Эми Тан - Сто тайных чувств
Я пожимаю плечами. Ненавижу эту игру, то, как она вовлекает меня в круг своих грез.
— Ну, угадывай.
— Я не знаю.
— Ну, кто же?
Я делаю попытку:
— Мисс Баннер?
— Ха! Не угадала!
— Ладно, скажи мне. Кто?
— Генерал Кейп!
Я шлепаю ладонью по лбу:
— Конечно! — Надо признать, что ее идея насчет того, что Бубба был Генералом Кейпом в прошлой жизни, очень забавна.
— Теперь ты знать, почему моя первая собака была Капитан, — добавляет Кван.
— Я его так назвала.
Она грозит мне пальцем:
— Разжаловать его в капитаны! Ты умная, преподать ему урок.
— Преподать ему урок?! Этот пес был такой тупой. Не знал ни «сидеть», ни «ко мне», только клянчил еду, а потом сбежал.
Кван качает головой:
— Не сбежал. Его машина сбила.
— Что?
— Ага. Я видеть, не сказать тебе, ты была такая маленькая. И я сказать: «Ой, Либби-я, собачки нет, сбежала». Я не вру. Он выбежать на улицу, а потом его сбить. Потом, я плохо говорить по-английски. Сбежать, сбить — для меня звучать одинаково… — Выслушивая ее запоздалое признание, я испытываю боль — это моя детская печаль, желание все вернуть, вера в то, что я все еще могу изменить свое отношение к Капитану, если бы я могла его увидеть.
— …Генерал Кейп не быть преданный в прошлая жизнь. Поэтому возвращаться собачкой столько раз. Он сам для себя это выбрал. Хороший выбор. Прошлая жизнь он такой плохой, такой плохой! Я знать, потому что его Человек-из-двух-половинок сказать мне. Еще я видеть… Вот, Либби-я, хуанг до-цзи, большой боб, видишь, какой желтый? Вчера купить — был свежий. Теперь испортиться. Если видеть испорченное место, надо выбрасывать…
Генерал Кейп тоже был испорченный. Люди для него были все равно что грязь под ногами. Нунуму, говорила я себе, не обращай на него внимание. Я была долго вынуждена не обращать на него внимание. Два месяца Генерал Кейп жил в Доме Призрака Купца. Два месяца мисс Баннер открывала дверь своей комнаты по ночам, чтобы впустить его. Два месяца она не разговаривала со мной как со своим верным другом. Она обращалась со мной как со служанкой. Она показывала мне темные пятна на своем белом платье, говоря, что я их не отстирала, а я знала, что эти пятна — следы грязных пальцев Генерала Кейпа. По воскресеньям она повторяла слово в слово все, что говорил Пастор Аминь, не рассказывая сказок, как было прежде. Многое изменилось за то время.
Генерал Кейп и мисс Баннер усаживались за стол вместе с миссионерами. Генерал Кейп занял место Пастора Аминь. Он разговаривал громким лающим голосом, остальные только слушали и поддакивали. Если он подносил ложку к губам, другие тоже подносили свои ложки к губам. Если он клал ложку на стол, чтобы произнести очередное бахвальство, все клали свои ложки, чтобы выслушать его.
Мы с Лао Лу и остальные слуги сидели за столом для китайцев. Человек, который переводил для Кейпа, сказал нам, что его зовут Йибан Джонсон, наполовину Джонсон. И хотя он состоял из двух половинок, чужеземцы решили, что в нем больше от китайца, нежели от Джонсона. Вот почему он был вынужден сидеть за нашим столом. Сначала я невзлюбила этого Йибана Джонсона за то, как он превозносил Кейпа — какой он важный, какой он герой и для американцев, и для китайцев. Но потом я поняла: он говорил то, что сам Генерал Кейп вложил в его уста. Когда он сидел с нами за одним столом, то говорил своими словами, говорил с нами открыто, просто, по-человечески. Его вежливость была непритворна. Он шутил и смеялся, хвалил еду и никогда не брал больше, чем другие.
В свое время я тоже думала, что в нем больше от китайца, нежели от Джонсона, и его внешность не казалась мне странной. Он рассказал нам, что его отец родился в Америке. Они с Генералом Кейпом были друзьями с раннего детства, вместе учились в военном училище. Когда их выгнали из училища, Джонсон отправился в Китай с одной американской компанией покупать ткани, шелк из Нанкина. В Шанхае он купил дочь бедной служанки, сделав ее своей любовницей. Незадолго до того, как она должна была разрешиться от бремени, Джонсон сказал ей: «Я возвращаюсь в Америку, но не могу взять тебя с собой, прости». Она смирилась со своей судьбой — судьбой брошенной любовницы чужеземного дьявола. На следующее утро, когда Джонсон проснулся, угадай, кого он увидел на суку дерева перед окном своей спальни?
Слуги сняли девушку с дерева и обернули полотном ее шею — там, где рдел огненно-красный след, где веревка выдавила жизнь из ее тела. Из-за того, что она покончила с собой, они не стали проводить траурных церемоний. Ее положили в простой деревянный гроб и закрыли его. В ту ночь Джонсона разбудил плач. Он поднялся и прошел в комнату, где стоял гроб: плач сделался громче. Он открыл крышку гроба и увидел внутри младенца, лежащего между ног своей мертвой любовницы. На шее ребенка, прямо под его крошечным подбородком, рдел огненно-красный серповидный шрам, толщиною в палец — точно такой же, какой был у его матери.
Джонсон взял ребенка, в чьих жилах текла его кровь, в Америку. Он отдал ребенка в цирк, показав загадочный шрам на его шее и рассказав историю о самоубийстве. Когда мальчику исполнилось пять лет, шрам сделался меньше, и люди перестали платить деньги, чтобы увидеть его. И тогда Джонсон вернулся в Китай вместе с сыном и деньгами, вырученными в цирке. На этот раз Джонсон занялся торговлей опиумом. Он заходил во множество торговых портов, и в каждом из них его ожидала удача. Но Джонсон всегда упускал свою удачу. В каждом порту он заводил любовницу, а потом бросал ее. И только маленький Йибан плакал всякий раз, теряя очередную мать. Именно от них, матерей-любовниц, он выучился множеству китайских диалектов — Гуанчжоу, Шанхайскому, Хакка, Фукиен, Мандарин. Английскому языку он выучился от отца.
В один прекрасный день Джонсон наткнулся на своего старого друга, Кейпа, который теперь воевал на стороне тех, кто платил ему — будь то британцы, Маньчжуры или Хакка. Джонсон сказал Кейпу: «Эй, у меня неприятности, большой долг, ты не мог бы ссудить старого друга деньгами?» Чтобы доказать, что он отдаст долг, Джонсон говорил: «Возьми взаймы моего сына. Ему пятнадцать лет, знает много языков. Он поможет тебе сражаться в рядах любой армии».
С того самого дня в течение последующих пятнадцати лет Йибан Джонсон принадлежал Генералу Кейпу, ибо долг его отца так и не был уплачен.
Я спросила Йибана, на чьей стороне теперь Генерал Кейп? Британцев? Хакка? Маньчжуров? Йибан ответил, что Кейп сражался вместе со всеми тремя армиями, получил от всех деньги и со всеми расстался врагами. Теперь он прятался от всех трех армий. Я спросила, правда ли, что он женился на дочери китайского банкира из-за его золота. Йибан ответил, что Кейп женился на ней не только из-за золота, но и из-за младших жен банкира. Теперь банкир тоже разыскивал его. Кейп, по его словам, был одержим мечтой о быстрой наживе — богатствах, которые можно собрать, подобно урожаю, выкорчевав корни, ничего не оставив.
Я была счастлива узнать, что я не ошибалась по поводу Генерала Кейпа, а мисс Баннер ошибалась. Но в следующий миг меня охватила неизбывная печаль. Я была ее верным другом. Разве можно радоваться, видя, как этот ужасный человек пожирает ее сердце?
Потом Лао Лу спросил: «Йибан, как ты можешь работать на такого человека — предавшего свою страну, свою семью?» Йибан ответил: «Посмотрите на меня. Я родился от мертвой матери, значит, у меня нет матери. Я наполовину китаец, наполовину чужеземец, значит, я — никто. Я принадлежал всем, значит, я не принадлежу никому. У меня был отец, для которого я не был сыном даже наполовину. Теперь у меня есть хозяин, для которого я — неуплаченный долг. Скажите мне, какой стране я принадлежу? Какому народу? Какой семье?»
Мы заглянули в его лицо. За всю свою жизнь я не встречала более благородного, думающего человека. Этот человек заслуживал того, чтобы принадлежать кому-то. Но у нас не было ответа на его вопросы.
В ту ночь я лежала на своей циновке, не в силах уснуть. Меня мучили вопросы, кому принадлежу я: какой стране, какому народу, какой семье? На первые два вопроса я с ходу могла дать ответ: я принадлежу Китаю, я принадлежу Хакка. Но что касается последнего вопроса, здесь я была как Йибан. Я не принадлежала никому, кроме себя.
Посмотри на меня, Либби-я. Теперь я принадлежу многим. У меня есть семья, у меня есть ты… Ай! Лао Лу говорит, кончай болтать! Ешь, ешь, пока все не остыло.
11. Смена фамилии
Как выяснилось, Кван была права насчет странных звуков в моем доме. Это был именно кто-то, затаившийся в стенах и под полом, пышущий гневом и бьющий током.
Я выяснила это, когда наш сосед с нижнего этажа, Пол Доусон, был арестован за странные телефонные звонки. Он звонил тысячам женщин в районе Бэй. Моей первой реакцией было сочувствие несчастному — в конце концов, бедняга был слеп и испытывал потребность в общении. Но потом мне стала известна суть его разговоров: он представлялся как член некой секты, которая похищала женщин «предосудительного поведения» и превращала их в «жертвенных деревенских кукол», обреченных на ритуальное сношение с мужской половиной секты, а затем на «распотрошение заживо» ее женской половиной. Тем, кто смеялся над его угрозами, он говорил: «Хочешь услышать голос женщины, которая тоже была уверена, что это шутка?» И ставил запись душераздирающих женских воплей.
