Олег Рой - Белый квадрат. Лепесток сакуры
– Вы хотите сказать, что… – медленно произнес Спиридонов и не договорил.
– …их всех депортировали на родину, – закончил его мысль Фудзиюки. – Акэбоно не могла ослушаться. Она…
Фудзиюки отвернулся и глухо продолжил:
– Она сказала, что умерла в этот день. Что больше ее нет, от нее ничего не осталось. Что душа ее останется с вами, а тело заберет неминуемая старость. И просила напомнить, что ее белый пояс никогда никто не развяжет – кроме вас.
Фудзиюки замолчал, не глядя на Спиридонова. Потом сказал, еще более глухо:
– Но вы не бойтесь – она сумеет пережить это.
– А если нет?! – вскричал Спиридонов. Внутри у него словно разорвалась начиненная шимозой шестидюймовая граната, и вспышка не имеющей физических причин боли выжигала, казалось, саму его душу.
– Викторо-сан, – мягко сказал Фудзиюки. – Давайте не поднимать эту тему, хорошо? Иначе вы рискуете вновь услышать сказку про лягушку и самурая.
Виктор почувствовал, что на глаза ему наворачиваются слезы, но непростые – от них резало веки, будто под них щедро сыпанули песку. Нет, не песку, алмазной крошки. Виктору казалось, он вот-вот заплачет кровью.
– Никогда больше не называйте меня Викторо-сан, – попросил он невнятно, севшим голосом. – И ничего не рассказывайте больше о тиграх и лягушках.
Фудзиюки посмотрел ему прямо в глаза. Они смотрели друг на друга и молчали. Затем Фудзиюки склонил голову, и Спиридонов ответил ему, отшвырнув давным-давно догоревшую папироску в серую, хилую траву. Между ними начался Поединок. Не на белом квадрате татами, просто под небом, по которому ветер нес облака. И ветер, и облака имели красивые японские имена. Но Спиридонов не хотел знать, каковы эти имена.
* * *Все совершенное прекрасно, даже в тех случаях, когда несет смертельную опасность. Прекрасна изготовившаяся к броску кобра, прекрасна выходящая из шахты ракета. Межконтинентальным бомбардировщикам и могучим боевым кораблям дают прекрасные имена, посвящают стихи и даже признаются в любви.
Буйствующая стихия тоже прекрасна – необычной красотой дышит небо во время грозы, когда его пронзают гигаваттные молнии; удивительно грациозны сносящие все на своем пути циклопические колонны смерчей, а уж извергающийся вулкан – просто поэма, сложенная природой.
Поединок двух дзюудоку прекрасен. Он завораживает, он кажется танцем, но это смертельно опасный танец. И все-таки какой необычайной плавностью, какой потрясающей силой наполнено каждое движение соперников! Глядя на двух мастеров «мягкого пути», ты невольно втягиваешься в их поединок, растворяешься в нем до тех пор, пока один из противников не будет повержен, распростерт на белом квадрате татами.
Когда же ты сам участвуешь в поединке, с тобой происходит странное превращение. Ты словно теряешь себя, словно сбрасываешь часть своей личности, стряхиваешь мишуру, наносное, чуждое. Обнажаются настоящие эмоции, открываются настоящие желания, усиливаются все чувства.
И разум, часто бывающий пленником будничной суеты, очищается, как туманная долина, по которой пронесся свежий ветер. Как слепец, прозревший от касания Бога, ты все видишь четко, ясно, без мглы обмана, тайн и недоговорок. Но важнее всего то, что отступает, уходит самый страшный враг любого человека – самообман. Жалость к себе, желание оградить свой комфорт, не допускать того, что может потревожить, – все это остается за пределами белого квадрата, и, лишившись этого груза, отрекшись от себя, открывшись миру и будучи готовым принять любую судьбу – победу, поражение и даже смерть, в момент боя ты обретаешь какую-то совершенно недоступную ясность сознания.
Виктор ощущал боль от потери Акэбоно и видел все ее острые грани. Видел и то, что во многом он сам виноват. Он, его невоздержанность, нежелание вслушиваться, анализировать и понимать привели к тому, что он не только сам страдал от потери, но и Акэбоно сделал несчастной. Это была его ошибка, ошибка, которую он себе никогда не простит.
Акэбоно поступила мудрее, решив с ним расстаться. Даже если бы у него все удалось из его фантазий и прожектов – какое будущее ждало бы их? Ведь Акэбоно была тропическим цветком и в промерзлой почве Центрально-Черноземного региона России замерзла бы, как тепличная фиалка, чей запах способен оставаться на коже и в самый лютый крещенский мороз.
Фудзиюки осторожно проверил его защиту. Раньше Виктор поспешил бы воспользоваться этим, чтобы совершить бросок или захват. Ему это еще ни разу не удавалось, а потому он просто блокировал наступление Фудзиюки. Тот снова попытался вывести его на активные действия и едва не поплатился за это, ловко избежав захвата.
Спиридонов улыбнулся. Он начинал понимать.
Все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать. Как часто мы с нетерпением пытаемся переломить ситуацию в свою пользу, не понимая, что, принуждая других исполнять нашу волю, мы лишь ухудшаем свое положение, закрываем для себя «окно возможностей» и в конечном счете проигрываем. До этого дня Спиридонов не умел ждать. Не умели ждать адмирал Рожественский, адмирал Макаров, адмирал Витгефт. Генерал Куропаткин и генерал Стессель тоже не умели ждать – но по-другому. Они ждали слишком долго. А во всем должна быть мера.
Спиридонов попытался атаковать Фудзиюки почти так, как в тот памятный вечер, когда израненные корабли Небогатова под конвоем японских крейсеров и миноносцев со спущенными флагами шли в японский плен. Почти – потому что он, казалось, был готов к ответным действиям Фудзиюки. Вот только сам Фудзиюки видел это и отреагировал совершенно иначе. Спиридонов почувствовал, что теряет равновесие, ухватил Фудзиюки за пояс, делая шаг назад, заваливая не готового к такому повороту дел учителя на себя. Мгновение – и Фудзиюки, кувыркнувшись через торс Спиридонова, оказался на полу. Он попытался было вывернуться, откатиться, но вместо освобождения попал к ученику в захват. Спиридонов не помнил, как называется его бросок, и не знал названия примененного им захвата, но знал, что любая попытка учителя высвободиться только ухудшила бы его положение.
Это была победа. Первая победа Спиридонова на татами. Хотя самого белого квадрата не было, да он и не нужен был…
– Ну что за молодежь пошла, – проворчал Фудзиюки, поднимаясь с земли, – никакого уважения к старшим… сначала ура-нагэ[36], потом еще и уммэй-джимэ[37]… я вас этому не учил.
Спиридонов, хоть и вышел победителем, поднялся на ноги чуть позже побежденного и тут же поклонился учителю, скрывая улыбку. Фудзиюки шутил, шутил с по-японски непроницаемым лицом.
– Не учил… – повторил Фудзиюки с ноткой грусти. – И впредь уже не буду.
– Почему это вдруг? – опешил Виктор.
– Потому что вы сами уже дзюудоку, – серьезно посмотрел на него Фудзиюки. – Вы победили меня, обладателя высшего дана дзюудзюцу. И это не было случаем, улыбкой судьбы – вы продемонстрировали свое мастерство, и мне хватает мудрости, чтобы поприветствовать рождение дзюудоку-сэнсэй. В Японии вы давно имели бы дан, но здесь вам некому сдавать экзамен и не с кем сразиться, кроме меня. Конечно, вам есть еще чему учиться…
– Да уж, – пробурчал Спиридонов. – У меня впечатление, что все сложилось помимо моей воли, я ведь и названий тех, что вы сказали, не знаю…
– Если бы мастерство заключалось в знании названий, то самым славным дзюудоку был бы писарь Кодокана, – улыбнулся Фудзиюки. – Теперь у вас есть главное. Вы сказали «все произошло помимо моей воли». Это так. А знаете почему?
– Потому что я в дзюудзюцу совсем салага, – рискнул предположить Виктор.
Фудзиюки улыбнулся:
– Я обожаю ваш юмор. Но нет, что вы, совсем не поэтому.
Он задумчиво посмотрел на Спиридонова, но у того сложилось впечатление, что смотрит Фудзиюки Токицукадзэ куда-то дальше… в вечность.
– Просто теперь вы не занимаетесь дзюудзюцу, – сказал он. – Вы живете в нем, а оно живет в вас. Вы знаете, как лучше всего поступить, атаковать, защититься. Вы – дзюудоку!
* * *После полудня в дверь его купе постучали. Спиридонов с досадой отложил ручку и пригласил стучавшего войти. Это оказался всего-навсего проводник, сообщивший, что через полчаса будет остановка в Челябинске.
– Стоянка полчаса, – добавил он. – Нам меняют паровоз.
– …и что? – не понял Виктор Афанасьевич.
– В вокзале есть недурной буфет, – объяснил проводник. – Не «Яръ», конечно, но покушать прилично можно за сущие копейки.
– Угу, – кивнул Спиридонов. – Спасибо за информацию, товарищ.
– Это, конечно, не мое дело, – заметил проводник, – но я подметил, что у вас, товарищ уполномоченный, прошедшие сутки маковой росинки во рту не было, если не считать пустого чаю. А ведь это дело не пустяшное, как говорит наркомснаб товарищ Микоян, гражданин Союза Советских Социалистических Республик обязан хорошо питаться. Желудок недостатком пищи испортить недолго. Мало нешто мы наголодались в годы разрухи?
