Алексей Швецов - Лохless. Повесть о настоящей жизни
– Вроде как… — тупо соглашаюсь я, проклиная в душе Кондрашову, Катю, пролитый кофе и улыбающегося Чаньчуня за компанию.
– Отправитесь сегодня же в Воронеж. Билеты на поезд моя секретарша уже заказала.
– На поезд? — удивляюсь я.
– На поезд. А что такое?
– Самолетом быстрее.
– Может быть, несколько быстрее, но дороже. К расходованию бюджетных средств надо подходить рационально. Вы, как коммерческий директор, должны это знать не хуже меня.
– Хорошо, Вера Андреевна. Выеду сегодня же. Могу я идти домой, готовиться к поездке?
В ответ она лениво кивает и обращается к китайцу, показывая тем самым, что аудиенция окончена, а «поэт — невольник чести» отправлен хоть и ненадолго, но все же в ссылку.
Словно оплеванный, я выхожу из кабинета под гаденькие ухмылки Чаньчуня.
Я поднимаюсь к себе и нахожу на столе конверт с логотипом туалетной бумаги. Совершенно отчетливо представляю себе, что это от Влада. Улыбка удовлетворенного человека, не зря прожившего день, трогает уголки моего рта, и я нетерпеливо разрываю конверт. То, что я ожидал и хотел увидеть, выпадает наконец в мои ладони. Копии учредительных документов новой мегабильярдной с занесенной в список учредителей моей фамилией наполняют сердце радостным перезвоном клапанов и артерий. Жизнь видится теперь в другой плоскости. Новые надежды атакуют отравленный алкоголем и другими ускорителями мозг.
Заливаясь радостным смехом, я набираю номер Влада:
– Привет, компаньон!
– Здорово, партнер! — Я слышу, как довольно посмеивается Влад. — Документы получил?
– Ебстественно! Потому и звоню.
– Доволен?
– А як же!
– Вечером что делаешь?
– Вечером, Влад, я в ссылку отчаливаю.
– В ссылку?!
– Именно. В самую настоящую. В Воронеж.
– В Шушенское прикольнее было бы, — смеется Влад.
– Ты хочешь лишиться компаньона? Я ведь от тоски подохну.
– Ничего. Говорят в Воронеже девки симпатичные.
– Посмотрим, пощупаем, — соглашаюсь я. — Кстати, я насчет бабла… хочу тебе сегодня же отдать. Ты как?.. Может, вечером ко мне заедешь?
– Серег, не вопрос. Заскочу. За деньгами я готов ехать хоть на край света.
– А в Воронеж?
– Не, уж лучше в Шушенское.
Мы оба смеемся, прощаемся, и я закуриваю. Я парю над облаками. Город за окном с его суетой и бестолковостью уже не кажется мне чужим и серым.
Итак, вечер я провожу у себя дома. Упаковав вещи в дорожную сумку, я в пятый раз проверяю документы и деньги. Затем, удостоверившись, что все в полном порядке, тупо закуриваю сигарету, прикурив ее от зажигалки, и иду в туалет за бабками для Влада. Я шарю рукой в простенке за бачком унитаза. И вот на божий свет туалетной лампы я извлекаю восемьдесят тысяч американских долларов, известных более как восемьдесят тонн баксов. Унизительной массой я кучкую их на керамогранитном полу перед унитазом. Закурив вторую сигарету, я, не отрываясь, смотрю на лик президента Франклина, украшающего собой восемьсот зеленоватых банкнот.
Я долго думаю, в чем мне передать их Владу. Спустя полчаса мучительных размышлений решение неожиданно приходит мне в голову. Простое и элегантное. Я решаю завернуть деньги в туалетную бумагу, что, как мне кажется, достаточно надежно и символично. В результате получается увесистая пачка, с которой мне скоро предстоит расстаться. Но грусти и тоски от расставания с ней я ни фига не ощущаю. Впереди успех, известность, свои чуваки и перемены к лучшему!
До поезда еще много времени. Чтобы убить его переизбыток, я снова закуриваю. Но толком прикурить мне не удается. Звонок в дверь обламывает процесс прикуривания. Поняв бесперспективность своей попытки, я выбрасываю сигарету и открываю дверь. На пороге стоит Влад. Я гостеприимно приглашаю его войти в коридор. Влад хочет разуться, но я останавливаю друга:
– Погоди, не разувайся. Я сейчас вынесу.
– У тебя что, унитаз забит? — спрашивает Влад, когда я возвращаюсь с деньгами, и смотрит на сверток туалетной бумаги в моей руке.
– С чего ты взял?
Он молча кивает на сверток в руке.
– Не тормози, чувак! Бабки, Влад. Это бабки.
– А-а-а. А я думал, вон чего.
– Да ну тебя! Приколист хренов.
Я чувствую, как по мозгам пробегает волна предстоящего успеха. Это ожидание перемен накрывает круче любого наркотика.
Поезд мчится
Железные дороги должны обеспечивать потребность населения в пассажирских перевозках, безопасность пассажиров при пользовании железнодорожным транспортом, необходимые удобства для пассажиров, культурное обслуживание их на вокзалах и в поездах, своевременную перевозку и сохранность багажа пассажиров.
Итак, я еду в Воронеж. Не на самолете, как я сам того желал, а на поезде, согласно заказанным секретаршей босса билетам. Хотя, может быть, это и к лучшему. Человек должен передвигаться по земле, а не парить над ней, в особенности если парить приходится на самолетах российских компаний, управляемых нашими пилотами/распиздяями. Этакая «летальная» машина в воздухе, и я в ней. Ни фига не радостная картина рисуется в воображении, а, скорее, улетная.
Итак, вокзал, поезд, обычный купейный вагон. Месть Кондрашовой. Я отчетливо понимаю, что это ссылка. Реально. Своеобразный abort за мои эскапады. Именно abort великовозрастного, нежеланного дитя общества, порожденного равнодушием и бездуховностью.
Во Франции еще очень давно, когда не было противозачаточных средств, применялся другой, почти безотказный способ: аборт на поздних сроках. Маленькую девочку/мальчика наряжали в красную шапочку и отправляли через лес «к бабушке», типа «пирожки отнести». Редкая Красная Шапочка живой доходила до середины леса, полного диких зверей. Таким образом, средневековые французы регулировали деторождаемость. По типу этого Вера Андреевна решила избавить московских тусовочников от моего перманентного присутствия на многочисленных party. От представленной в голове картины меня начинает тупо распирать утробным смехом, граничащим с перманентным хохотом помешавшегося дауна/олигофрена. Меня реально сгибает пополам.
– Вам плохо? — спрашивает подошедший ко мне на перроне сердобольный старпер в спортивном костюме и белых кроссовках.
– Нет. Не плохо. Мне прикольно.
Старпер боязливо отходит от меня. Я продолжаю свой путь к вагону в группе каких-то мешочников с клетчатыми сумками, которые скорей удушатся на лямках собственных баулов, нежели заплатят носильщику.
Миф о симпатичности воронежских девушек был развеян на самых дальних подступах к упомянутому городу. Проводницы все, как одна, толстые, неопрятные. Они, мягко говоря, не окрыляли и могли толкнуть на любовные подвиги разве что одичавшего Робинзона Крузо, да и то после полкило вискаря.
В пыльном купе уже сидят три человека. Fuck! Я так мечтал отдохнуть! Несмотря на то что до отправления поезда еще полчаса, стол плотно оккупирован домашней снедью двух подсевших чуваков-гопников в майках и грязных спортивных штанах. Яйца, с отпечатавшимся на очищенных боках текстом газеты «Новое воронежское время», вперемешку с наломанными кусками вареной колбасы и поделенный на две части батон. Натюрморт дополняют четыре бутылки дешевого пива. Парни выглядят как однояйцовые близнецы/клоны. Даже прикид они носят так, словно облачаются в униформу: широченные спортивные штаны со множеством полосок (чем больше, тем круче), остроносые ботинки, цепура из желтого металла, такие же печатки и (я просто уверен) четки где-нибудь в кармане. Одинаковые коротко стриженные головы наделены одинаковыми же карими глазами без признаков мысли. Тупые взгляды тупых морд. Все это как-то не вяжется с подброшенной памятью фразой: «.по образу Своему и подобию Своему». От этого сравнения на душе тоскливо и фигово.
Взгляд выхватывает эти особенности за долю секунды и, оценив увиденное, соскальзывает на третьего попутчика. Вернее, третью, ибо это телка. Телка типа чувихи «еще ничего, если бы…». Если бы не выбеленные хлоркой или перекисью до желтковой желтизны волосы, сально-черные у корней. Если бы не частично нанесенный на ногти лак. Если бы не кофточка в ужасный горошек и не сидящие бесформенным мешком китайские джинсы. Если бы не двухсотрублевые босоножки со сбитыми носами.
Она поднимает взгляд слегка подведенных тенями глаз от женского журнала с кроссвордом и с интересом производит осмотр только что вошедшего пассажира.
– Добрый вечер! — вежливо проговаривает она и снова нацеливается на кроссворд.
– Добрый… — будучи воспитанным в некотором роде челом, я вслед за ней со скорбной миной смиренно повторяю не отражающее действительности банальное приветствие.
