Кари Хотакайнен - Улица Окопная
Я проснулся утром от шума и сушняка.
Веера возилась с подружками в гостиной – там, куда меня вчера отнесли. Я велел Кертту принести воды. Она пришла с графином и сказала, что мне не стоит вставать, по крайней мере, резко. Она рассказала, что ударила меня лопатой по голове. Острый угол лопаты распорол башку, которая без того порола всякую чушь. А, кроме того, я вроде бы прыгнул на Мякинена, пытаясь его удушить.
Казалось, Кертту говорит о ком-то другом.
Что это на меня нашло? Я ведь совсем не такой.
Человек способен на что угодно, когда у него во дворе нассут.
Кертту собиралась рассказывать еще, но у меня не было желания слушать.
Выпив таблетку, я проспал два часа, а когда проснулся, обнаружил рядом с собой письмо. Это Кертту положила его. В наказание мне следовало прочитать письмо, постричь траву и замариновать мясо.
«Люди добрые. Вы живете в доме, который мне не нужен, не беспокойтесь. Я нассал не на тот двор. Я сделал это в порыве страсти, доверившись первому впечатлению. Я ошибся в выборе дома, но сейчас нашел правильный. Сначала я думал так: вот вы живете в доме, который построил фронтовик, спите в кровати, которая предназначена для моих снов, варите кашу, которую желает мое брюхо, топите баню, в которую стремятся мои мощи, голосуете за зеленых, потому что это модно, жарите на гриле мясо, как мою собственную плоть, стрижете траву, которая похожа на мои волосы, смакуете вино, которое я выпил бы одним махом, у вас есть имена, которые я назову только будучи в пяти сантиметрах от ваших глаз.
Итак. Вы теперь прочли, как я думал раньше, больше я так не думаю, не беспокойтесь.
Теперь я думаю так: они пришли с фронта, из ада кромешного в яркий свет. Нервы их были натянуты, как смычки, которые Сибелиус заставил петь страстно и высоко. Они пришли – нетерпеливые, жадные – кинулись к горшкам и промеж ног: мяса давай – сюда, сразу!
Для них начертили домики в ряд на окраине города и в полях, среди валунов. Все, как один, одинаковые дома. Кухня, гостиная и спальня внизу, наверху под двускатной крышей две маленьких детских для тех, кого зачали по святому нетерпению. Полтора этажа и двускатная крыша для тех, кому небо казалось огненным морем.
Они изучали чертежи, ставили стены, их молотки забивали гвозди в доски, иногда мазали, тогда раздавалось смачное «твою мать». С синими ногтями они ложились вздремнуть среди дня на куче досок. Стук, бряк, пыхтенье, брызги. Пот струился по спине, а ночью ее царапали ногти – когда Вейкко, Мартти, Калеви или Эркки с силой вонзались туда, где это самое не бывало годами.
Вы теперь живете в построенном ими доме, хотя сами родом света. Вы и не знаете, что тьма по-прежнему плодит тех, кто мечтает о горячей плите и мясе. Я – один из них».
Они
Наша жизнь опять стала замечательной, какой она и была до появления курильщика. Еще немного, и мы заживем цельной, полнокровной жизнью. Секс станет регулярным, цветы на балконе распустятся, а в спальню ворвется приятный ветерок середины лета.
Каллио принес новую информацию, на переваривание которой ушла минута, если не две. А когда мы одновременно получили подтверждение об окончательном уходе жены и ребенка, общая картина прояснилась до малейших штрихов. У нас в руках человек, выводы о котором, сделанные на основе курения, подтвердились! Мы отметили событие кофе с булочками, к сожалению, Леена будучи на диете не смогла участвовать в мероприятии.
Информация, полученная Каллио на местности, превзошла ожидания. Курильщик был замечен в нарушениях, которые превышали все границы дозволенного. Каллио встретил психолога Мякинена, который пишет для журнала «Наш дом». Тот описал мужчину, который ворвался к нему во двор и обнимал деревья. А в другом дворе он помочился. Когда Каллио рассказывал это, Леена даже отвернулась и прилегла отдохнуть. Я дал ей половинку таблетки бурана 400 и укрыл пледом.
Яблоко с парой темных пятнышек на кожуре оказалось абсолютно гнилым.
Меня так воодушевил неожиданный поворот событий, что я позвонил психологу Мякинену. Он был на удивление немногословен и не хотел обсуждать вопрос. Я рассказал ему о предварительной работе, которую мы проделали с Лееной, и о том напряжении, в котором мы жили годами. Мне очень хотелось узнать мнение психолога о курильщиках как о социальной группе: чем они отличаются от обычных людей, и каков процент закоренелых курильщиков среди нервнобольных.
Сославшись на усталость, Мякинен сказал, что предыдущий вечер несколько затянулся, он гостил у одной пары. Я оставил человека в покое, но дал ему наши контактные данные, ведь мы с Лееной теперь своего рода крестные нашему пациенту.
Такой поворот дел придал дополнительную энергию мне как инспектору по качеству.
Обычные сыры, йогурты и другие молочные продукты предстали предо мной теперь в новом свете. Живыми продуктами, как метко заметила Леена.
Я обнаружил в себе совершенно новую черточку.
Когда я рассматривал йогурт, я сравнивал его матовую, цвета луны, поверхность с кожей курильщика.
Когда я рассматривал куски сыра, вспоминалась потрескавшаяся кожа на горле курильщика.
Когда я видел пакеты молока на конвейере, я представлял те тысячи сигарет, которые он выкурил за свою жизнь.
Отмечая в завершении дня критерии качества и процентные показатели, я заметил, что вместо галочек ставлю кресты.
Смерть ему.
Я написал поздравительную открытку, спустился вниз и кинул ее в щель для почты на его двери.
Матти
Сини весит 17 килограммов, Хелена – 61 и я – 81. Типовой дом фронтовика, построенный после войны, весит где-то 135 тысяч килограммов. На долю бетона приходится около 100 тысяч кило, остальное – дерево, гвозди и утеплитель, в основном опилки и стружки. В Хельсинки такой дом стоит в среднем миллион триста тысяч, то есть десять марок за килограмм. Столько же стоит килограмм салаки, самой дешевой. Если улов бедный, цена поднимается до пятнадцати марок. Сини, Хелена и я вместе весим 159 килограммов, но в последние месяцы мне кажется, что на долю Сини и Хелены приходится сто пятьдесят, а сам я вряд ли потяну девять, настолько легко мне перетекать из одного состояния в другое.
Я пошел в душ, торчал под холодными струями шестнадцать минут, чтобы заставить варить свою горячую голову. После этого встал посреди гостиной и обобщил факты.
Мне необходимо сообщить Хелене всю информацию о доме и купить его, пока не прошли эти полгода на обдумывание. Через месяц мне придется освободить квартиру для новых владельцев. Мне надо прекратить мучения.
Я разблокировал телефон – чтобы они поняли, кто звонит, и набрал номер Сиркку. На этот раз она ответила. Я попросил передать Хелене номер моего мобильника и информацию, что я нашел дом и хочу показать ей.
– Ты уже купил его?
– Бумаги практически готовы, осталось уточнить детали. Ты можешь рассказать об этом Хелене?
– Рассказать могу.
– Я пошлю тебе фотографии дома. Ты могла бы их сразу передать Хелене?
– Почему нет. А как ты себя вообще чувствуешь?
– Ты спрашиваешь как врач или как подруга жены?
– Как подруга жены.
– Великолепно.
– Думаю, нет.
– Значит, ты говоришь как врач.
Я положил трубку и, придушив рвущиеся из горла рыдания, настроил себя на следующий ход. Я решил еще раз посетить свой будущий дом, прежде чем предложу окончательную цену.
В течение часа Тайсто играет с Рейно в покер, после этого покупает в магазине полуфабрикаты и возвращается домой.
Я прикинул, что у меня есть полтора часа на знакомство с моим домом.
Вытащив из-под ступенек ключи, я открыл дверь.
Разулся в прихожей и прошел на кухню. На столе были немытая посуда и трубка. Принюхался – курили утром. На спинке стула висела старая шерстяная кофта, судя по расцветке, – покойной жены. На плите – чуть теплый кофейник и сковородка с остатками яичницы.
Я прошел в гостиную. Каждому предмету мебели, каждой вещице было, по меньшей мере, пятьдесят лет. Я сел на стул, он заскрипел подо мной. В стеллаж темного дерева был вмонтирован задрипанный телевизор, рядом фото: Тайсто и Марта, серьезные, готовые поднимать страну из руин.
Поднявшись, я подошел к окну. Раздвинул шторы, прищепки скользили со страшным скрипом. Я представил, как они сотни раз обсуждали это, но Тайсто так и не удосужился исправить. Смешно. Я бы тоже хотел вот так стареть вместе с Хеленой, ссориться по мелочам, ведь по большому счету все давным-давно решено.
Спальня. Над кроватью висела выцветшая фотография дома, сделанная с самолета. Теперь таких не делают. Дом был абсолютно такой же, как в момент съемки, примерно сорок лет назад.
На кровати было расстелено цветастое покрывало. Я прилег и взглянул на потолок. На белых досках играло полуденное солнце. Я представил себе тот день, когда дом был готов. Тайсто входит на кухню, обнимает сзади Марту, стискивает ее грудь, Марта со смехом вырывается, Тайсто догоняет, моя маленькая госпожа, теперь у нас все, как и у других, наш дом – наша крепость, из дерева построен, бетоном укреплен, комнаты наверху построим позже, пока достаточно одного этажа, пойдем поглядим, как в спальне на потолке краска блестит, такого же цвета, как твои волосы.
