Борис Воробьев - ДЕСЯТЬ БАЛЛОВ ПО БОФОРТУ (Повести и рассказы)
— Инструкции читай. А то понавешал везде, а спроси, небось не знаешь. Ох, Сорокин!..
— Ладно, ладно тебе, Женюшка. Пошли лучше в дом. Сейчас жена придет, обедом накормит.
— А где она?
— Да за ребятами пошла. Убежали, паршивцы, с утра на берег, и все нету. Я уж сейчас лазил, смотрел.
В доме было жарко, как в бане. На полу лежали добела выстиранные половики, подоконники были уставлены цветами, а стены увешаны фотографиями в самодельных рамках. Почти все они изображали двух очень похожих мальчишек лет двенадцати. Кирилл понял, кому принадлежит лыжня на крыше. Тикали часы с "кукушкой".
— Вы раздевайтесь пока, — сказал Сорокин, — а я сбегаю движок проверю. Манометр, зараза, не держит, что хоть с ним делай.
Женька посмотрел на "кукушку".
— Часок отдохнуть можно. Заодно полозья посмотрим как следует.
Они сняли малицы и вслед за Сорокиным вышли на улицу. Женька перевернул нарты.
— Видишь, старик?
Оковка и в самом деле лопнула, и один из краев задрался.
— Молоток и зубило есть? — спросил Кирилл.
— Касьяныч, тащи инструмент, — велел Женька Сорокину.
— Эти дровни вообще пора на слом, — сказал Кирилл, осматривая нарты со всех сторон. — Как ты на них ездил, Женька?
— Так и ездил. Каждый день подбивал да подтягивал. С нартами здесь проблема. Дерево требуется особое, к тому же сухое, а где его возьмешь? Собираю по палочкам. В прошлом году бондари в Козыревском сварганили нам нарты. Так их трактор не потянет, не то чтобы собаки. — Женька вздохнул. — Видел я на Чукотке нарты, старик! Ни одного гвоздя, все на ремнях. Легкие — бери одной рукой и неси. Шесть собак, больше не запрягают.
Пришел Сорокин, принес зубило и молоток. Кирилл отрубил задравшийся конец оковки, загнал на место кое-где повылезшие гвозди.
— Для первого раза сойдет, а там что-нибудь придумаем.
Вскоре пришла жена Сорокина. Она, как гусей, прутиком гнала перед собой двух вывалянных в снегу, мокрых ребятишек. Увидев нарты, они закричали:
— Ура! Дядя Женя приехал! Покатай, дядя Женя!
— Я вот вам покатаю! — прикрикнула на них мать. — Марш живо домой!
Мальчишки стали канючить.
— Ладно, Антонина Васильевна, не ругайтесь, — сказал Женька. — Я их мигом. До берега и обратно.
— Сладу с ними никакого нет, Женя, — пожаловалась Антонина Васильевна. — Ведь мокрые до ушей. Гоню, гоню, а они не идут.
— Вы что же? — строго спросил ребятишек Женька.
— У нас каникулы, — сказал один.
— Мы всю неделю дома сидели. Пурга была, — добавил второй.
— Мать надо слушаться, — назидательно сказал Женька. — Иначе дружба врозь. Поняли?
— Поняли, — ответили мальчишки. — А мы постреляем?
— Сегодня нет. В следующий раз приеду, тогда и постреляем. Ну, садитесь.
За обедом Сорокин сказал:
— Я вот о чем хочу попросить тебя, Женюшка. Ты к Курильску-то ближе, достань мне манометр. Поспрашивай у рыбаков там иль у военных. У них всегда бывают. А то мой не держит. Пробовал запасные — тоже не держат. Видать, когда разгружали, грохнули как следует, вот они и не держат.
— Сделаю, — сказал Женька.
Нарты уносились от маяка, башня становилась все тоньше, и скоро невозможно стало различить у ее подножия засыпанный снегом домик смотрителя.
5
Комната Женьки была узкой и тесной. Она напоминала Кириллу каюту на пароходике, с которым он прибыл на острова. Особенно подчеркивало сходство единственное окно, маленькое, похожее на иллюминатор, упиравшееся в глухую стену не то соседнего дома, не то сарая.
Комната была оклеена светло-голубыми обоями, которые несколько оживляли ее унылый вид, потолок был такой низкий, что Кирилл без труда дотянулся до него рукой.
Женька накрывал на стол, то и дело посматривая на висевший над самодельной тахтой медный корабельный хронометр.
— В семь, старик, обещала быть моя мадонна.
— О-о!.. — протянул Кирилл. — Значит, будут женщины? А я забыл надеть фрак. Но, по-моему, она опаздывает, твоя мадонна. Уже четверть восьмого.
— Ты не учитываешь местных условий. А кроме того, женщине не обязательно быть пунктуальной, — ответил Женька, внося из коридора трехлитровую банку с красной икрой и бутылку темно-вишневого напитка. — Ты встречал хоть одну женщину, которая бы приходила на свидание вовремя?
— У меня небогатый опыт на этот счет, — сказал Кирилл.
— У меня тоже. Но я знаю: такой женщины на свете нет.
Женька поставил на стол банку и бутылку.
— Собственного производства, — не без гордости сказал он.
— И это тоже? — показал Кирилл на бутылку.
— Именно это я и имею в виду, старик. Икра — это просто, стандарт: соль, вода, подсолнечное масло и полчаса выдержки. А с питием, — Женька ловко подкинул и поймал бутылку, — пришлось повозиться. Основа, конечно, все та же — це два аш пять о аш. Остальные компоненты — клюквенный экстракт и лимоны — тоже известны. Но главное не это, главное, старик, технология. А она, — Женька многозначительно поднял вверх палец, — требует терпения и особой интуиции. У меня все это есть, и после выхода на пенсию я, наверное, устроюсь дегустатором.
Кирилл сидел на тахте, слушал Женькины разглагольствования и пытался представить себе Женьку в роли дегустатора. Это у него не получалось. Всех дегустаторов он почему-то представлял сухонькими, чинными старичками наподобие "пикейных жилетов" Ильфа и Петрова, а Женька никак не ассоциировался с ними. Женька мог быть кем угодно, только не дегустатором.
В дверь постучали.
— Открой, старик, — попросил Женька. — У меня руки грязные.
Кирилл вышел в коридор и отодвинул щеколду. На крыльце обметала с валенок снег девушка.
— Здравствуй, Женя, — не поднимая головы, сказала она. — Прости, я не могла раньше. Катера долго не было. Ой! — по-бабьи ойкнула она, увидев Кирилла. — Извините, я думала, это Женя.
— Ничего, — дипломатично сказал Кирилл. — Проходите, мне поручено вас встретить.
— Жени нет дома? — с явным огорчением спросила девушка.
— Дома, — успокоил ее Кирилл. — Граф дома, но он еще в неглиже.
Девушка улыбнулась.
— Вы его друг?
— Можно сказать, что да, — ответил Кирилл. — Мы коллеги. Женька, — крикнул он, — кончай марафет наводить!
— Порядок, старик, — отозвался Женька, показываясь в дверях. — Здравствуй, моя радость, — он потянулся к девушке и чмокнул ее в щеку. — Знакомься: Кирилл Ануфриев, краснорубашечник.
— Сколько раз я тебя просила, Женька, не называй меня моей радостью. Скоро ты, чего доброго, скажешь: собачья радость.
— Не буду, ласточка, не буду, — заверил ее Женька.
Девушка вздохнула.
— Ты неисправим, Женька.
Она сняла кожаный с цигейковым воротником полушубок и протянула Кириллу руку.
— Вера.
Рука у нее была прохладная и, как показалось Кириллу, очень белая. Он осторожно пожал ее и потом долго не мог отделаться от ощущения, что все еще держит эту прохладную белую руку.
— Как добралась? — спросил Женька.
— Долго пришлось ждать катера. У них что-то там случилось, какой-то трос заело. Я вся перемерзла. — Вера передернула плечами.
— Сейчас мы это дело исправим, — пообещал ей Женька.
— Я — на тахту, — заявила Вера, как только они вошли в комнату. — Где у тебя шлепанцы, Женька?
Она сняла валенки, поставила их у двери и в одних чулках прошлась по комнате.
— Не помню. Посмотри под тахтой.
— Спасибо, нашла.
— Ты сюда, старик, — сказал Женька, усаживая Кирилла на единственный стул. — Ты сегодня почетный гость. А мы с Верой на тахте. По-родственному.
— А что это такое — краснорубашечник? — спросила Вера у Кирилла.
Кирилл собрался было ответить, но Женька предупредил его:
— Это, моя радость, люди, которые ходят в красных рубахах. Элементарно!
— Очень остроумно! Ты напиши в "Крокодил", — посоветовала Вера.
Кирилл улыбнулся. Ему нравилось такое начало.
— Так называли добровольцев Гарибальди, — сказал он. — У Женьки очень сложные ассоциации.
Говоря это, Кирилл внимательно посмотрел на Веру. Что-то в ее внешности удивляло его, но он не мог сразу сообразить, что именно. Продолговатое, с темно-синими, глядевшими вприщур глазами лицо Веры было необычайно смуглым, почти темным, как грузинская чеканка. Он вспомнил про ее руки и посмотрел на них. Они были белыми.
— Это от ветра, — сказала Вера, перехватив его взгляд. — Приходится много ездить, и лицо обветрело.
— А где вы работаете?
— Я стоматолог. Участок большой, вызывают часто.
— Моя будущая супруга — эскулап, — вмешался в разговор Женька. — И вообще она умница, старик. Когда мы поженимся, у нас будет матриархат.
— Я не выйду за тебя, Женька, — сказала Вера. — Ты ужасно много говоришь. Включи лучше магнитофон.
