Даниэль Глаттауэр - Навеки твой
2
В ее отношениях с ним произошел наконец качественный скачок. Ханнес однозначно перешел на ее сторону. Пару раз он застенчиво стучался к ней с помощью эсэмэсок и предлагал помощь. Нет, Юдит возражала, чтобы он регулярно навещал ее. От его присутствия ей становилось лучше. Отнесем этот факт к альтернативной медицине.
Юдит не разбиралась в гомеопатии, но разве не в том заключалась ее суть, чтобы поправлять здоровье человека малыми дозами лекарства, какое его, собственно, и сделало больным? А у Ханнеса был точно такой же голос, как в ее сюрреалистических видениях, которые по ночам вновь и вновь посещали ее в виде приступов безумия. И если теперь Юдит будет слышать этот голос, просвещающий маму в кухне о планировании помещений, статике, строительных материалах и дизайне кофеварочных машин, то призраки уйдут навсегда, и сознание придет в порядок. Кроме того, настоящий Ханнес обладал более богатым лексическим запасом, нежели его призрачная копия, барабанившая по мозгу неизменно тремя-четырьмя фразами.
В обхождении с ней, пациенткой, он имел перед остальными друзьями и посетителями солидное преимущество как более находчивый и непринужденный собеседник. Ханнес всегда пребывал в хорошем расположении духа и легко подстраивался под ее сложный изменчивый нрав с частыми взлетами и падениями, летаргическим забытьем и бодрствованием. Юдит ни разу не уловила в его тоне хотя бы малейшего намека на укор, в каком бы скверном состоянии ни находилась и как бы ни было сложно в эти моменты к ней подойти из-за ее капризного поведения.
В то время как Герд и другие прикладывали величайшие усилия и частенько пожинали неудачу в том, чтобы не показывать Юдит разочарование по причине ее полного равнодушия, Ханнес относился к ее необычному поведению как к естественному делу. Он фактически воспринимал Юдит такой, как есть, хотя «быть собой как есть» для нее сейчас было делом почти невозможным. В таком окружении Юдит не стыдилась своей болезни, и зависимость от помощи друзей не нагружала ее совесть. Когда Ханнес находился рядом, Юдит примирялась со своей участью и даже больше — ей это начинало нравиться.
3
Скоро Ханнес стал заглядывать к ней и в рабочие дни. Как правило, он замещал кого-нибудь из друзей, которые все чаще сказывались занятыми, а где-то с середины ноября, когда началась предрождественская лихорадка, друзья и вовсе стали оправдываться, что, к сожалению, не могут посещать Юдит так часто, как раньше. Вероятно, они были сверх меры разочарованы и раздражены тем, что психика Юдит не демонстрировала ни следа прояснения, она почти не говорила с ними, часами рассматривая стены и не раскрывая рта. Но что она должна была им рассказать? Бессодержательные дни и ночи без сновидений не давали никаких впечатлений, а ничего иного в ее жизни не существовало. Никто из них и представить не мог, насколько это утомительно.
Ханнес был совершенно другим человеком. Он ничего не требовал от Юдит, а просто занимался своими делами, украшал столы и полки, мыл кухню, слушал музыку, насвистывал навязчивые мелодии, которые помнил еще со школьных лет, шарил по телевизионным каналам в поисках серьезных новостей, листал научно-популярную литературу или — что нравилось ему еще больше — ее фотоальбомы, делал какие-то записи и наброски, чертил проекты. И все это не выпуская Юдит из поля зрения. Ханнес посматривал за ней краешком глаза и находился поблизости, подмигивал, чтобы приободрить, улыбался ей. Но при этом он — и тут Ханнес самым приятным образом отличался от всех остальных — не пытался с ней заговаривать и тем самым избавлял Юдит от необходимости расходовать последние силы на ответы. Очевидно, он лучше ее понимал, что ей необходимо.
Если Ханнес оставался на ночь, то делал это незаметно для Юдит. Вероятно, спал на диване. Всегда просыпался раньше нее, варил кофе и не оставлял следов своего ночного присутствия.
Только однажды в одну из ноябрьских ночей, когда голова была окутана плотным туманом, психика Юдит вышла из-под контроля. Наверное, она забыла проглотить лекарство или приняла двойную дозу другого. Возможно, провалилась в кошмарный сон, который вырвал ее из ватного сумеречного состояния и разбудил прежние страхи. Голоса и звуки преследовали Юдит и выгнали на улицу. Она уже думала, что слышала характерный звук качающихся металлических листов и ни с чем не сравнимое позвякивание кристаллов ее испанской люстры. Однако прежде чем похожий на Ханнеса голос успел произнести «эта давка», шумы внезапно стихли. Зажегся свет на ночном столике. Юдит почувствовала, как большая прохладная рука легла на ее разгоряченный горячкой лоб. Затем он осторожно склонился над ней и прошептал:
— Успокойся, моя любимая. Все хорошо, я с тобой, ничего не случится.
— Ты тоже слышал? — спросила она, трясясь от страха.
— Нет, — ответил он, — я ничего не слышал. Видимо, тебе приснился плохой сон.
Юдит: ты останешься со мной, пока не рассветет? Ханнес: ты этого хочешь? Юдит: да, прошу, останься. Хотя бы до восхода солнца.
4
В конце ноября наступал ожидаемый со страхом срок обследования у Джессики Райманн. Юдит провожала мама, что усложняло ситуацию. Умывальные принадлежности, пару ночных рубашек и маек Юдит сложила заранее. Надо быть готовой к тому, что ее сразу же оставят в больнице. В любом случае Юдит не испытывала желания представить свое положение лучше, чем оно было на самом деле, даже если Райманн станет придерживаться иного взгляда на вещи, нежели по версии Юдит.
— Привет! Как у вас дела? — поинтересовалась врач.
— Спасибо, я душевнобольная, — ответила Юдит.
Райманн рассмеялась и спросила, чего Юдит боится в настоящий момент, поскольку вся дрожит. Юдит: сейчас я боюсь вас. Райманн: сочувствую, любовь моя. Вы можете спокойно уйти! Юдит: я знаю, но ничего не могу с собой поделать. Будет лучше, если вы меня оставите в больнице. Райманн: нет-нет, так мы никуда не продвинемся. Я предлагаю немного поработать!
После того как у Юдит померили пульс, сделали кардиограмму и посветили фонариком под веками, ее попросили описать ощущения в состоянии дремы и в сумеречном состоянии за последние недели, причем разбить на утренние, дневные, вечерние и ночные — более чем изнурительное и рискованное дело, поскольку для этого требовались слова, каких уже длительное время у нее не было. В качестве поощрения Райманн отменила прием сразу двух лекарств, а другие, среди которых числились ее любимые белые пилюли, сократила вдвое.
— Я не наблюдаю у вас боевого духа, — озабоченно заявила врач-психиатр и крепко сжала ее руку. — Вы должны сопротивляться. Здоровье зависит исключительно от головы. Следует думать и работать над собой, а не заниматься вытеснением. Вы должны докопаться до самой сердцевины своей проблемы.
Юдит: у меня больше нет проблем, я сама проблема. Этого не следовало говорить, этим она нанесла профессиональное оскорбление Райманн.
— Если такие пациенты, как вы, перестанут сражаться, то нам надо закрывать учреждение. Чем мы можем помочь людям, которые по-настоящему тяжело больны?
— То есть вы не верите в то, что я тяжело больна? — спросила Юдит.
— Я вижу только, что вы, несомненно, к этому стремитесь и уже вышли на финишную прямую, — заключила Райманн. — Мне приходится все это наблюдать, и я сама становлюсь больной!
5
Два дня подряд Юдит попробовала провести без таблеток и посвятить время поиску источника своих проблем. Примерно такие же ощущения должны испытывать наркоманы в переходном состоянии от ломки до следующего кризиса сознания. Когда у нее получалось внушить себе, что она не тяжелобольная, — то обратной реакцией становилось неизменное ухудшение состояния. Юдит оказалась перед печальной перспективой однажды снова оказаться один на один со своими страхами. Кто о ней тогда позаботится? Даже у мамы появится законное основание для громких причитаний в адрес несчастной дочери.
Во время терапевтического часа Юдит заставила себя рассказать Артуру Швайгхоферу о своих недавних ночных звуковых галлюцинациях, вызванных испанской люстрой с кристаллами. Благодаря Зигмунду Фрейду Артур был твердо убежден, что в детском возрасте Юдит стала невольной и неосознанной свидетельницей каких-то драматических сцен, разыгравшихся в магазине светильников. Они оба стали размышлять, что бы это могло быть, и провели напряженную мозговую атаку. Вскоре Юдит перевела разговор снова на тему отпуска с приключениями под парусами.
В первую из двух бессонных ночей за Юдит присматривала мама и, соответственно, наоборот: Юдит следила за тем, чтобы мама не проснулась и не затеяла расспросы, почему она не спит. На второй день вечером должен был прийти Ханнес. Однако после обеда он позвонил и сообщил, что задержится. А в девять вечера заявил, что не придет: он очень сожалеет, но заболела его сослуживица, ему придется к следующему утру — сроку сдачи работы — завершить проект, над которым та работала.
