Армандо Салинас - За годом год
— Верно, — ответил Антон.
— Нет, ребята, это не моя молитва, — сказал Неаполитанец.
Все замолчали и продолжали игру. Некоторое время слышались лишь короткие сухие удары бильярдных шаров.
— Вы выиграли, уж больно метко бьете, — пошутил Антон.
— Антон, дай мне твоих закурить.
— Ты попрошайничаешь почище монаха. На, бери. — Антон протянул Неаполитанцу свой портсигар.
— Знаете, кого я видел вчера разгуливающей по Каррансе?
— А кто тебя знает!
— Компаньоночку, что живет в доме Антона. Ну, краля! — Неаполитанец, говоря о женщинах, причмокивал, будто сосал конфетку.
— Ох, и люблю я таких бабенок, кругленьких и полненьких.
— Ее зовут Франсиска, она почти что гулящая. Крутит с кэпом из Интендантства. Он таскает ей пакеты с едой.
— Ну, так вчера я видал ее ни с каким ни с кэпом, а с фалангистом, из тех, что вернулись с Голубой дивизией.
— Когда денег куры не клюют, можно с любым гулять.
— Зато она неотразима.
— Этого никто не отрицает.
Они снова замолчали. В окно с улицы доносился шум.
— А почему бы нам не прошвырнуться в кино «Чуэка»?
— Да потому, что это дешевая киношка и там всегда полно народу. А у меня нет никакого желания торчать в очереди. Хватит с меня той, что я выстоял вчера за дровами. Пошел с мамашей, чтобы помочь ей, и проторчали там весь день. Я предпочитаю махнуть на танцы с девчонками из красильни, — сказал Антон, обращаясь к Хоакину.
Когда они вышли на улицу, было уже шесть часов вечера. Радиола в кафе прощалась с ними той же песенкой, какой и встречала:
Он ласкает меня очень жарко
и целует меня взасос,
чем доводит порою до слез.
— Поедем на метро или трамваем?
— Трамваем.
Переполненный трамвай не остановился на остановке. Названивая изо всех сил, вожатый прибавил скорости.
— Давай догоним, а?
— Давай!
Они бросились за вагоном. Рыбка, ухватившись за веревку, пригнул дугу и отвел ее от проводов. Трамвай остановился. Пока кондуктор прилаживал дугу к проводу, четверо друзей повисли на подножке.
Трамвай скрипел и скрежетал, словно немазаная телега. Пассажиры ехали, облепив гроздями бока вагона и задний буфер.
На ближайшей остановке трамвай затормозил. Полицейские, следившие за порядком, сняли зайцев, прицепившихся к вагону.
— Явились члены профсоюза резиновой дубинки, — процедил Неаполитанец, намекая на полицейских.
— Вот съездят тебя такой дубинкой по башке, узнаешь, какая она резиновая, — ответил Хоакин.
Трамвай рванулся с места, и скоро друзья добрались до Куатро Каминос. На площади царило воскресное оживление. Юноши и девушки толпились в центре площади, под часами с четырьмя циферблатами. Белые трамваи, ходившие по маршруту Пенья Гранде, Фуэнкарраль и Дееса де ла Вилья, стояли по другую сторону площади. У входа в метро несколько женщин торговали хлебом. Покупатели щупали буханки, чтобы выбрать побольше и попышней. Здесь же продавали табак.
Торговцы и спекулянты, казалось, обладали шестым чувством, позволявшим им угадывать появление гражданских гвардейцев и полицейских. Стоило лишь какому-либо мундиру показаться на площади, как женщины гут же прятали свой товар под передники.
На тротуаре между улицами Браво Мурильо и бульваром Королевы Виктории возвышались ряды лавочек. Здесь торговали подсолнечными семечками, миндалем, инжиром, земляными орешками, омлетом из яичного порошка, жареным бониато, пирогами из рожковой муки и сушеными каштанами.
Рыбка купил себе жареный бониато, Хоакин — сто граммов миндаля, Антон и Неаполитанец — у них было мало денег — подсолнечных семечек.
На фасаде дома, подле которого стояла лавочка, висели афиши кинотеатров «Метрополитано» и «Монтиха». Здесь же красовались и пропагандистские плакаты:
НИ ОДИН ОЧАГ БЕЗ ОГНЯ, НИ ОДИН ИСПАНЕЦ БЕЗ ХЛЕБА
— Куда пойдем? В Фуэнкарраль за дынями или танцевать под мостом?
— Ты, Неаполитанец, настоящий обжора. Только и думаешь, где бы пожрать. Мы пойдем на мост к красильням, как условились.
Они прошли по бульвару Королевы Виктории. Из кафе доносились звуки радио. Диктор сообщал о футбольных состязаниях. «Атлетико Авиасьон» выигрывал на своем поле, встреча команд Барселоны и Мадрида пока шла с ничейным результатом.
— В воскресенье «Атлетико» тоже ни за что не забьет гола Мадриду, — уверял Рыбка.
Неаполитанец обернулся, чтобы отпустить комплимент проходившей мимо полной женщине. Он упер руки в бока и наклонился вперед:
— Послушай, чернушка, своей походкой ты уложишь больше мужчин, чем Мачакито из своего пистолета.
За госпиталем св. Иосифа и св. Аделы они свернули направо и побрели по шоссе, выходившему на небольшой пустырь в предместье. Из окрестных харчевен доносилась танцевальная музыка. У дверей заведений группками стояли юноши и девушки.
Сойдя с шоссе, они зашагали по песчаной улочке, спускавшейся к мосту Аманиэль.
* * *
Над жалкими лачугами гордо возвышались арки моста Аманиэль. В огородах, примыкавших к Каналильо де Лосойя, огородники ковыряли мотыгами землю. В закусочной у моста танцы еще не начались. Парни и девушки дожидались во дворе. Музыканты — старик аккордеонист и два игрока на бандуррии — терпеливо сидели за столиком в углу двора. Попивая винцо, они беседовали с хозяином заведения. Инструменты их висели на спинках стульев.
Таверна Хесуса была своего рода клубом болельщиков «Аманиэля». Здесь собирались приверженцы любимой команды — праздновать ее успехи. Стены заведения были увешаны фотографиями футболистов, вымпелами и флажками, а также фотографиями артистов кино. На полках у стойки красовались кубки и другие трофеи, завоеванные футбольным клубом «Аманиэль».
Самыми заядлыми любителями танцев были девушки из красильни. Девушки — так по крайней мере они уверяли сами — с нетерпением ожидали наступления воскресного вечера, чтобы, нарядившись в праздничное (менее потертое, чем обычно) платье, подцепить какого-нибудь молодого или старого мужчину (уж как кому повезет) и закружиться в танце.
Девушки к месту и не к месту распевали хором рекламное объявление, расхваливающее продукцию красильни.
Не дает пятен!
Яркий колорит!
Новый краситель
в воде не линяет,
в огне не горит!
В воде не линяли и в огне не горели, разумеется, не столько краски, сколько сами девушки.
Они усаживались на металлических стульчиках во дворе таверны у оштукатуренной стены и грелись в последних лучах заходящего солнца. Из-под арок моста выглядывал красный диск, спускавшийся за Каса де Кампо.
Девушки из красильни, завидев четверых друзей, немного всполошились. Одна из них повернулась к подружке.
— Кармен, прикройся. Растопырилась, точно фото делать собираешься.
Девушка, к которой относилось это замечание, оправила юбку и подобрала ноги. Но коленки ее продолжали торчать наружу: она носила короткую, по моде, юбку.
— Как поживаете, ребята?
— Хорошо! Сами, что ли, не видите?!
Рыбка, подняв полы пиджака, прошелся петухом перед девушками. На его брюках сзади красовалась заплата.
— Да брось форсить. Ты что, Льеан Арло, что так выпендриваешься?
Кармен с трудом произносила букву «л».
— Льеан не Льеан, но сложен я на славу.
— Ладно. Почему не танцуете? — спросил Хоакин.
— Наверно, оркестр вас не заметил, — съязвила одна из девушек.
Четверо друзей поздоровались с хозяином таверны и вошли внутрь. Облокотились о стойку.
— Четыре красного, — заказал Антон.
— Перед танцулькой всегда хорошо прогреться изнутри, тогда из тебя словечки прут, как из проповедника, — сказал Неаполитанец, одним махом опрокидывая в рот стакан вина.
* * *
В углу таверны играли в карты солдаты. На столе перед ними стояла бутылка белого вина, и они то и дело прикладывались к ней.
— Как только демобилизуют, сразу смотаюсь в деревню. Ох, и наверну я краюху хлеба с салом, так, чтобы за ушами трещало.
— Я тоже поеду. В Мадриде ничего, но все же паршиво, когда в кармане ни шиша. У родителей разве попросишь? У них у самих туго. Мой старикан батрачит, у нас своей земли нету! — заметил другой солдат.
Прихлебывая из стакана, Хоакин смотрел на прямоугольник света в проеме двери. Заиграла музыка, и девушки пошли танцевать друг с дружкой. Проплывая мимо двери, они строили ребятам рожицы и кричали:
— Эй вы, рохли!
Хозяин таверны доставал воду из колодца в углу двора: он поливал землю, чтобы прибить пыль. Это был сильный, широкоплечий, с могучими руками мужчина.
— Он бывший боксер. Участвовал в состязаниях на стадионе Г аса.
