Артур Хейли - На высотах твоих
Сенатор Деверо горестно вздохнул.
— Вот это трудно, ох как это трудно с таким негибким правительством, какое сейчас у власти. Но скажите мне, вы действительно уверены, что для этого несчастного молодого человека так-таки ничего нельзя сделать — в юридическом смысле, имею в виду?
Элан колебался:
— Но это только экспромтом.
— Естественно.
— Ладно, если предположить, что изложенные в газетах факты достаточно достоверны, то этот Дюваль не имеет вообще никаких прав. Прежде чем он смог бы обратиться в суд — если такой шаг принес бы какую-нибудь пользу, в чем я сомневаюсь, — ему было бы необходимо получить официальное разрешение на въезд в страну, что представляется маловероятным. — Элан бросил взгляд на Шерон. — По моим расчетам, все закончится тем, что судно продолжит плавание, а вместе с ним и этот Дюваль.
— Возможно, возможно, — протянул сенатор, разглядывая пейзаж Сезанна, висевший перед ним на стене. — А все же иногда в законах обнаруживаются лазейки.
— И очень часто, — согласился Элан. — Я же предупредил, что высказываю мнение, что называется, в предварительном порядке, без изучения вопроса. Чистый экспромт.
— Да, конечно, я понимаю, мальчик мой, — сенатор оторвал наконец взгляд от картины и вновь продолжил деловым тоном:
— Именно поэтому я прошу вас как можно глубже изучить это дело и посмотреть, найдутся ли какие-либо лазейки. Короче, я хочу, чтобы вы как адвокат представляли интересы этого несчастного молодого человека.
— Но если он…
Сенатор Деверо остановил его жестом предостерегающе поднятой руки.
— Сначала выслушайте меня. Я намерен оплатить вам гонорар за юридическую помощь и все ваши расходы по этому делу. Взамен я прошу только одно — чтобы мое участие в нем оставалось в тайне.
Элан в растерянности заерзал на канапе. Момент, он прекрасно понимал это, может оказаться весьма важным — как для него, так и для других. Само по себе данное дело пусть будет пустышкой, но, если его правильно повести, оно поможет ему установить полезные в будущем связи, а впоследствии и получить работу над другими делами. Когда он утром ехал сюда, он не знал, что его ждет, теперь, когда стало известно, он, казалось, должен был радоваться. А его все же терзали сомнения. Элан подозревал, что здесь кроется нечто гораздо большее, чем старик счел нужным ему открыть. Он явственно ощущал на себе взгляд Шерон.
Неожиданно даже для себя Элан спросил:
— Но почему, сенатор?
— Что почему, мальчик мой? — ласково поинтересовался Деверо.
— Почему вы так хотите, чтобы ваше участие оставалось в тайне?
На мгновение сенатор, похоже, смешался, потом лицо его прояснилось.
— В Библии сказано что-то вроде того, что, когда берешься за благодеяние, пусть левая рука не ведает, что творит правая.
Исполнено это было отлично. Но в голове у Элана все стало на свои места. Он тихо переспросил:
— На самом деле речь идет, видимо, не о благодеянии, а о политике, сэр?
Сенатор сдвинул брови.
— Боюсь, не понимаю вас.
“Ну, — подумал Элан, — вот и все. Вот ты и сорвал сделку и потерял первого в твоей жизни крупного клиента”. Вслух он твердо проговорил:
— Сегодня иммиграция составляет главную политическую проблему. Это конкретное дело уже попало в газеты и может доставить правительству множество неприятностей. Не это ли вы задумали, сенатор? Использовать в своих целях того юношу на судне как своего рода пешку? И не поэтому ли вы обратились ко мне — молодому и зеленому, а не в вашу обычную юридическую фирму, которую сразу связали бы с вами? Очень сожалею, сэр, но вести юридическую практику таким образом в мои планы не входит.
Он говорил резче, чем намеревался, но возмущенное негодование в нем взяло верх. Он спросил себя: “А как же я все это объясню своему партнеру Тому Льюису? Как Том поступил бы на моем месте?” Элан подозревал, что Льюис действовал бы иначе: его партнер обладал достаточным здравомыслием, чтобы не отказываться от гонорара из-за дурацкого донкихотства.
Сквозь эти мысли извне прорвался какой-то дребезжащий звук. К своему удивлению, он обнаружил, что слышит довольный смешок сенатора Деверо.
— Молодой и зеленый — так вы, по-моему, сказали, мальчик мой? — сенатор опять залился смешком, мягко колыхая брюшком. — Ну-ну, может, и молодой, но уж точно не зеленый. А ты как думаешь, Шерон?
— Я бы сказала, что ты, дед попался.
Элан заметил в устремленном на него взгляде Шерон нескрываемое уважение.
— Согласен, милочка, и вправду попался. Ты отыскала очень неглупого молодого человека.
Элан ощутил, что атмосфера резко изменилась, он, правда, не был уверен, в лучшую ли сторону. Точно теперь он знал одно — сенатор Деверо был человеком непростым и многогранным.
— Ну ладно, значит, карты на стол, — тон сенатора также изменился, его голос звучал не столь внушительно, сейчас он словно обращался к равному себе. — Предположим, все, что вы здесь наговорили, правда. Но следует ли из этого, что тот молодой человек на судне так и не имеет права на юридическую помощь? Следует ли из этого, что ему нельзя протянуть руку помощи только потому, что мотивы отдельного лица, в данном случае — мои, могут носить неоднозначный характер? Если бы вы, мальчик мой, не дай Бог, тонули, разве вы стали бы думать о том, что тот, кто бросился вас спасать, поступил так исключительно потому, что посчитал, будто живой вы ему можете еще пригодиться?
— Да, — согласился Элан, — пожалуй, вы правы.
— Тогда в чем разница? Если она вообще существует. — Сенатор Деверо подался вперед. — Позвольте кое-что у вас спросить. Думаю, вы верите в то, что любая несправедливость должна быть исправлена?
— Конечно.
— Конечно, — повторил сенатор, кивая головой, словно удовлетворенный собственной проницательностью. — Возьмем тогда этого молодого человека на судне. Нам говорят, что у него нет никаких законных прав. Он не является ни канадским гражданином, ни добропорядочным иммигрантом, ни даже транзитным гостем, который сойдет на берег и вскоре покинет страну. В глазах закона его просто не существует. Поэтому, даже если он пожелает апеллировать к закону — обратиться в суд за разрешением на въезд в эту или другую страну, — он не сможет этого сделать. Правильно?
— Я бы не стал прибегать к таким формулировкам, — осторожно согласился Элан, — но по сути правильно.
— Иными словами, ответ утвердительный.
— Да, — криво усмехнулся Элан.
— Тогда давайте предположим еще, что сегодня ночью этот же самый человек на судне в Ванкуверском порту совершит поджог или убийство. Тогда что с ним станет?
Элан кивнул. Он понял, куда клонит сенатор.
— Его отконвоируют на берег и подвергнут суду.
— Именно так, мальчик мой. И если признают виновным, то, не сомневайтесь, накажут — вне зависимости от того, пользуется он гражданским статусом или нет. Таким образом, как мы убедились, закон может достать Анри Дюваля, хотя для него самого закон недостижим.
Это был чисто и мастерски сработанный довод. “И нечему удивляться, — подумал Элан, — старик ведь — искушенный и опытный полемист”.
Как бы то ни было, его аргумент содержал глубокий смысл. Действительно, почему закон должен действовать столь односторонне — против человека, а не в его защиту? И даже если мотивы сенатора Деверо носили чисто политический характер, ничто не могло изменить сути приведенного им факта — человеку, находящемуся среди людей, отказано в элементарном человеческом праве.
Элан погрузился в раздумье. Что может сделать закон для этого человека на судне? Все или ничего? А если ничего — то почему?
Элан Мэйтлэнц не питал иллюзий относительно закона. При всей своей неопытности в адвокатуре он прекрасно понимал, что справедливость не является ни безусловной, ни беспристрастной и что порой несправедливость торжествует над правотой. Он знал, что общественное положение имеет большое значение, когда дело доходит до преступления и наказания, и что состоятельных людей, которые могут использовать все предусмотренные законом ходы, ждет не столь страшное возмездие за содеянное зло, нежели тех, кому менее тугие кошельки не позволяют сделать этого. Он был уверен, что временами из-за медлительности закона безвинным отказывают в их правах и что те, кто заслуживает пересмотра дел, не добиваются этого из-за недоступной стоимости одного дня в судебном процессе. А на другой чаше весов — заваленные делами суды, совершающие скороспелое правосудие, зачастую не заботясь о соблюдении прав обвиняемого.
Элан постиг эти вещи точно так же, как их постепенно, но неизбежно узнают все студенты и начинающие адвокаты. Нередко они больно ранили его — так же, как и его старших коллег, чей идеализм не поистерся за годы работы в коллегии адвокатов.
Однако при всех своих пороках закон обладал одним величайшим достоинством. Он был. Он существовал. Его величайшее достоинство было в его наличии.
