Маша Царева - Золушки для холостяков
Он повторил:
– Это пройдет. Это страсть.
Она внимательно посмотрела на него – в приглушенном свете ее серые глаза казались почти черными. Как и большинство женщин, в вопросах межполовых отношений она была почти ясновидящей.
– Надеюсь, – она попробовала улыбнуться, – надеюсь, что пройдет. Наверное, тебе лучше знать. Но если нет… Ты прости, но я этого так не оставлю.
Глава 7
Иногда, глядя на мою энергичную подружку Альбину, я думаю: а почему же я сама в ее возрасте была совсем другой? Почему я толком не знала, чем мне было бы интересно зарабатывать на жизнь? За кого хотелось бы в идеале выйти замуж? Чего добиться, к чему прийти?
Я всегда была спонтанной, я думала, что придет время, и я влюблюсь именно в того, кто мне нужен. И найду свою работу. Уверенно займу свою нишу – только не стоит торопить события. И к чему я в итоге пришла? Мне двадцать девять лет, опасный возраст, предшествующий комплексу тридцатилетия. У меня ничего нет за душой, кроме съемной квартиры и шкафа, доверху забитого шмотками, продав которые я могла бы купить не самый плохой автомобиль (но это только теоретически, потому что мои ношеные шмотки никто не купит). Я не была замужем, у меня нет детей. У меня было черт знает сколько мужчин, но ни один не оставил в моей душе хоть какой-нибудь, пусть даже трагический, след. Я живу ровно и скучно, я точно знаю, что завтрашний день не принесет никаких новостей, кроме новых попоек, новых клубов и новых бойфрендов. Я – типичная прожигательница жизни, и, скорее всего, меня ждет одинокая старость, единственной отрадой которой будут бесконечные воспоминания о былых горячих деньках.
Аля другая.
Она тоже не против отправиться в субботу в клуб «Пропаганда», напиться почти до беспамятства, порвать ночь в клочья с брюнетистым незнакомцем, а потом встретиться за поздним завтраком с подружками и делиться ночными впечатлениями, весело и сонно.
Однако ее легкомысленность обманчива, потому что у Али есть четкая жизненная стратегия.
В отличие от меня.
Мы сидели в модном баре «Постскриптум», курили яблочный кальян на молоке, и Альбина рассказывала о своем новом любовнике (впрочем, она с ходу принялась называть его «любимый», хотя ранее адептом романтической дури не слыла). А я молча слушала и восхищалась. Ну почему так получается – у меня, взрослой бабы, в личной жизни – черт-те что, а эта малолетка уверенно и мудро строит конструктивные отношения с серьезным, обеспеченным мужчиной! И все у нее распланировано на пять лет вперед.
– Он предложил мне подписать контракт на пять лет, – говорила Аля, – эксклюзивный.
– Ты имеешь в виду брачное соглашение? – не смогла удержаться я. – Такой срок он тебе отпустил?
– Я имею в виду продюсерское соглашение, дура набитая, – огрызнулась Альбина. – Если я его подпишу, то буду иметь право работать только с ним, с Гришкой.
– А тебе это вообще надо? – засомневалась я. – Я, конечно, ничего в музыкальном бизнесе не понимаю…
– Если не понимаешь, то и не лезь! – отрезала Аля.
Я на нее не обиделась. Я знала, что ее беспричинная агрессия на самом деле обусловлена тем, что она сама не уверена в правильности собственного решения.
– На самом деле у меня тоже есть сомнения, – вздохнула Аля, – то есть, с одной стороны, я понимаю, что я еще никто и ему нужны какие-то гарантии. Он же в меня вкладывает не только труд, но и личные деньги. А с другой стороны… Гриша неопытный продюсер. Вдруг у него ничего не получится? Через пять лет мне будет сложно начать все сначала.
– Почему? – удивилась я.
– Потому что через пять лет я уже буду слишком старой для шоу-бизнеса, – простодушно объяснила она мне, почти тридцатилетней.
– Сволочь ты, Алька, – усмехнулась я.
– Такова жизнь, Настена… А все же как бы на моем месте поступила ты?
– Не знаю, – замялась я. – Алька, мне сложно тебе советовать. Но если обратиться к интуиции… Почему-то мне кажется, что здесь что-то не так.
– Что ты имеешь в виду? – напряглась Альбина.
– Слушай, а может быть, тебе ограничить его хотя бы тремя годами?
– А пойдет ли он на это?.. Настька, я чувствую, что сейчас нахожусь на самом важном перепутье в жизни. Если я сейчас сделаю что-то не так, то все испорчу.
Борис Сыромятин был для меня самым близким и самым далеким человеком одновременно.
С одной стороны, я знала о нем все. Если, конечно, в неопределенную категорию «все» вкладывать не фактический материал его жизненного резюме, а те особенные секретные тонкости, которые знают друг о друге только самые близкие люди.
Я знала, что он любит жирную узбекскую кухню и терпеть не может аскетичную японскую. Я знала, что у него под левым коленом есть тонкий белый шрам – повредил ногу во время катания на гидроцикле. Я знала, что брюнеток он любит больше, чем блондинок (во всяком случае, очень на это надеялась). Я знала, что просыпаться он любит под французский шансон. Я много чего еще знала: что невинности он лишился в пятнадцать лет с одноклассницей, что его трижды выгоняли из университета из-за безалаберности, что каждую субботу он ездит в Битцу на конные прогулки, и всегда в эти дни в его кармане тает тростниковый сахар, который он везет в подарок кобылке по имени Удача.
Я знала о нем все.
С другой стороны, я не знала о нем ничего.
Так повелось, что встречались мы раза три в неделю. Я делала вид, что такой расклад вполне меня устраивает, хотя, если бы он предложил видеться каждый день, я была бы обеими руками «за». Но Сыромятин ссылался на работу и вызванную ею катастрофическую усталость.
– Но у тебя не такая уж и большая занятость, – удивлялась я, – тебя после обеда в офисе никогда не застать.
– Журналиста ноги кормят, – улыбался он. – Настя, если бы я работал только в журнале, то давно умер бы от голода. И мы бы с тобой уж точно не смогли бы тусоваться в ресторанах и кино.
– И чем же ты зарабатываешь? – Меня интересовало все, что относится к моему мужчине.
А он почему-то не спешил делиться со мной информацией.
– Это совсем не интересно, Настена. Чего я только не делаю, и фотографирую, и перевожу, и пишу. Не стоит это твоего внимания.
Мне было обидно, а он этого не понимал.
Альбинка и Таня говорили, что я не права. И что если я и дальше буду столь безапелляционно требовательной, то Сыромятин свинтит от меня к какой-нибудь более понимающей красотке.
– Странная ты, Настя, – Татьяна смотрела на меня во все глаза, – раньше ты такой никогда не была. Это же несовременно – держаться за мужскую брючину, когда вокруг тебя целый мир. У тебя должна быть своя жизнь, насыщенная и интересная. А Сыромятин твой – только часть этой жизни, и не более того.
