Армандо Салинас - За годом год
— Нет, Хоакин. Здесь дело не только в отсутствии сознания. Надо смотреть в корень вещей. У нас в стране слишком круто завернули гайки. И особенно достается рабочему классу. Одно дело терпеть, а другое — действовать. Когда люди начинают действовать, они не думают о пьянстве. С людьми происходит то же, что со сталью, — ты знаешь это лучше меня. У одних одна закалка, у других другая, но все же чему-то она служит.
— Да, друг, верно. Но мне очень туго приходится. На свой заработок я прожить не могу, рубашки, что на мне, старые, отцовские.
— Ты думаешь, другим легче?
— Прости, я совсем забыл про твоего отца.
— Мой отец утверждал, что, даже делая два шага вперед и один назад, можно многого достичь.
— Ничего, еще наступят другие времена, — сказал Хоакин.
— Ты сегодня весь вечер не отходил от Пепиты.
— Она очень славная девушка, да и танцует хорошо.
— Ага.
Они переходили улицу Раймундо Фернандеса Вильяверде. На противоположном тротуаре два гражданских гвардейца потребовали предъявить документы. Проверив документы, гвардейцы разрешили им продолжать путь.
— Что-то случилось. Вот уже несколько ночей подряд по всему Мадриду проверяют документы, особенно в предместьях. А на днях, когда мы стояли у школы, нас разогнали.
— Что поделаешь! Страх, кругом один страх. Немцы терпят поражение. Им приходится туго на русском фронте.
— На заводе говорили об этом.
— Я раньше ходил в английское посольство за бюллетенем новостей. Но теперь не очень-то походишь, — сказал Антон.
— Да, что-то происходит, ты прав. Заметил, привратники больше не вопят во дворе. Похоже, язык прикусили.
Друзья проходили мимо церкви Богоматери Ангелов. На паперти прощались влюбленные.
— А знаешь, Хоакин, меня провалили на экзамене по истории религии. Священнику взбрело в голову спросить, кто такой был Пелагий.
— Понятия не имею.
— Был такой епископ-еретик. Потом я посмотрел в учебнике. По политике получил хорошую оценку. Без запинки отбарабанил двадцать три пункта устава фаланги.
— А разве их не двадцать четыре?
— Нет, двадцать шесть.
Они молча продолжали путь. Придя домой, Хоакин освежил голову под краном в кухне. Мария оставила ему на плите тарелку чесночного супа и немного жареной рыбы. Он с аппетитом поужинал, потом порылся в карманах отцовской формы в поисках курева.
* * *
Несколько месяцев спустя, когда Хоакину исполнился двадцать один год, его призвали в армию. Оформление новобранцев во дворе казармы Марин Кристины длилось все утро.
— В какую казарму нас пошлют? — спросил Хоакин старого служаку, которого пригласил в погребок пропустить несколько рюмочек.
— В казарму Монклоа.
В погребке набилось полно солдат. Одни резались в карты, другие пили вино, навалясь на стойку.
— И как там?
— Казарма всегда казарма, приятель. Заплатишь еще за рюмочку? Я без гроша. На то, что Испания платит своим солдатам, можно купить два стаканчика вина или одну почтовую марку.
— Я угощу тебя.
— Вот это хорошо, парень. Побудешь немного в армии — станешь таким же нахальным, как я. У тебя есть закурить?
— Да.
— Я расскажу тебе, что такое казарма. День твой начинается с зари, потом учения, шамовка, прогулка и отбой. Можешь отправляться спать. В твои обязанности входит стирать белье, драить до блеска сапоги, подсумок, портупею. Ты должен приветствовать всех: капрала, сержанта, старшину, альфереса, лейтенанта, капитана, майора, подполковника, полковника и генерала. Кроме этого, должен уметь чистить картошку, подметать казарму и двор. А также драить пол в казарме, чистить нужники, ходить, выпятив грудь вперед, стоять по стойке «смирно» и есть глазами начальство. На учениях руки у тебя закоченеют от холода. Тебя будут обзывать ослом и недотепой, пока ты не обучишься шагистике и не выучишь все ружейные приемы. В столовой тебе преподадут теорию. Офицер усядется за отдельный стол, а вы — на скамьях. Вы осточертеете офицеру, но он все равно не перестанет вас обучать. Сержант (вам, как пить дать, попадется «г…дёр») будет ходить между скамьями, внимая каждому слову офицера, и, если понадобится, учить вас уму-разуму с помощью кулака. Вас станут спрашивать, как зовут нашего главу государства, вдолбят в башку имена военного министра, командира полка, его заместителя, подполковника, капитана, командира роты, лейтенанта, сержанта. Заставят вызубрить уставы и наставления, обучат разбирать и собирать винтовку так, чтобы вы запомнили каждую деталь. Маузер образца тысяча восемьсот семидесятого года, девятого калибра состоит из: магазина, ложа, приклада, затвора… На стрельбах дюжину раз пальнешь холостыми патронами. Потом примешь присягу перед знаменем на плацу. Припрутся все офицеры со своими женами. Священник отбарабанит мессу и прочитает вам проповедь. Забьют барабаны, заиграют фанфары, ты вытянешься в струнку, и прозвучит национальный гимн. Полковник примет у вас присягу и скажет: «Новобранец, вот твое знамя! Клянись богом и твоей честью защищать этот символ родины». И вы все заорете: «Клянусь!» Но прежде вас раз двадцать заставят прорепетировать все это во дворе казармы. Потом вы промаршируете перед знаменем. Каждый приблизится к знамени, возьмет за край одной рукой — в другой будет держать винтовку — и поцелует. Потом полковник снова толкнет речугу: «Солдаты! Родина — она как мать, надо любить ее, как мать! И быть готовым защищать ее и слушаться, как мать! Скажу больше, ибо…» С этих пор тебя могут поставить на часах в казарме или в тюрьме. Ты уже настоящий солдат, и тебя могут посылать в наряды на кухню, в роту или сажать на губу. Кроме того, тебя могут поставить под ружье, оболванить под нулевку и лишить увольнительной. Если ты совершишь серьезный проступок, тебя могут упечь в военную тюрьму или увеличат срок службы на несколько месяцев, а то и на годы. Если ты невезучий и тебе придется участвовать в маневрах, ты научишься перепрыгивать через рвы, перелезать через стены, бросаться на землю и стрелять по первому сигналу. Обучишься ползать по-пластунски и питаться сухим пайком. Будешь спать под открытым небом, и казарма покажется тебе родным домом. А нашагаешься побольше, чем гражданский гвардеец за цыганами. И скоро тебе покажется, будто мать родила тебя на свет прямо в форме и что окружающие тебя солдаты твои друзья с детства и других ты и знать не знал. Ты узнаешь, что офицер самое важное лицо на свете, важнее твоего отца и матери. А родителей ты почти и не увидишь, их пустят только однажды в актовый зал. В остальном сможешь жить прилично, если поладишь с сержантом. То есть если будешь подчиняться ему беспрекословно, дарить сигареты и хихикать над его шуточками. Капеллан замучает вас проповедями. Будет втолковывать, что бог един, но троицен в лицах, что подчинение начальству не только солдатская доблесть, но и христианская добродетель. Причащаться вы будете один раз в год, на пасху, и вам выдадут фотокарточку на память. В день непорочного зачатия девы Марии, покровительницы пехоты, вам дадут праздничный паек и на курево сигару. В этот день, говорят, делай что хочешь, все равно не арестуют, а если сидишь на губе, то выпустят. Приезжают офицерские семьи, служат торжественную мессу, устраивают игры — бег в мешках — и дают билеты в кино. Можешь напиться. В этот день все пьяны. В году еще бывает четыре-пять дней, когда дают праздничный паек и сигару. В воскресенье строем отправитесь к мессе. Жратва будет получше и увольнение подольше. В воскресенье, если есть гроши, махнешь к шлюхам или смотаешься на первый сеанс в кино. Можешь пропустить стаканчик в таверне и немного попеть. Если денег нет или кот наплакал, валяй на берег Мансанареса танцевать с молоденькими служанками. Некоторым с ними везет, тогда обеспечишь себе шамовку и можешь полапать чуток. Еще, если денег нет, можешь прошвырнуться в «Очаг солдата», сыграть партийку в шашки и попросить в долг рюмочку. Летом имеешь две недели отпускных и на рождество дней шесть-семь. И так, пока не демобилизуешься. Да! Совсем забыл! На футбол и в другие места платишь половину стоимости.
Старый служака смотрел на Хоакина. Со двора доносились голоса новобранцев.
— Ты из Мадрида?
— Да, — ответил Хоакин.
— Кто из деревни, тем хуже, чем городским. Мы, мадридцы, можем с субботы до понедельника бывать дома. А это в армии много значит. Можешь чуток потешить свое пузо.
— Выпьешь еще рюмочку? — предложил Хоакин ветерану.
— Последнюю, и пошли. Сержант, наверное, уже психует, надо идти в казарму. Ты еще с ним познакомишься. Мы прозвали его «г…дёром», ох, и свинья же он.
— Смешное прозвище. А почему вы его так прозвали?
— Да потому что он г… и вдобавок у него веко дергается. Ладно, пей и пошли. Я тебе помогу в казарме. Опыт — великая штука. Меня зовут Лопес.
