Герд Фукс - Час ноль
— А как теперь быть с воскресеньем? — поинтересовалась Ханна.
— Ох уж это самомнение, эта самоуверенность, это сознание собственной великой миссии… — ворчал Хаупт.
— Тогда не ходи.
— Не в том дело, — возразил Хаупт. — Совершенно ведь безразлично, пойдем мы туда или нет.
— Тогда останемся дома.
— С таким же успехом мы можем и пойти, это ничего не изменит.
— Только меня предупреди, когда решишься, — сказала Ханна.
На душе у Хаупта было тревожно. Вайден намеревался отправить Георга в больницу в Трир. Он хотел избавиться от этого случая. Но Хаупт все медлил, сам не зная почему.
Однажды вечером он подсел к Георгу на кровать.
— Ну а теперь скажи, почему ты не хочешь в школу?
— Да ведь они твердят, что я сумасшедший, — ответил Георг.
Хаупт промолчал.
— А почему ты пошел работать в школу, можешь ответить? — спросил Георг.
— Иногда я думаю, что могу, иногда — что нет, — сказал Хаупт.
Теперь замолчал Георг. Хаупт встал и вышел.
Когда Леа Грунд провела его и Ханну в гостиную, там уже сидели лейтенант Уорберг и еще какой-то румяный господин по фамилии Центнер.
— Советник по вопросам среднего образования, — представила его Леа, приглашая всех к столу.
Верно, оснований быть довольными у них еще нет. Города в развалинах. Миллионы голодают. Но разве все так уж безнадежно? Разве не заявили союзники на Крымской конференции в феврале прошлого года, что непреклонной их волей является уничтожение германского милитаризма и нацизма и создание гарантии в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии нарушать мир всего мира? Разве не заявили они тогда и не подтвердили позднее в августе на Потсдамской конференции, что в их цели не входит уничтожение или порабощение германского народа? И разве не заверили они, что хотят дать германскому народу возможность строить новую жизнь на демократической, мирной основе, рассматривая Германию как единое экономическое целое? Леа Грунд особенно подчеркнула этот аспект. Сепаратизмом она была сыта с двадцать третьего года, хотя, несомненно, и теперь было достаточно людей неисправимых, к примеру некий Аденауэр, который еще в октябре прошлого года предложил создать из трех западных зон федеративное государство и как можно теснее привязать его к Франции и Бельгии. Разве не гарантируют потсдамские соглашения отмены всех основных или дискриминирующих фашистских законов, ареста и привлечения к суду нацистских и военных преступников, демократизации системы образования и юстиции, ликвидации крупных монополистических объединений; разве не вытекает из этих самых соглашений, что Германия может существовать и как единое государство в пределах границ, совпадающих на севере, западе и юге с границами тысяча девятьсот тридцать седьмого года, а на востоке проходящих (что правда, то правда) по Одеру и Нейсе? И разве не размещен в Берлине Контрольный совет, в задачи которого входит соблюдение этих принципов? И разве в Нюрнберге уже не осуждены главные военные преступники? И разве не идет сейчас речь о том, чтобы привлечь к ответственности их закулисных покровителей, промышленников и финансистов?
Достаточно хотя бы заглянуть в директиву номер двадцать четыре от двенадцатого января этого года, которая предписывает удаление нацистов, милитаристов и лиц, занимающих враждебную по отношению к союзникам позицию, из учреждений и с ответственных постов, включая и частные предприятия. Господство крупного капитала, частных монополий и концернов должно быть ликвидировано — так записано в основных положениях партии Леи Грунд, Христианско-демократической партии областей Рейнланд и Вестфалия.
— Вся наша общественная жизнь и экономика должны быть очищены от неблагонадежных элементов, это тоже записано в наших положениях, — заявил советник Центнер, — и потому мы заинтересованы во всех людях доброй воли. В октябре в нашей зоне должны состояться первые выборы, выборы в советы общин, здесь решает каждый голос.
— Теперь я вспомнил, откуда вас знаю, — сказал вдруг Хаупт. — В тридцать седьмом году вы записали в личном деле моего отца, что он политически неблагонадежен и потому не может быть директором школы. Под этим стояла подпись — Центнер. Вот это да, ровно центнер, сказал я тогда. И мы все очень смеялись, господин Центнер. — Леа Грунд подскочила. Хаупт встал тоже. — Глубоко сожалею, тетя Леа, — продолжил он. — Но мы все равно поможем вам при посадке свеклы. Обязательно. Пошли, Ханна.
Недалеко от перекрестка их нагнал Уорберг на своем джипе.
— Я вас немного подвезу. Садитесь. А может, заедем ко мне и еще выпьем?
Не дожидаясь ответа, он свернул вправо, к вокзалу. Он все еще жил на квартире, которую занял сразу же после взятия деревни, на первом этаже у доктора Вайдена. Он давно уже не был комендантом. Еще в июне сорок пятого эта область была передана французским войскам. Однако территория склада вермахта на выезде из деревни считалась американским анклавом. Теперь склад использовали под гараж, и Уорберг был его начальником.
Температура у Георга стала повышаться реже. В жару он теперь нередко улыбался — это он разговаривал с фройляйн Штайн. Вайден продолжал настаивать на больнице. Силы у Георга стремительно таяли.
— Вставай, парень, — попробовал ободрить его Хаупт.
Он потряс его.
— Ты словно ускользаешь от меня. Но этого не должно быть. Вставай! Помоги себе сам.
И в самом деле Георг встал. Он покачивался от слабости, у него лихорадочно горело лицо и дрожали колени, но он стоял на ногах. Хаупт помог ему одеться, затем вывел на улицу. Фрау Эрдман он послал к Лее. Ему нужны яйца, шпик, отбивные, бифштексы — словом, все, что она может дать. Леа не поскупилась, и Георг набросился на еду. Он уплетал за обе щеки, он уписывал, он объедался.
— Давай-давай, парень, только не засиживайся. Сейчас мы отправимся гулять. Двигаться тебе нужно, как можно больше двигаться, — внушал ему Хаупт.
— А теперь мы пойдем к тете Лее и поможем ей сажать свеклу, — сказал в другой раз Хаупт. — Я должен там кое-что загладить.
На следующий день, когда занятия в школе кончились, они с Георгом в рабочей одежде появились на поле, где Ханнес, Лисс и Леа Грунд сажали свеклу.
— Чего тебе здесь надо? — закричала Леа Грунд. — Отправляйся домой, критикан и зануда, вечно ты все испортишь, иди копайся в своих книгах, червяк книжный, пиликай на своей виолончели, захребетник.
— Раз она ругается, значит, самое плохое уже позади, — сказал Хаупт.
По соседству старый Хесс с невесткой и каким-то беженцем тоже сажали свеклу.
— Визит знатных родственников! — крикнул старый Хесс.
— А ты бы помолчал, гнусная рожа, — отрезала Леа Грунд.
Хаупт, подойдя к Ханнесу, который как раз развернул плуг, взялся за уздечку Лотты, это была левая лошадь, направляющая в упряжке.
— Пошла, — мрачно скомандовал Ханнес.
Старый Хесс выпрямился. Сейчас он посмеется.
Ханнес сыпал про себя проклятьями. Если бы Хаупт хоть направление выдерживал. А то какой-то сплошной зигзаг получается. И Ханнес рванул поводья.
— Эй, тебе тут что — аттракцион? — крикнул Хесс.
— Смотри же наконец, куда ведешь! — заорал Ханнес.
Теперь занервничали и лошади. Лотта прижала уши.
От того, кто ее вел, так потешно пахло, он то сильно дергал за недоуздок, то вообще отпускал поводья. Лотта зафыркала. Ганс, мерин, зафыркал вслед за ней. Тот, кто вел Лотту, не шел почему-то рядом с ее головой, как она привыкла, а бежал, вытянув руку, где-то сбоку и в то же время впереди. Шея у Лотты вытянулась, теперь ее приходилось тянуть почти насильно. И шла она все медленнее. Пока наконец не остановилась.
Тут уж крики раздались со всех сторон. Лотта стала мочиться. Но в это время ее сильно стеганули кнутом, она рванула и распряглась. Тот, кто только что шел сбоку, но впереди, оказался теперь сбоку, но сзади. Ханнес пытался как-то держать плуг под контролем, старый Хесс надрывался от хохота, а Леа, выпрямившись, угрюмо наблюдала за этой сценой. Тем не менее они продвигались к концу борозды. Ханнес обливался потом, зато Хаупт шел наконец вровень с головой Лотты. Раздраженная, с прижатыми ушами, Лотта теперь снова шла в упряжи. Она вся покрылась пеной, желто-зеленая слюна стекала Хаупту на рукав, Ганс фыркал, задыхался, пускал ветры, и наконец они дошли до края борозды. Ханнес стер со лба пот, то же самое сделал Хаупт.
— Постой минутку, — сказал Ханнес, — я только разыщу свой картуз.
Когда он огрел Лотту кнутом и она рванула, Ханнес потерял свой картуз, к великому удовольствию старого Хесса. Ханнес добежал до места и поднял картуз как раз в тот момент, когда закричал Хаупт.
Ханнес припустил изо всех сил, Георг тоже, Лисс кинулась к ним, на соседних полях подняли головы, только Леа не двинулась с места. Ханнес подбежал первым.
