Эдуард Асадов - Что такое счастье. Избранное
Одна из основополагающих черт его поэзии — обостренное чувство справедливости. Воспринимая буквально как своих личных врагов злейшие пороки на земле, ведя по ним шквальный огонь из всех поэтических «огневых средств», он как бы протягивает дружескую руку испытавшему горе, оскорбленному или попавшему в беду. Люди признательны ему и за то, что он сумел выразить и передать их самые сокровенные чувства в минуты сомнений, раздумий, радости и любви.
…Но настоящая высокая любовь не узка, не локальна, она непременно многоцветна и широка. И если у всего прекрасного нет предела, то разве может быть предел у любви?! И если невозможно, к примеру, восхищаясь звездным небом, оставаться равнодушным, ну скажем, к Венере или Луне, так невозможно, любя природу, не любить все живущее на Земле. Вот почему у Эдуарда Асадова много стихов, которые буквально «населены» всевозможными птицами, бабочками, зверями.
Сергей Баруздин. «Когда творчество — жизнь, а жизнь — творчество»Джумбо
Джумбо — слон. Но только не простой.
Он в морской фарфоровой тельняшке,
С красною попоной, при фуражке
И с ужасно мудрою душой.
Джумбо — настоящий амулет:
Если Джумбо посмотреть на свет,
То проступит надпись на боку:
«Я морское счастье берегу!»
В долгом рейсе Джумбо развлечет,
Хвост покрутишь, — и, сощуря взгляд,
Джумбо важно в танце поплывет
Пять шагов вперед и пять назад.
А душа подернется тоской —
Руку на попону положи,
Слон смешно закрутит головой:
Дескать, брось, хозяин, не тужи!
А хозяин у него отныне
Ленинградец — русский капитан,
Тот, что спас из воющей пучины
Тринидадский сейнер «Алькоран».
И хозяин, сгорбленный, как вяз,
Утром в бухте, огненной от зноя,
Долго руку капитану тряс
И кивал седою головою:
— Я сдаю… Отплавался… Ну что ж!
Не обидь. Прими от старика.
Ты ведь русский, денег не возьмешь.
Вот мой друг… Ты с ним не пропадешь.
Джумбо — верный спутник моряка!
Вправду, что ли, дед наворожил?
Но когда попали у Курил
Прямо на пути тайфуна «Бетси»,
Некуда, казалось, было деться,
Но корабль вдруг чудом проскочил!
И с тех пор ненастье иль туман —
Капитан, слоненка взяв в ладони,
Важно спросит: — Ну, беду прогоним? —
Тот кивнет: — Прогоним, капитан!
Но сегодня к черту ураганы!
Нынче не в буране, не во мгле,
Джумбо с капитаном на земле
В ленинградском доме капитана.
И когда под мелодичный звон
Джумбо танцы выполнил сполна,
Восхищенно ахнула жена:
— Это ж — просто сказка, а не слон!
Знаешь, пусть он дома остается.
В море качка — смотришь, разобьется.
Если он и вправду амулет,
Для него ведь расстояний нет.
Моряки почти не видят жен.
Тверд моряк, а ведь не камень тоже…
Кто его осудит, если он
Милой отказать ни в чем не может?!
И теперь на полке у окна
Слон все так же счастье бережет.
А хозяйка больше не одна,
Джумбо тоже терпеливо ждет…
Годы, годы… Встречи и разлуки…
Но однажды грянула беда.
Люди — странны. Люди иногда
Делают нелепые поступки.
То ли муха злая укусила,
То ль от скуки, то ли от тоски,
Только раз хозяйка пригласила
Гостя на коньяк и пироги.
В звоне рюмок по квартире плыл
Запах незнакомых сигарет.
Гость с хозяйкой весело шутил,
А глаза играли в «да» и «нет»…
Вот, отставив загремевший стул,
Гость к ней мягко двинулся навстречу,
Вот ей руки положил на плечи,
Вот к себе безмолвно потянул…
Где-то в море, не смыкая глаз,
Пишет письма капитан в тоске,
Пишет и не знает, что сейчас
Все, чем жил он всякий день и час,
Может быть, висит на волоске.
И уже не в капитанской власти
Нынче абсолютно ничего.
Видно, вся надежда на него,
На слона, что сберегает счастье!
Никогда перед бедой грозящей
Верный друг нигде не отступал.
Слон не дрогнет! Даже если мал,
Даже если он не настоящий…
Гость уже с хозяйкой не смеются.
Он тепло к плечу ее приник.
Губы… Вот сейчас они сольются!
Вот сейчас, сейчас… И в этот миг
Ветер, что ли, в форточку подул,
В механизме ль прятался секрет?
Только Джумбо словно бы вздохнул,
Только Джумбо медленно шагнул
И, как бомба, грохнул о паркет!
Женщина, отпрянув от мужчины,
Ахнула и молча, не дыша,
Вслушивалась, как гудят пружины,
Точно Джумбо гневная душа.
Медленно осколок подняла
С надписью свинцовой на боку:
«Я морское счастье берегу!»
Лбом к окну. И точно замерла.
Где-то плыли, плыли, как во сне,
Пальмы, рифы, мачты, будто нити…
Руки — холод, голова — в огне…
Но спокойно гостю, в тишине,
Медленно и глухо: — Уходите!
В Желтом море, не смыкая глаз,
В ночь плывет хозяин амулета…
Только, видно, кончился рассказ,
Если больше — амулета нету.
Нет. Как нет ни шагу без разлук.
Есть лишь горсть фарфора и свинца.
Правда ль, сказка… Но замкнулся круг.
Хорошо, когда бывает друг,
Верный до осколка, до конца!
Орел
Царем пернатых мир его зовет.
И он как будто это понимает:
Всех смелостью и силой поражает
И выше туч вздымает свой полет.
О, сколько раз пыталось воронье,
Усевшись на приличном отдаленье,
Бросать с ревнивой ненавистью тени
На гордое орлиное житье.
За что он славу издавна имеет?
С чего ему почтение и честь?
Ни тайной долголетья не владеет,
Ни каркать по-вороньи не умеет,
Ни даже просто падали не ест.
И пусть он как угодно прозывается,
Но если поразмыслить похитрей,
То чем он от вороны отличается?
Ну разве что крупнее да сильней!
И как понять тупому воронью,
Что сердце у орла, не зная страха,
Сражается до гибели, до праха
С любым врагом в родном своем краю.
И разве может походить на них
Тот, кто, зенит крылами разрезая,
Способен в мире среди всех живых
Один смотреть на солнце не мигая!
«Рыбье счастье»
(Сказка-шутка)
В вышине, отпылав, как гигантский мак,
Осыпался закат над речушкой зыбкой.
Дернул удочку резко с подсечкой рыбак
И швырнул на поляну тугую рыбку.
Вынул флягу, отпил, затуманя взгляд,
И вздохнул, огурец посыпая солью:
— Отчего это рыбы всегда молчат?
Ну мычать научились хотя бы, что ли!
И тогда, будто ветер промчал над ним,
Потемнела вода, зашумев тревожно,
И громадный, усатый, как боцман, налим
Появился и басом сказал: — Это можно!
Я тут вроде царя. Да не трусь, чудак!
Влей-ка в пасть мне из фляги. Вот так…
Спасибо!
Нынче зябко… А речка — не печка. Итак,
Почему, говоришь, бессловесны рыбы?
Стар я, видно, да ладно, поговорим.
Рыбы тоже могли бы, поверь, судачить.
Только мы от обиды своей молчим,
Не хотим — и шабаш! Бойкотируем, значит!
Мать-природа, когда все вокруг творила,
Не забыла ни львов, ни паршивых стрекоз,
Всех буквально щедротами одарила
И лишь рыбам коленом, пардон, под хвост!
Всем на свете: от неба до рощ тенистых,
Травы, солнышко… Пользуйтесь!
Благодать!
А вот нам ни ветров, ни цветов душистых,
Ни носов, чтоб хоть что-то уж там вдыхать!
Кто зимою в меху, кто еще в чем-либо
Греют спины в берлоге, в дупле — везде!
Только ты, как дурак, в ледяной воде
Под корягу залез — и скажи спасибо!
Мокро, скверно… Короче — одна беда!
Ну а пища? Ведь дрянь же едим сплошную.
Плюс к тому и в ушах и во рту вода.
Клоп и тот не польстится на жизнь такую.
А любовь? Ты взгляни, как делила любовь
Мать-природа на всех и умно, и складно:
Всем буквально — хорошую, теплую кровь.
Нам — холодную. Дескать, не сдохнут, ладно!
В общем, попросту мачеха, а не мать.
Вот под вечер с подругой заплыл в протоку,
Тут бы надо не мямлить и не зевать,
Тут обнять бы, конечно! А чем обнять?
Даже нет языка, чтоб лизнуть хоть в щеку.
А вдобавок скажу тебе, не тая,
Что в красавицу нашу влюбиться сложно —
Ничего, чем эмоции вызвать можно:
Плавники да колючая чешуя…
Скажешь, мелочи… плюньте, да и каюк!
Нет, постой, не спеши хохотать так лихо!
Как бы ты, интересно, смеялся, друг,
Если б, скажем, жена твоя чудом вдруг
Превратилась в холодную судачиху?
А взгляни-ка на жен наших в роли мам.
Вот развесят икру перед носом папы,
И прощай! А икру собирай хоть в шляпу
И выращивай, папочка милый, сам!
Ну а рыбьи мальки, только срок придет,
Сразу ринутся тучей! И смех, и драма:
Все похожи. И черт их не разберет,
Чьи детишки, кто папа и кто там мама.
Так вот мы и живем средь морей и рек.
Впрочем, разве живем? Не живем, а маемся.
Потому-то сидим и молчим весь век
Или с горя на ваши крючки цепляемся!
Э, да что… Поневоле слеза пробьет…
Ну, давай на прощанье глотнем из фляги. —
Он со вздохом поскреб плавником живот,
Выпил, тихо икнул и ушел под коряги…
Маленькие герои
