Владимир Бартол - Против часовой стрелки
— Цел-то цел, только, наверное, весь растрескался. Новостройка. В ванной настоящее наводнение. В туалет босиком ходили.
— В таком случае в следующий раз возьми с собой бикини, — посоветовал я.
— А что, неплохая идея, — засмеялась Сеня. Когда мы входили в «Турист», она воскликнула:
— Эла, а отец у тебя что надо! Надоели мне эти выпендряги.
Она смотрела мне прямо в глаза. Этакие большие зеленые глазища, как у кошки. Помогая ей снять пальто, я увидел, что она высокая и стройная, только грудь и бедра несколько великоваты. Мы сели. Эла трещала без умолку. Сеня улыбалась, то и дело словно бы что-то вспоминала и смотрела мне в глаза пристально и серьезно. Юбка у нее была выше колен. Она заметила, что я обратил на это внимание, и не скрывала своего удовольствия.
— Слушай, не смей кружить голову моему отцу, — сказала вдруг Эла, и мы все рассмеялись. Я заговорил с Элой, стараясь вовсе не смотреть на Сеню. Кокетка. Разве это компания для Элы. Отлично знает, какие у нее глаза, знает, что у нее красивые колени, знает, как показать грудь. Я готов был ее возненавидеть. Она нарочно кокетничала со мной напропалую. И в довершение всего рассказала весьма смачный анекдот. Я бросил на нее негодующий взгляд и с убийственной серьезностью сказал:
— Вам это не идет, Сеня.
Она подняла палец и ответила:
— Но это ведь всего лишь анекдот.
Эла смеялась.
— Этот анекдот нам рассказала Шпелица. Папа, Сеня, вовсе не такая плохая, какой кажется.
— Воспитывает нас, — с притворной грустью заметила Сеня.
Взбудораженный, я много курил и пил больше, чем обычно. Слова сливались в сплошной гул. Элу обволакивал густой туман, в глазах мельтешила Сеня со своими роскошными телесами. Я заплатил и тут только обнаружил, что Сеня выпила три рюмки вермута. Несмотря на возражения девушек, я увел их из ресторана.
— Папа, пошли к нам пить кофе, — предложила Эла.
— С каких пор ты пьешь кофе?
— О, уже давно. А что купить в кондитерской?
— Мне надо работать, — отмахивался я.
Эла не сдавалась:
— Ну тогда мы с Сеней немного поболтаем на кухне.
Очутившись на воздухе, я почувствовал, что здорово нализался. Сеня тоже. Эла шалила и резвилась, как ребенок; Сеня вскоре начала мне «тыкать». Потом, увлекая нас за собой, перебежала дорогу и, ткнув пальцем в витрину магазина, сказала:
— Видишь, вот такое платье купи Эле. Купишь? Не будь филистером, на это еще будет время. И не думай, пожалуйста, будто я не знаю, какой ты на самом деле. Конечно, авторитет не должен страдать. Я всегда мечтала, чтоб мой муж был намного старше меня, чтоб он был высокий и богатый. Чуть седой и элегантный. И не философствуй, это тебе не к лицу. А дома у тебя найдется выпить? Кто сказал, что я пьяна? Пьян тот, кто на ногах не стоит. Меня все любят, потому что у меня язык здорово подвешен. Человек я покладистый и глупа в меру. Иные относятся к жизни так серьезно, что успевают покрыться плесенью прежде, чем поумнеют. А я беру от жизни все.
— Ну разве она не прелесть! — воскликнула Эла.
Сеня заплясала перед нами на тротуаре. «За» и «против» боролись во мне, «против» все дальше уносили волны вечера.
— Мне нравится все, что немножко с вывихом, — заметила Сеня у моего подъезда.
Не знаю почему, но при этом она сняла с меня шляпу, дернула меня за волосы и нежно погладила по голове. Я ощутил ее ногти, а потом кошачью мягкость рук. Мы поднялись в квартиру. Я сразу ушел к себе.
Когда я вошел в кухню, Эла варила кофе, а Сеня, притянув колени к груди, как это делают маленькие девочки, хотя вовсе не была маленькой девочкой, сидела на электрорадиаторе. По болезни она пропустила в начальной школе два года и сейчас была самой старшей в классе. Эла принесла транзистор, и они стали танцевать. За их внешним спокойствием угадывалась жажда жизни. Обе были очень красивы. Потом мы пили кофе.
Потом они вдвоем постелили мне постель, и Сеня, расшалившись, положила пижаму на одеяло и сложила рукава крест-накрест. Почти святой отец. И тут она склонилась над моею рукописью. Я мигом подскочил, но одна страница была уже у нее в руках. Она метнулась в сторону, прочла на ходу фразу, засмеялась, обежала вокруг стола и прочла ту же фразу вслух. Ей как раз попалась такая фраза…
— Ну и ну! — воскликнула Сеня. — Это, пожалуй, похлеще Шпелициного анекдота.
Напрасно я гонялся за ней по комнате. Когда она дала себя поймать, страница была в вытянутой руке, и мне пришлось ее обнять, чтоб выхватить страницу. Сеня кричала от восторга.
— Эла, разве ты это не читаешь? Я-то думала, что твой отец переводит только серьезные вещи, раз он такой строгий. Я не пойду домой. Останусь ночевать у тебя. Знаешь ведь, как мне далеко ехать.
Наконец мы распростились. Я сразу лег, взял журнал и стал читать. Треклятая пошлость недосказанной полуправды. И суть моя была наполовину другой. Вскоре я погасил свет, хотя и чувствовал, что засну не скоро. Вдруг тихо отворилась дверь. Шаги босых ног. На ночном столике зажегся свет. Сеня. В Элиной ночной сорочке. Она села на кровать и устремила на меня серьезный, внимательный взгляд. Мы молчали. Руки мои лежали на груди. Она медленно нагнулась, взяла в рот кончик моего мизинца и стала медленно сжимать зубы. Я выдержал, не пошевельнулся. Тогда она разжала челюсти и выпрямилась. Под сорочкой четко обрисовывалось ее тело. Сердце мое билось в горле.
— Глупый, — прошептала она.
— Что ты делаешь? — шикнул я.
Но она знала, что я не устою. Она видела меня насквозь. Опытная. Я медленно приподнялся на локтях. Губы ее кривились в насмешливо-горькой улыбке, вслед за ними искажалось и все лицо.
Я оставляю на время этот эпизод, ибо при весьма странных обстоятельствах мне придется к нему вернуться, и перехожу к событиям, приведшим меня на скамью подсудимых. Примерно месяц спустя я пришел домой около полуночи. Я редко заглядываю ночью к Эле, но на этот раз заглянул. Ее не было. «В девять буду дома, — сказала она уходя. — Мы со Шпелицей идем в кино на семичасовой сеанс». Я лег, но сон не шел. Я читал, стараясь не пропустить, когда откроется входная дверь. Тишина. Видимо, я задремал. Я погасил свет и опять попытался заснуть. Не знаю, сколько прошло времени, пока я то дремал, то просыпался. Вдруг что-то подняло меня. Я встал, тихонько прошел по передней, пересек кухню и, открыв дверь Элиной комнаты, сразу включил свет. Эла, ее лицо. Она спала. Но почему так вздулось одеяло? Я отвернул его. Курчавая голова, лицом вниз, рядом с Элой — голый парень. Элино лицо, глаза открыты, без намека на внезапное пробуждение. Эла тоже голая. Не давая себе отчета, я схватил парня за волосы и за руку выше локтя, стащил его с постели и с такой силой швырнул на пол, что раздался грохот. Эла глухо вскрикнула и до самых глаз натянула одеяло. Парень вскочил. Молодое лицо с темными глазами. Я кинулся к нему, но он ловко увернулся, я же споткнулся и, чтоб не упасть, ухватился за стол. С него тотчас полетела ваза с цветами, которую я подарил Эле в день рождения, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Парень сунул руку в карман штанов, переброшенных через стул и покрытых Элиным платьем, что-то вытащил — на меня смотрела тонкая финка. Прищуренные глаза, губы сжаты так плотно, что их совсем не видно. Я запустил в него второй стул. Он пригнулся, закрывшись руками. И тут меня словно прорвало. Все, что в эти короткие минуты скопилось у меня в глотке, разом вырвалось наружу. С громким криком бросился я на него, но он проскользнул между моих ног, нырнул под стол — и уже был у двери. Я побежал за ним и с маху налетел на кухонный стол — он загородил им мне дорогу. Стол перевернулся, и я успел увидеть лишь блеск голого тела в прихожей. Что-то темное волочилось за ним — позднее я установил, что это было мое пальто. Он исчез. Вихрем слетел я по лестнице, но парадная дверь была открыта. Он испарился, я был в пижаме. Только сейчас я почувствовал сердце. В рот набежала сладкая слюна. В груди, в горле, в голове стучало, дрожало, на мгновенье затихало и снова принималось стучать. С трудом переводя дыхание, взобрался я наверх. На всякий случай я поднялся до запертого чердака, а уж оттуда спустился в квартиру. Эла была в кухне — наскоро одетая, белая, как полотно, ее била дрожь. Она молча смотрела на меня, и я удивился, что на лице ее нет и тени страха, одна ненависть. Впервые в жизни. Я встал в дверях, потом сделал шаг к ней, опять остановился. Сердце у меня стучало. Несколько мгновений мы молча глядели друг на друга. До тех пор пока перед глазами у меня не возникла его фигура. Я порывисто повернулся, пошел к себе, оделся, отыскал пистолет покойного брата и принялся его осматривать. За звоном оружия я расслышал шорох в передней. Эла наблюдала за мной. Я вставил в револьвер заряд и вышел. Эла опять стояла в кухне.
Естественно скоро мне надоело искать парня по ночному городу. Я вернулся домой. Эла сидела на своей кровати. Когда я медленно подходил к ней, она сказала тихо и спокойно:
