Олег Рой - Капкан супружеской свободы
— Вы меня слышите? Откликнитесь, чтобы я мог понять, в состоянии ли вы разговаривать.
— Да, — сказал Соколовский. Губы едва шевелились, однако слово далось ему на удивление легко.
— Это хорошо. Значит, дело уже на поправку. Я буду говорить, а вы слушайте…
— Где я? — перебил Алексей.
Незнакомое лицо улыбнулось с привычным докторским терпением:
— Я же сказал вам: вы слушайте, а я постараюсь все объяснить. Вы в больнице, в московской Клинике неврозов, слышали про такую? На даче вам стало плохо, вы, по-видимому, упали и потеряли сознание. К счастью, утром вас зашел навестить сосед, он беспокоился за вас, и, как выяснилось, не зря. Василий Петрович немедленно вызвал «скорую», вас отвезли в Москву, правда, сначала в обычную районную больницу. Однако затем соседи сообщили о случившемся родственникам, а те связались с Александром Львовичем Панкратовым, вашим другом. И тот, используя свое имя и свои связи в медицинских кругах, перевел вас к нам. Меня зовут Валерий Васильевич, я ваш лечащий врач. Я понятно вам рассказываю? Как вы себя чувствуете?
Два последних вопроса показались Соколовскому совершенно лишними, и он, отмахнувшись от них, требовательно произнес:
— Когда это все было?
Доктор удовлетворенно улыбнулся:
— Значит, чувствуете вы себя прилично, если пытаетесь задавать вопросы и отыскать логическую связь событий. А было все это вчера. Утром вас доставили в больницу, вывели из острого состояния, а уже к вечеру вы были у нас. Вообще-то, — немного помявшись, пояснил он, — так не делают, но, учитывая личную просьбу профессора Панкратова и все, так сказать, обстоятельства вашего недуга… В общем, консилиум решил, что у нас вам действительно будет лучше… Постойте, что вы делаете?!
Алексей решительно откинул в сторону одеяло и стремительным движением сел на постели. Голова мгновенно закружилась так, что ему пришлось крепко ухватиться за вовремя подставленную Валерием Васильевичем руку. Потом свет от этой инквизиторской лампы, казалось, стал еще ослепительней, в ушах снова застучали, забились молотки, и Соколовский рухнул на ту самую подушку, с которой только что так уверенно поспешил было расстаться.
Он ожидал от врача, помогшего ему удобнее разместиться на постели, упреков, но тот с профессиональной невозмутимостью только сказал:
— Вот видите, вам нельзя пока двигаться. Мы вас подлечим, подправим, и, будем надеяться, все еще станет хорошо.
«Да, — процедил про себя Алексей, — это мы уже слышали. Ничего не кончено». А вслух произнес, старательно делая вид, что ему это действительно интересно:
— Так какой же диагноз вы мне поставили, уважаемый эскулап?
Лицо доктора стало более серьезным.
— Видите ли, — начал он со вздохом, — то, что случилось в вашей семье, к сожалению, у многих людей вызвало бы именно такую реакцию, какую выдала и ваша психика. Человеческий мозг отказывается существовать в условиях гнета, стресса, отчаяния, и сознание в определенный момент как бы выключается, будучи не в силах выдержать горя. Вообще говоря, это не самый плохой исход, по крайней мере, организм получает необходимую передышку, чтобы потом снова стать способным к полноценной жизни. Но вам не нужны все эти медицинские подробности, ваша задача — выполнять наши предписания, активно лечиться, не думать ни о чем плохом, и тогда уже вскоре вы будете совершенно здоровы. Вы можете заниматься, чем хотите: гулять — у нас прекрасный парк, кстати, — играть в шахматы, читать, работать над новыми пьесами… Все, что угодно, лишь бы отвлечься от тяжелых переживаний и бессмысленных воспоминаний о прошлом.
— Вы хотите сказать, — медленно выговорил Соколовский, не веря своим ушам, — что со мной все в порядке и речь идет только о случайном нервном срыве?
— Вот именно, батенька! — с радостным энтузиазмом подтвердил заулыбавшийся Валерий Васильевич. — Именно о нервном срыве временного, так сказать, локального характера. Приятно иметь дело с грамотным человеком, так быстро понимающим, что к чему. Разумеется, мы должны еще провести разнообразные обследования, сделать анализы, показать вас специалистам различного профиля, но в целом…
Он говорил еще о чем-то, скрупулезно перечислял термины и названия аппаратов, перемежая свои фразы уверениями в том, что ничего серьезного с его пациентом не произошло, но Соколовский уже не слушал его. Разочарование было таким сильным и полным, что ему опять хотелось только одного: остаться в палате наедине с самим собой. Раз все происходящее было только вариацией на тему «Ничего не кончено», все происходящее больше не интересовало Алексея. Он превосходно знал, что не станет стреляться, в какую бы ловушку ни загнала его жизнь. Но при этом не возражал бы, если б судьба позаботилась о его смерти самостоятельно. И если уж он умудрился потерять на даче сознание, то кто заставлял эту злодейку приводить к нему наутро соседа, а потом передавать его в руки знающих врачей? Не проще ли было бы предоставить событиям идти своим чередом и дать наконец режиссеру Соколовскому если уж не отпущение грехов, то хотя бы отпущение с этого света?…
— … если вы не хотите их видеть, — уловил он вдруг конец фразы Валерия Васильевича и вскинул на него непонимающие, отсутствующие глаза. Врач заметил наконец, что пациент все это время был погружен в собственные мысли, и мягко повторил:
— Я говорил вам о том, что главное для вас сейчас — это отсутствие негативных эмоций, печальных ассоциаций, тягостных встреч. Поэтому, если вы не хотите видеть кого-то из ваших знакомых, вам достаточно просто предупредить меня. Вы поймите, отменить посещения полностью, изолировать вас от людей мы не можем, не имеем права.
А этот Валерий Васильевич вовсе не глуп, подумал Соколовский, сумев по достоинству оценить его последнюю фразу. Понимает, значит, что мне сейчас не нужен вообще никто. Никто, кроме тех, кто навестить меня уже не в состоянии… И, вновь подымая голову с подушки — на сей раз это резкое движение далось ему куда проще, — Алексей решительно заявил:
— Тогда придется попросить вас о бумаге и ручке. Только предупреждаю сразу: список тех, кого я не хотел бы видеть, окажется довольно длинным.
Глаза врача засмеялись, хотя голос остался вполне серьезным:
— Люблю решительных и твердых мужчин. Бумага сейчас найдется. Только, надеюсь, в этом списке не будет имени Александра Львовича Панкратова? А то он уже мается здесь, за дверью, как последний практикантишка — даром что профессор и светило российской хирургии…
— Сашка здесь? Что ж вы сразу-то не сказали, доктор… Столько времени на меня потратили, а он, наверное, объяснил бы мне все скорее и проще. Вы уж не обижайтесь, но с друзьями разговаривать как-то легче… Зовите его, зовите, Панкратова я всегда рад видеть.
