Антон Понизовский - Обращение в слух
Я ему: «Ну, рассказывай мне: как брат-то, доволен кошельком моим?» Вот так сразу! Он: «Эп... эп...» У него отобрало речи. Я говорю: «Чё ж молчишь-то? Кошелёк-то, — говорю, — хороший, кожаный. У моего сына, — говорю, — ты забрал, а брату своему отдал?!»
И он потом сказал: «Да, это своровал я. Я тебе сделал пакости за то, что ты не стала со мной жить». Это правда.
Потом был ещё момент.
Мы построили вместе гараж. А мне негде было хранить доски. Я ему привезла в гараж доски. А потом я нашла людей, которые сделают мне забор вокруг огорода. И говорю: «Доски-то мои отдай мне».
«Какие доски? Я никаких досок не брал! Всё, что в гараже — всё моё».
А мне перед этим снится сон: был такой Бубенцов (а он есть и сейчас, только спился совсем). И он ему предлагает доски, говорит: «Тут вот Галины доски лежат, возьми себе». Я ему и говорю: «Ген, ты почему Бубенцову даёшь мои доски? Какое ты право имеешь! Это доски — мои!» А он говорит: «Нет, это не твои доски, они в моём гараже». Всё! И сон получается — он мне вот — просто в руку! Так что вот... это во!..
Это просто — ходячая энциклопедия!.. Кто?Я.
Но посуду-то мыть помогал?
Посуду всегда мыл. Я его за это время научила кушать готовить, стирать, убираться... всё-всё умел делать, всё.
Мы ему предложили: продай нам комнату — мы тебе эти деньги дадим, купишь себе какое-нибудь жильё. Чтобы только разъехаться. «Нет».
Я ему говорю: «Ну, тогда мы приватизируем нашу комнату, выставим на продажу — ты её не в силах будешь купить, потому что у тебя денег нет, ты пьёшь — значит, мы продаём её азерам, и они с тобой сделают то, что они захотят». Это было в апреле.
А в августе-месяце он говорит: «Галина Тарасовна, я тебе хочу сообщить хорошую весть».
Я ему говорю: «Ты мне никогда за двадцать лет не сообщил хорошей вести».
Он говорит: «Нет, это хорошая весть, и тебе она интересна».
Я говорю: «Так, ну я тебя слушаю».
«Я продаю комнату. Ты берёшь?»
Я сказала: «Да. Мы — берём!»
Но у него же комната была неприватизированная? Надо было ещё приватизировать за свои деньги — а он человек скользкий... Пришлось рискнуть. Пришлось за свои деньги в Ярославле ему купить дом, в котором он будет жить... Ну, слава Богу, всё получилося хорошо. Он сейчас живёт в Ярославле. Он спился. Попал в психушку.
Но, как говорится — выбрал сам свою судьбу. Он уехал, мы остались — разошлись как в море корабли.
А у вас и второй муж был Геннадий...
У меня мужья и тот — Геннадий, и тот — Геннадий. Первый Геннадий и этот Геннадий.
А уж третий, тот был Георгий...
II.
Повесть о трех мужьях, или Неоконченная симфония (окончание). Третий муж и другие
Я всегда говорю: «Третьего я нашла под забором».
Они привозили палатку ставили возле забора и торговали яйцами, колбасой, сосиськами и всем на свете. А он был на этой машине водителем.
А я как раз получила квартиру и заказала на Власихе уголок.И подруга моя заказала там. Я говорю: «Люд, а кто ж повезёт?»
Она говорит: «Да Михалыча попроси. Он мужик деловой,
он тебе чего хочешь сделает». (Ну, это потом я узнала,
что он был её... хорошим знакомым.)
Яему говорю: «Михалыч, вот так и так... Будешь мимо
ехать — завези?»
Он: «Ну ладно, давай...»
Я ему дала накладные, дала ключи от квартиры (там ещё никто не жил). Вечером после работы прихожу — уголок дома.
Потом надо было под телевизор тумбочку — привёз. Я дома была: уже чего-то мы там делали, ремонт какой-то... Он зашёл: «Привет-привет, как дела? Я вот тумбочку привёз».
«Хорошо, спасибо». Ушёл...
...Да! а ключ от квартиры он мне не отдал. И находил причины заехать, зайти, поговорить... Ну, и так потихоньку начали отношения развиваться...
А жили они в спортзале в «Полянах», все эти гастарбай-теры. Простынями отгораживались друг от друга, и всё. На матах спали.
И двадцать седьмого декабря он жену отправляет домой в Молдавию. У них было так: они на два месяца приезжают, работают и домой уезжают.
Потом жена звонит ему, он говорит: «Пока сейчас работы нету».
Потом снова: «Да пока нету...»
Ну, душа женская чувствует же — ив мае месяце она взяла билет и приехала.
Он её встретил, объяснил ситуацию и сказал: «Езжай домой, отдыхай там, а я домой не приеду».
Но деньги он отправлял все своей семье. Принёс — в тумбочку положил — отправил. Так эти денежки, как говорится, и шли...
А я была, скажем так, довольна тем, что просто был рядом мужчина.
Но... Женщины — г'лупые. Знаете, как: есть хитрые, есть умные, а есть — г'лупые... ( смеётся) Ну ведь правду же говорю!
Вот тоже — вроде был человек нормальный: мог привезти-сделать, всё...
Но любил выпивать. Сначала по обстоятельствам: то день рожденья, то у кого-то там дачу сделали собралися, ещё... Потом дальше — больше. Что называется, «пропил горло». Пил холодное пиво, пил холодную воду, пил холодную водку — у него село горло. Начал шипеть. Я его возила сюда в больницу. Как-то первое время вроде немножко прорезался голос, а потом так и осип. И всё время подцамши, поддамши... Это длилось в течение семи лет.
Я не хочу сказать, что он плохой человек, понимаете? Но если ты сегодня пьян, завтра пьян... А я живу — я живу для чего? Сын у меня женился, своя семья. Мне у себя дома хочется тепла. Добра. Взаимопонимания. А он пришёл — лёг на подушечку пьяненький, и вот так качается. И телевизор работает. Я зашла с работы — разговаривать не с кем. Человек каждый божий день вот в таком состоянии. Зачем мне нужен такой мужчина? За-чем?
Я ему говорю: «Скажи, пожалуйста, за-чем ты мне здесь живёшь? У тебя есть своя семья, жена, дети. Я тебя не держу: собирай, как говорится, манаточки и езжай туда к детям».
Он говорит: «Я домой не поеду».
После этого у нас отношения стали хуже налаживаться. Я его выгоняла из дома.
Уехал в Голицыно, там у них база, живут таджики. И он с таджиками три или четыре дня жил. И там так: поса-дочка — он пошёл, провалился и чуть не утоп. Таджики вытащили, таджикам спасибо.
Он у меня тонул. Он у меня замерзал. Он у меня помирал!
На двадцать третье февраля на работе напились так, что... Он доехал автобусом до остановки, вышел — но в каком состоянии, я не знаю, — и где он падал и как, я не знаю. Его принесли без сознания: у него были разбиты мозг'и. Видать, навзничь падал: разбиты мозг'и. Один молодой человек знал, что он здесь живёт, мужикам сказал, они помогли донести. Гололёд такой был... И морозы — двадцать три градуса, просто!.. Я обмыла его, спиртом оттёрла: все случаи знаю, что при каких делать...
Ругаюсь. Говорю, что нельзя так себя вести, всё на свете...
Я с ним знаете уже как? Месяц не разговариваю, два. Но домашние обстоятельства бывают так, что приходится... ну я же тоже не камень: начнёшь разговаривать просто так...
Сегодня начала разговаривать — завтра он снова — пьян!
Пьяный шёл с Пионерской пешком до Успенского. А в то время уже ни автобусы, ничего не ходило.
У сына моего была восьмёрка, они с другом ехали где-то в десять - в одиннадцать вечера, возвращались обратно. Ехали-ехали — притормозили: ну, может быть, заподозрили что-то... Его друг говорит: «Слав, там вроде кто-то возле столба шевелится. Не твой Михалыч?» Они сдали назад, — там ещё милиция на посту стояла, их оштрафовали за то, что назад сдавать нельзя...
То есть, столб был недалеко от милицейского поста — но Михалыча милиция не замечала?
А зачем он им? Ковыряется... да хоть подохнет — им пофигу же мороз.
Они подъехали, а он уже... ручки-ножки вот так... Они его быстро в машину. Привезли домой — я его снова выходила, отпоила, оттёрла спиртом, согрела... Это было в одиннадцать вечера. А в полпервого бросилась: документы! А там у него все документы молдавские, и все российские, по которым он имел право работать, и ключи, и свидетельство, и паспорта, всё! Я сыну звоню, говорю: «Сынок! Время полпервого, — говорю, — документов никаких нету. Вы где его взяли?» Он мне говорит: «Под столбом». Я говорю: «Езжайте туда, ищите». Поехали. Расковыряли — все документы лежат... И так это накапливалось, накапливалось... У меня приехала племянница, и она вела журнальчик такой, конспектик. За три месяца он был трезв одиннадцать дней. Остальное время он не был трезв. Я вам уже говорю — выгоняла...
Ну а ему-то чего? Соберётся — уходит. Ключи взял от гаража — стал ночевать в гараже.
В октябре в одиннадцать часов вечера сын мне звонит и говорит: «Мам, быстрей беги к гаражу. Ско-рей. Михалыч помирает».
Я говорю: «Ты что!» Прибегаю — а он от водки обпился, и уже ручки-ножки вытянуты были. Мы его под руки домой волоком притащили, давай отхаживать... Есть такое лекарство в аптеке, типа кофе продаётся. Только чуть-чуть потемней. Я не помню, как называется. Как чай разводишь, отпаиваешь, и выходит всё с организма... ну, убивает вот эти водочные, я не знаю... ну, отравление, отравление водочное.
