Маша Царева - Золушки для холостяков
Вроде бы мы четко договорились встретиться в «Молли Гвинс». Я выбрала платье, накрасила глаза и даже достала с антресолей коробку с любимыми замшевыми туфельками нежно-розового цвета, несмотря на то что стоили они почти пятьсот долларов, а на улице была грязная слякоть.
Сыромятин возжелал заехать за мной. Я ничего не имела против, поскольку побуждение это показалось мне проявлением трогательной вежливости и верным признаком того, что я и в самом деле могу быть ему небезразлична.
Как же получилось так, что ни в какой паб мы в итоге не попали?
Встреча двух одиночеств началась даже не со светской беседы, а с того, что он четким отработанным движением опрокинул меня на пол прихожей, и через пару секунд его рука уже фамильярно копошилась в моих трусах.
Я вовсе не являюсь недотрогой, живущей по сценарию, который подразумевает, что промежуток между первым свиданием и первым сексом должен включать в себя минимум пятнадцать ужинов, пять походов в кино и признание в верности до гроба. Когда-то, когда мне было двадцать с хвостиком, я педантично запоминала каждого мужчину, который побывал в моей постели. Мне казалось, что с каждым из них меня навеки соединяет прочная невидимая связь. В бездонном моем сердце нашлось место для всех – и для лишившего меня девственности однокурсника, в которого я была влюблена до слез, и для темнокожего бармена, с которым я переспала в пляжной кабинке для переодевания во время развеселых каникул на Ибице. Сейчас мне почти тридцать, и я даже не могу с полной уверенностью сказать, сколько же у меня было мужчин.
И все-таки почему-то мне думалось, что отношения с Сыромятиным будут вовсе не похожи на все эти однообразные случайные связи, которые развлекали меня все эти годы и частенько начинались именно так, в моей прихожей на полу. Я не была настроена слишком скромничать, но почему-то надеялась на то, что зародыш нашего романа будет созревать неторопливо, а не сразу вырвется на свет бесстыдной моей наготой и его лихорадочным вопросом: «А у тебя презервативы есть?»
Но случилось то, что случилось. И вот мы лежали рядом, и пол под моей спиной был прохладным и почему-то липким, но вставать все равно было лень.
– Что это было? – простонал Сыромятин.
Ну вот, у него еще и амнезия.
– Что бы это ни было… но это было божественно, – ответила я.
– Ты меня уж прости, что я так… – Борис весьма своевременно вспомнил о том, что настоящий мужчина должен быть джентльменом. – Сделать тебе чаю?
– В моем холодильнике повесилась мышь, – виновато улыбнулась я, – там нет ничего, кроме бутылки острого кетчупа. Да и та оказалась там каким-то чудом.
– Тогда, может, все-таки в паб? Я жутко голоден.
– Как скажешь. – Блаженная лень сладким наркотиком растеклась по моим венам. В таком состоянии нет ничего лучше, чем просто быть ведомой.
– Или даже… А может, я схожу в магазин и что-нибудь для тебя приготовлю? Я замечательный повар, а по мне и не скажешь, да?
С ума сойти, ну что за время. Уже второй раз за последний месяц мужчина готовит мне еду. Это был очередной упрек моей совести – Борис Сыромятин готовил, пожалуй, даже лучше домовитого Генки.
Не прошло и получаса, как он вернулся из магазина с заманчиво шуршащими пакетами, выпросил у меня сковородку и весело загремел какими-то ножами и разделочными досками, которые находятся в моей кухне, в общем-то, для красоты и никогда не используются по назначению.
Он так ловко управлялся с продуктами, что наблюдать за ним было одно удовольствие. Ужин удался на славу: греческий салат из свежих овощей и брынзы, бифштекс с кровью, жаренная на сале картошечка и домашняя шарлотка – и на все это у Сыромятина ушло не больше часа.
– За твой кулинарный талант, – подняла бокал я, – я потрясена, раздавлена и пристыжена.
– Да брось, – он явно был польщен, – это ерунда. Вот я тебе как-нибудь лазанью домашнюю приготовлю. Если, конечно, ты меня еще когда-нибудь в гости пригласишь.
– Приглашу, куда же от тебя теперь деваться. В конце концов, должна же я что-то есть.
– Тогда выпьем лучше за это, – рассмеялся Борис, – за твой вечный голод. Который заставит тебя позвонить лучшему повару в Москве. То есть мне.
Я вспомнила Таньку, которая любила с умным видом говорить, что три часа после первого секса определяют, как будут развиваться отношения и будут ли они иметь место вообще. По ее версии, если мужчина видел в своей страстной партнерше лишь сексуальный объект, то после первого соития она становится ему чуть ли не противна. Он как бы пресыщается ею, словно жирным тортом, обжирается ее ласками до тошноты, так что всю последующую жизнь у него будет стойкая аллергия на данный продукт. Но бывает и по-другому: всего лишь несколько минут близости делают двух знать не знавших друг друга людей почти родными. Десять минут назад ты не смогла бы назвать дату его рождения или даже его фамилию. Пять минут назад ты страстно целовала его, а он шептал тебе какие-то бессвязно-влажные благоглупости. А минуту назад ты поняла, что если он по какой-то причине вдруг из твоей жизни исчезнет, то ты не понаслышке узнаешь, что такое депрессия и тоска.
Ту ночь мы провели вместе.
Мы спали рядышком на моем стареньком недовольно поскрипывающем диване, который был слишком узок для двоих. Если говорить о моей интимной жизни, то у меня было много приключений. Мне доводилось заниматься сексом в лифте, на балконе в двадцатиградусный мороз, в туалетной кабинке самолета, в кинотеатре (а однажды даже в Театре оперетты), в кустах возле моего подъезда. Но я не могу вспомнить, когда в последний раз мужчина провел со мной ночь.
Когда мне этого хотелось.
Когда я чувствовала себя счастливой и легкой.
Когда, наконец, в половине девятого утра я телефонным звонком разбудила Альбину, чтобы лихорадочным шепотом сообщить ей, сонной и злой:
– Алька! У меня есть ровно пять минут, чтобы посплетничать! Он принимает душ. А я… Я, кажется, влюбилась!
– Я тебя ненавижу, – сказала женщина, не глядя на него, – ты мне всю жизнь сломал.
– Ну прекрати. – Он подлил ей вина и виновато улыбнулся. – Это пройдет.
– Не знаю, – засомневалась она, – такого раньше не было. Мне страшно.
– Ну что ты, я же здесь, с тобой, вот он я. – Он взял обеими руками ее ладошку. Пальцы у нее были ледяные. И вообще – такой маленькой она была, худенькой, ссутулившейся, что ее хотелось немедленно сжать в объятиях, согреть, накормить, отвести в ЗАГС, чтобы не расстраивалась, и потом всю жизнь защищать от бытовых невзгод. В свое время он купился как раз на это обманчивое впечатление беззащитности и фарфоровой хрупкости.
Он повторил:
– Это пройдет. Это страсть.
