полеты? - уточнила Алина.
- Конечно.
- Вы не хотите разговаривать?
- Разумеется.
- Вас тошнит?
- Еще бы.
- Какая у нас идиллия, однако, - заметила она.
- Супер, - согласился он.
В таковом согласии профессор темных наук Неведров и писательница душевно-любовных сочинений Алина прибыли в столицу Австрии.
Вену продувало: у пешеходов ломались зонты и даже каблуки.
- Что дальше? - спросила Алина, глядя в мутное окно "Хилтона".
- Раскладывайте вещи, пойдем обедать.
- У нас по всему маршруту - один номер на двоих?
- Одноместные или не существуют, или очень дорого стоят. И вообще - зачем? При нашей с вами бесконечной духовной близости - расселяться-то...
- Издеваетесь. Ну ладно. Понятно. Я бы переоделась к обеду.
- Приступайте. Не стесняйтесь. Я вообще-то врач.
- Но я-то не больная!
- Кто это вам сказал? - усмехнулся профессор.
В ресторане отеля стояла такая отфильтрованная, хрустальная тишина, будто что-то назревало. Стук вилки звучал, как выстрел. Бесшумные шаги официанта - как топот носорога. Нежно сквозило грибным бульоном.
- Музей безмолвия, - буркнула Алина, расправляя салфетку.
- Я выбрал самые тихие закоулки мира. Наше путешествие будет эталоном молчания всех и всего, - пояснил профессор.
- Чудесно! А мы с вами тоже будем помалкивать? Для единения со средой?
- Да. Конечно. Говорить вслух - только в случаях крайней, острейшей необходимости.
- Угроза жизни - тот случай?
- Откуда вы предвидите угрозу вашей жизни? - вздохнул профессор.
- От смерти, - объяснила Алина.
- Не преувеличивайте. - Профессор углубился в чтение меню.
- И зачем я поехала? - Алина взяла блестящий нож.
- Читать меню, - сказал профессор.
Ближе к ночи Алине захотелось скулить. На стене в номере висела хорошенькая маленькая акварель, несущая взорам постояльцев мартовский австрийский вино?градник, еще совсем голый, но такой жизнеутверждающий, что хоть плачь. Именно вдоль него Алина прогуливалась несколько лет назад с незабвенным Степаном Фомичом, о коем ей так упорно запрещал вспоминать профессор.
- Вы не могли заказать номер удачнее! - Алина ткнула пальцем в акварель.
- Что такое? - пожал плечами профессор. - Опять нахлынули воспоминания? Вы никогда не замечали, дорогуша, что Земля круглая? И что на каждом углу этого шара какое-нибудь дежа-вю подстерегает любого человека - и чем яростнее он жил, тем вернее подстерегает. Я не могу ради вас перестроить все отели и поменять все интерьеры, понимаете?
- Насчет на каждом углу шара - это вы здорово сказали.
- Я старался, - пояснил профессор и развязал галстук. - Спать не собираетесь?
