Сергей Иванов - Остров Невезения
Пока бригадир управляла конвейером, бдительно следила за нашим поведением и качеством упаковки продукта, я тайно просчитывал и сопоставлял рабочее расписание, день назначенного визита адвокатской конторы, оплаченные дни за жильё, хилые трудовые сбережения и легенду будущего полит беженца. Мысленно я уже смирился с обстоятельствами и был готов избавить смутившегося бригадира от моего трудового участия. Насильно мил не будешь. Особенно, если твой непосредственный начальник — ярко выраженный продукт колониального воспитания с африканскими комплексами, а подчинённый — субъект, приблудившийся к банановому конвейеру из страны, где он в детстве всем обещал стать космонавтом…
Для неё Англия — это империя, которая долго имела её африканскую страну и народ, а теперь позволившая ей самой пожить на острове и управлять фабричным конвейером и послушными работниками-иммигрантами. Для меня же, это страна, о которой я знал по их музыке и литературе, и мне было любопытно побывать здесь и увидеть всё своими глазами. Она изучала живой колониальный английский язык в своих африканских условиях, а я, книжный английский зубрил в своих советских школах, курсах, университетах. Поэтому, встретившись на английской фабрике по сортировке и упаковке бананов, мы смотрели на этот конвейер сквозь различные призмы, и каждый видел всё по-своему. Вероятность того, что мы поймём, друг друга и станем вместе и дружно паковать бананы, оказалась ничтожно малой. Мы оказались её необъяснимой головной болью. Таковая роль мне и самому не нравилась.
В конце одного из рабочих дней, как обычно, по команде бригадира, мы закончили упаковку, подчистили каждый вокруг своего рабочего места, и направились к выходу из цеха. Однако бригадир окликнула нас и с ноткой возмущённого недоумения спросила:
— Куда это вы собрались?!
— Домой… Подобно другим работникам, — указал я на группку удалявшихся пакистанцев.
— Но я вас пока не отпускала, — поставила нас на место бригадир и ожидала, что мы ей ответим.
— Разве рабочий день не окончен? — спросил я с заметным раздражением.
— Здесь я решаю, когда заканчивается рабочий день, — начала та дисциплинарное лечение.
— Та пошли ты на хер эту черную сучку! — раздражённо посоветовал мне Аркадий, и пошёл себе далее, якобы не понимая происходящего.
— Мы подчистили у своих рабочих мест… Или для нас есть ещё какая-то работа? — терпеливо и неискренне вежливо спросил я.
— Для начала вернитесь, — взглянула она в след уходящему Аркадию, — и я скажу, что вам ещё следует сделать, — неуверенно командовала завезённая из Африки.
Мне стало ясно, что нас провоцируют на конфликт.
По моим расчётам, если учесть назначенную мне встречу в адвокатской конторе и возможное положительное развитие событий в качестве полит беженца, то уже не имело смысла продолжать такие натянутые трудовые отношения.
Ничего, не ответив ей, я, молча, направился к выходу. Сергей шёл следом за мной. Оказавшиеся рядом польские и пакистанские работники с любопытством наблюдали за актом неповиновения. Бригадир, не ожидавшая такой неуважительной реакции на свою команду, да ещё и в присутствии других подчинённых, сорвалась на привычный ей рабочий крик. Поспешила поправить ситуацию.
— Вы куда?! Я к вам обращаюсь!..
— To home…[18] — коротко ответил я, не оборачиваясь.
Хотелось последовать совету Аркадия и ответить ей, чтобы все слышали: Fuck off, stupid bitch![19]
Не сделал я этого только из уважения к Крису. Мне не хотелось создавать агентству проблематичные отношения с фабрикой и доставлять ему лично головную боль.
Я шёл через фабричные цеха к раздевалке и думал о том, как легко и гармонично у меня складывались человеческие отношения с Крисом. В общей сложности мы общались с ним не более двух часов, но я был уверен, что там меня правильно понимают, даже с моим акцентом и ограниченным запасом слов. Под руководством же этой афро-английской особы я провёл около двухсот конвейерных часов своей жизни, не давал ей повода невзлюбить себя, и вполне смиренно воспринимал её, как своего непосредственного начальника. Откуда и почему эта дистанция и дремучее напряжение? Я слышал об утверждении современных биологов о том, что между генами людей и обезьян огромная дистанция, но я также имел положительный опыт общения с её земляками. Будучи студентом, я бок о бок проживал в общежитии с представителями Ганы и Нигерии. Любой из тех студентов и моих приятелей мог оказаться её родственником. Наконец, сколько народных средств скормили африканским странам наши компартийные мудрецы!
На видимом мне материальном (конвейерном) уровне я в упор не видел причин для такой животной неприязни к нам, но где-то в иных, высокочастотных вибрациях межу нами возник и усиливался диссонанс, о котором я мог лишь логически догадываться по её внешним проявлениям подозрительности. Она же, инстинктивно ощущала в нас чужое и непонятное.
С другими товарищами по цеху тоже как-то неловко сложилось. Молодая симпатичная пакистанка в первый же день совместной работы заявила мне о своих исламских духовных корнях. И в качестве иллюстрации рассказала о братьях, готовых отрезать голову её английскому неверному дружку…
Молчаливая славянская Марта, сбежавшая из польского села, за все дни работы за одним столом, поведала лишь, что «поле дупу коле»… Если я правильно её понял, — работа в поле затрахала! И теперь она здесь зарабатывает лёгкие деньги.
Лишь польская напарница Татьяны, — пани пограничного возраста, выражала мне свою недвусмысленную симпатию женщины, вынужденно засидевшуюся на чужбине. Но я не обнаружил в себе взаимных настроений, и пришлось делать вид, непонимающего. Если душа не лежит, то уже и не встанет. В таких ситуациях начинаешь невольно верить, что твои мысли способны влиять на окружающий тебя материальный мир. Слова никому худого не сказал, чем мог — помогал, старался быть своим парнем, но мне не поверили, и в пролетарии не допустили. Тем легче мне уходилось.
I did the best things for everybody, so why do I feel like shit?[20]
6
A million roads, a million fears…[21]
Свой шкаф открыл ключом, фабричный халат повесил, а куртку одел. Холодную, увесистую фунтовую монету, пролежавшую в механизме замка более трёх недель, вынул и отправил греться обратно в карман. Ключ оставил застопоренным в замке открытой дверцы шкафа, готового послужить новому работнику. Уходя, с благодарностью подумал о простоте процедуры. Получение чека в агентстве, и возможный разговор с Крисом, о факте окончания отношений — не представлял никаких сложностей (ни на грубом материальном, ни на пресловутом, зыбком, коварном тонком уровнях). С этим джентльменом я чувствовал себя, как с другом детства.
Теперь мы все четверо, проживавшие в одной комнате, оказались без работы. Сергей открыто обвинял в случившемся Аркадия и моего земляка, а те посылали его. Мне, по секрету советовал, как можно скорее расстаться с ними, и в будущем держаться от таких людей подальше. Рекомендовал, иметь дело с ним. Сочетание последних событий всё более объединяли меня с Сергеем вокруг предстоящего посещения адвокатской конторы. Аркадий и мой земляк сосредоточились на телефонных переговорах по поводу новой работы, и вскоре объявили о своём отъезде куда-то на север. Я был искренне рад их благополучному самоопределению и с надеждой ожидал скорой и счастливой развязки затянувшегося коммунально-психологического узла. Меня удивило их совместное решение… помочь мне выйти из затруднительного положения.
Мой земляк, подгадав момент, когда поблизости не было Сергея, по-приятельски сообщил о предложенной им работе на цветочных плантациях, куда они готовы и меня взять. Я поблагодарил за проявленное внимание и отказался, коротко сославшись на иные планы и южное направление.
Назначенный нам день приёма в адвокатской конторе случайно совпал с четвергом — последним днём недели проживания. По пятницам мы вносили рентную плату за следующую неделю проживания.
В четверг утром, чтобы прибыть в Лондон до девяти утра, мы встали рано и вышли из дома, когда все соседи ещё спали.
Из разговоров накануне, я понял, что Аркадий и мой земляк планировали переночевать здесь последнюю ночь, а утром отбыть на новое место. Предполагалось, что, вернувшись из Лондона, мы их уже не увидим. По этому поводу никто не горевал.
Утро выдалось ненастное. Порывистый ветер сочетался с дождём. Не полюбившийся мне пакистанский город Лютон словно взбесился, обдувая и поливая нас вдогонку. Всю полуторачасовую дорогу до Лондона лил дождь, и на душе было дождливо и ветрено-неспокойно. Накопилось много вопросов, обсудить которые мне не было с кем.
Уже в центре Лондона, когда все пассажиры сошли, мы оказались в автобусе одни. Водитель поинтересовался, где же мы хотим сойти. Я высказал предположение, что конечной остановкой будет вокзал Виктория, куда нам и надо. Водитель понимающе улыбнулся и пояснил, что конечная остановка уже была, но обещал высадить нас неподалёку от станции метро Виктория. Мы присели поближе к водителю, и, поджидая остановку, разглядывали дождливый утренний будничный Лондон.
