Дженнифер Иган - Цитадель
Том-Том обхватывает одной рукой мою шею, и что-то острое входит мне в живот. Это происходит так быстро, что я еще не выронил поднос, а уже все, дело сделано. В следующую секунду Дэвис — семьсот отжиманий в день — настигает Том-Тома одним прыжком, отрывает его от пола и швыряет на стол в трех метрах от нас. Но Том-Том не один, при нем трое «своих»: двое повисают у Дэвиса на руках, третий на шее — вцепляются намертво и висят, пока подбежавшие надзиратели не растаскивают их в стороны.
Пока я наблюдаю за всем этим, в животе печет все сильнее. Я тяну за рукоять, хочу вытащить нож, но что-то мешает, и я оставляю как есть. Кровь толчками хлещет из меня, я пытаюсь ее остановить, зажимаю рану руками. Но я устал и ложусь на пол. Закрыв глаза, я слушаю слова, которые сыплются на меня сверху, и стараюсь их запомнить: паскуда… дешевки… кретины… атас… — и все они кружат над моей головой, как осенние листья, а я, ребенок, лежу в траве на спине и смотрю, как они падают: ништяк… айда… драндулет всмятку… пока-пока… с наступающим… чья очередь в этом году вешать звезду на елку? Джонни, да? Нет, Джонни уехал, мама с папой забрали его домой, повезло гаденышу, ничего не повезло, просто он хорошо себя вел, делал все правильно, вот его и отпустили, а тебе, Рей, что ли трудно вести себя как надо, или ты совсем уже пропащий? Я пропащий, да, а может, я не хочу домой, может, дома еще хуже… Голоса — я слышу эти забытые голоса и не могу разобрать, откуда они идут, но ясно, что не отсюда. Хотя — вот же он, Дэвис, стоит под окном со своим радио в руках, настраивает его, крутит регуляторы, и я понимаю: а ведь правда! Он не обманул, опытный образец работает. Дэвис подмигивает мне, а я ему, потому что я слышу их, это точно они — не важно, что с тех пор прошла куча времени, все равно я их узнаю.
Глава одиннадцатая
Дэнни проснулся глубокой ночью. Он был один в комнате, в замке стояла тишина. Который час? Сколько часов он проспал? Ни того ни другого Дэнни не знал.
Выбравшись из постели, он подошел к окну. Небо было затянуто облаками, но между их летящими краями то и дело показывалась полная луна, круглая и яркая, как прожектор. Внизу чернел сад.
Дэнни не сразу осознал, что головной боли нет — будто, поднявшись, он оставил ее на постели вместе с липкими потными простынями. Он даже потрогал голову, проверяя, не снялись ли вместе с болью и бинты, однако бинты, чуть влажноватые, по-прежнему стягивали верхнюю половину головы. Дэнни чувствовал себя хорошо. Впервые после приезда в замок к нему вернулись и силы и ясность мысли — будто он только сейчас очнулся. Даже странно, что его состояние вдруг так резко переменилось. Или он просто отоспался после перелета?
При таком отличном самочувствии глупо было сидеть в четырех стенах, хотелось выбраться наружу, в свежесть летней ночи.
Проискав какое-то время свои ботинки, Дэнни наконец сообразил, что их и не должно тут быть: видимо, они остались лежать около башни, под тем окном. Пришлось надеть сандалии. Ладно, зато можно шевелить пальцами — во всем свои плюсы.
Рации тоже не было. Значит, Ховард все-таки ее забрал.
В коридоре было светло, горели электрические канделябры. Дэнни не знал, где тут чья дверь и с какой стороны выход, он просто повернул налево, как всегда, и за первым же поворотом обнаружил винтовую лестницу, очень похожую на ту, по которой они с Ховардом спускались в первый день. Сверху лестничный колодец освещался флуоресцентной лампой, но после поворота ступеньки уходили в темноту. Хорошо, что в кармане оказался фонарик.
Лестница, как выяснилось, все же была не та, по которой его вел Ховард. Та хотя бы в верхней части была отреставрирована, а эта вся загажена и завалена черт знает чем. Гниющие спальники, растоптанные кострища, мятые консервные банки, горы окурков. Все это напомнило Дэнни крэковые притоны, из которых ему несколько раз приходилось выволакивать своего друга Энгуса. Осторожно ступая между кучами хлама, он пробирался к выходу. Что-то проползло по его голой ноге. Дэнни посветил вниз — луч фонарика осветил блестящие панцири копошащихся жуков. Мерзость! В сердцах он пнул ворох тряпья, и жуки из-под его ноги разлетелись во все стороны, а он сам, сбежав с последних ступенек, распахнул дверь.
В саду его встретила обволакивающая прохлада. Дэнни несколько раз с наслаждением втянул в себя ночной воздух, пропитанный цветочной свежестью. Ветер налетал порывами, как перед дождем, луна то появлялась, то исчезала в просветах быстро несущихся облаков. Взглянув вверх, Дэнни убедился, что загаженная лестница находилась внутри одной из башен: на фоне неба чернели ее округлые очертания.
После чего, опустив глаза, он узрел собственные призрачно-бледные ноги. Да, ему срочно требовались ботинки.
Зубцы цитадели возвышались над лиственным пологом; окно наверху мерцало оранжевым светом — наверно, там горел камин. Чтобы не сбиться с пути, Дэнни пошел напрямик, на оранжевое мерцание, продираясь сквозь какие-то кусты, спотыкаясь о корни и камни. В сандалиях он хромал еще сильнее, а всякий раз, когда босые пальцы соприкасались с чем-то влажным и холодным, вздрагивал от омерзения. И как он раньше умудрялся ходить в такой обуви? Все равно что босиком.
Но он по-прежнему чувствовал себя хорошо. Даже слишком хорошо. Не то чтобы ему это не нравилось — кому не нравится хорошее самочувствие? — но он никак не мог до конца поверить, что такие перемены возможны. Выходило, что он слишком легко отделался, и от этого на душе становилось как-то тревожно. А когда на душе тревожно, человек, даже при идеальном самочувствии, все равно ждет, что случится нехорошее.
Дохромав до цитадели, Дэнни ощупью, держась одной рукой за камни, пробрался вдоль стены к тем деревьям, под которыми разговаривали недавно Анна с Миком, и тут же заметил свой счастливый ботинок. Он преспокойно стоял на самом видном месте, словно дожидаясь хозяина. Слишком легко! Подняв ботинок с земли, Дэнни заглянул внутрь, поднес его к лицу и ощутил милый крепкий запах кожи. Много лет назад, когда он еще только купил эти ботинки, он каждый вечер ставил их рядом со своей кроватью, и последним запахом, который он вдыхал в себя перед сном, и первым после пробуждения был запах их кожи. Казалось бы, со временем он должен был выветриться — но не выветривался. Даже сейчас, спустя восемнадцать лет, от ботинок по-прежнему исходил тот же крепкий терпкий запах, чему Дэнни немало удивлялся и иногда даже сомневался: а не мерещится ли ему?
Сняв левую сандалию, он натянул ботинок прямо на голую ногу. В результате правая больная нога сразу стала сантиметра на три-четыре короче левой, и, приступая к поискам второго ботинка, Дэнни хромал уже гораздо сильнее. Он методично обшарил все от основания башни до большого дерева, под которым стояли Анна и Мик. Он проверил заросли по обе стороны от башни, направляя фонарик даже туда, куда ботинок никаким мыслимым образом отскочить не мог. Увы! Время от времени Дэнни оглядывался на окно, вычисляя возможные траектории полета ботинка. Лишь задрав голову в пятый или шестой раз, он заметил в злополучном окне что-то темное, торчащее углом с каменного откоса. Направил слабый луч фонарика вверх, прищурился.
Так и есть. Его правый ботинок.
Дэнни попытался сбить его камнем, но промахнулся. Швырнул второй камень, вслед ему третий, побольше, — на этот раз камень как будто чиркнул по коже, но ботинок продолжал торчать: наверно, за что-то зацепился. Дэнни нашарил на земле отломанную ветку и запустил в темноту. Звякнуло стекло, Дэнни замер, ожидая, что сейчас зазвенят осколки и послышится скрежещущий голос баронессы. Но пронесло. Наверно, она назло ему закрыла окно на щеколду, оставив ботинок красоваться наверху. А может, она его просто не разглядела, роста не хватило. В любом случае сбить его теперь можно было только увесистым камнем. Но от увесистого камня, скорее всего, вылетит и стекло, а из окна высунется баронесса. Нет уж, спасибо. Лучше он придет завтра, с лестницей и шестом.
В конце концов Дэнни подобрал снятую сандалию и двинулся обратно, в ботинке на левой ноге и сандалии на правой. Учитывая, что колено по-прежнему болело, а ноги были теперь разной длины, прогулка по саду не доставляла ему особого удовольствия; но когда он не пытался идти нормально, а ковылял, как ему было удобно — то есть примерно как инвалид с деревянной ногой, — все было более или менее терпимо. Конечно, окажись поблизости хоть одна живая душа, Дэнни бы постарался шагать по-человечески.
Луну окончательно затянуло тучами, в воздухе повисло ожидание грозы. Земля мягко пружинила под ногами. Когда Дэнни светил вверх, луч фонарика выхватывал из черноты фрагменты веток и веточек, которые выстраивались в аккуратный тоннель. Ночной сад, полный живых существ, почти физически давил на Дэнни и от этого казался ему мертвым и пустым.
