Чак Паланик - Невидимки
Папа поднимается на ноги. Он сидел за диваном.
- У мамы нервы на пределе. Не сегодня-завтра на нас нападут эти подонки,
Мама кричит из кухни:
- Что это было? Кто-то бросил в окно камень? Или бутылку с зажигательной смесью?
Папа громко и с некоторым раздражением отвечает:
- Не паникуй, Лесли! Еще одна ложная тревога, и мы раньше времени навлечем на себя беду.
В кромешной темноте я собираю осколки вазы. Об один из них раню пальцы. И прошу папу дать мне бинт. Я стою на месте, подняв порезанную руку. И жду. Папа возникает из мрака, останавливается прямо передо мной и протягивает одеколон и бинт.
- Мы все задействованы в этой войне, - мрачно произносит он. - Все, кто является членом "ПиФлэга".
"ПиФлэг". Организация "Родители и друзья лесбиянок и геев".
Я знаю. Я знаю. Я знаю. Спасибо тебе, Шейн! Я говорю:
- Вам не следовало вступать в этот "ПиФлэг". Ваш сын-гей мертв, поэтому его уже можно не принимать в расчет. - Я сознаю, что мои слова звучат жестоко и причиняют отцу боль. Но я истекаю кровью. - Прости.
От одеколона порезы жжет. Теперь они туго перебинтованы. Я стою в непроглядной тьме. Папа говорит:
- Уилсоны вывесили знак "ПиФлэга" в своем дворе. А через два дня кто-то проехал на машине прямо по их газону и испортил его.
Слава богу, мои предки еще не вывесили нигде никаких знаков, думаю я.
- Мы тоже вывешивали символы "ПиФлэга" у дома, но, узнав о несчастье Уилсонов, сразу сняли их, - сообщает папа. - На стекле маминой машины приклеен стикер "ПиФлэга", поэтому теперь мы ставим ее в гараж. - Он вздыхает. - Гордиться сыном-гомосексуалистом означает постоянно пребывать в опасности.
Откуда- то из темноты раздается мамин голос:
- Ты забыл рассказать про Бредфордов. Им на крыльцо бросили горящую сумку с собачьими испражнениями. Если бы бедняги не обнаружили ее вовремя, то сгорели бы в кроватях вместе с домом. Это произошло лишь только потому, что во внутреннем дворе они вывесили разноцветный флюгер со знаком "ПиФлэга". Представляешь, Малёк, даже не в переднем, а во внутреннем дворе!
- Ненависть, - произносит папа. - Она окружает нас со всех сторон, Малёк. Ты понимаешь, что это означает?
Мама говорит:
- Пора ужинать, стойкие воины.
Она приготовила одно из блюд из поваренной книги "ПиФлэга". В общем-то пахнет оно неплохо, но как выглядит, лишь Богу известно.
Мы ужинаем в темноте. Дважды я ударяю рукой по стакану с водой, потому что не вижу его. Я сыплю соль себе на колени. Каждый раз, когда я начинаю что-нибудь говорить, предки на меня шикают.
Мама то и дело шепчет:
- Вы слышали? По-моему, на улице кто-то есть.
Я шепотом спрашиваю, помнят ли родители, какой завтра день. Не потому, что хочу заполучить торт со свечами и подарок, мне просто интересно, не забыли ли они о моем дне рождения. Я жду ответа в странном напряжении.
- Что завтра за день? Конечно, мы помним, - произносит папа. - Именно поэтому так сильно нервничаем.
К разговору подключается мама:
- Мы собирались побеседовать с тобой о завтрашнем дне, - говорит она. - Для нас не секрет, что ты до сих пор очень страдаешь из-за брата, поэтому тебе наверняка захочется принять участие в нашей демонстрации.
Перенесемся в тот момент, когда на горизонте передо мной замаячило новое жестокое разочарование.
Перенесемся на несколько лет назад, в тот день, когда я присутствовала при свершении великого возмездия.
Наш папа орал:
- Мы не знаем, что за заразу ты приносишь в этот дом, мистер, но были бы счастливы, если бы сегодня ночью ты спал где-нибудь в другом месте!
Они называли это любовью.
Сидя за этим же самым столом, мама сказала тогда Шейну:
- Сегодня звонили из офиса доктора Питерсона. - Она повернулась ко мне. - Было бы лучше, юная мисс, если бы ты удалилась в свою комнату и что-нибудь почитала.
Я могла бы удалиться хоть на луну, но и оттуда слышала бы их крики.
Шейн и родители сидели в гостиной, а я стояла в своей комнате у самой двери. Моя одежда, большая часть одежды, в которой я ходила в школу, висела во дворе на бельевой веревке.
Я слышала, как папа прокричал:
- Нам известно, мистер, что у тебя вовсе не стрептококковое воспаление горла. Мы хотим знать, где ты ошиваешься и чем занимаешься.
- Если бы речь шла о наркотиках, мы смогли бы справиться с твоими проблемами, - заявила мама.
Шейн сидел молча. На его лице краснели уродливые шрамы.
- Если бы твоя беда заключалась в том, что от тебя забеременела девочка-подросток, мы тоже нашли бы выход из положения, - продолжила мама.
Шейн ничего не ответил.
- Доктор Питерсон сообщил, что существует практически один способ заполучения того заболевания, которым страдаешь ты, - выпалила мама. - Но я ответила: нет! Такого не может быть! Наш Шейн на подобное не способен!
Папа сказал:
- Мы позвонили твоему тренеру, мистеру Ладлоу. По его словам, ты махнул на баскетбол рукой два месяца назад.
- Завтра тебе следует пойти в окружной департамент здравоохранения, - сказала мама.
- Сегодня! - прогремел отец. - Я не желаю терпеть его в своем доме!
Эти слова принадлежали нашему отцу.
И вот те же самые люди разыгрывают из себя добропорядочных, сердечных, добрых и любящих, те же самые люди посвящают всю свою жизнь рискованной и самоотверженной борьбе за права мертвого сына. Это те же самые люди, крики которых я слышала через дверь в своей комнате.
- Мы не знаем, что за заразу ты приносишь в этот дом, мистер, но были бы счастливы, если бы сегодня ночью ты спал где-нибудь в другом месте!
Я помню, что хотела сходить за одеждой, погладить ее и разложить по местам.
Покажи мне смысл самообладания.
Вспышка.
Я помню, что услышала, как открылась и закрылась парадная дверь. Вполне тихо, без ненужного шума. В моей комнате горел свет, поэтому, выглянув в окно, я увидела в стекле лишь собственное отражение. Я выключила лампу и вновь подошла к окну. Прямо перед ним на улице стоял Шейн. Он смотрел на меня. Его изувеченное, обезображенное взрывом лицо напоминало физиономию монстра из фильма ужасов.
Покажи мне страх.
Вспышка.
Никогда раньше я не видела своего брата курящим, но в тот момент он достал сигарету, взял ее в рот, поджег и постучал в окно.
И попросил:
- Эй, открой мне дверь. Покажи мне отказ.
Он сказал:
- Эй, здесь холодно. Покажи мне игнорирование.
Я включила лампу, и в окне опять появилось лишь мое отражение. Я задернула шторы. Шейна я никогда больше не видела.
А сегодня, когда в родительском доме не горит свет, когда окна занавешены, а парадная дверь заперта на засов, я сижу с ними на кухне и спрашиваю:
