Чак Паланик - Невидимки
До меня доносится отдаленный голос мамы:
- Я не буду с ними разговаривать. Скажи им, что мы любили и берегли нашего сына-гомосексуалиста.
Сейчас ночь. Я разбудила обоих своих родителей. Я говорю:
- Лот. Орхог. Я говорю:
- Гехра их ка альк. Гехра их ка альк!
- Минуточку, - отвечает отец. Я слышу, как он кричит маме:
- Лесли, может, ты все же подойдешь к телефону? Трубка-саксофон невероятно тяжелая. Я наклоняюсь
и опираюсь локтями на стол.
За моей спиной из ниши с верхней одеждой вопит Сет:
- Прошу тебя, не звони в полицию, пока мы не поговорили с Эви!
Из телефонной трубки звучит женский голос:
- Алло?
Это моя мама.
- Наш мир настолько огромен, что всем нам хватает в нем места. Мы должны любить друг друга, - говорит она. - В сердце Господа хватает тепла для каждого из его детей. В том числе и для геев, лесбиянок, бисексуалов и трансвеститов. То, что некоторые люди получают удовольствие только от анального секса, вовсе не означает, что им чужда любовь.
Она делает паузу и продолжает:
- Я чувствую, что вы сильно страдаете. Быть может, я в состоянии вам помочь?
Сет орет:
- Я не собирался тебя убивать! Я пришел расквитаться с Эви за то, что она сделала с тобой!
В трубке слышится шум воды в унитазе и голос моего отца:
- Ты до сих пор разговариваешь с этими ненормальными?
Мама отвечает ему:
- Все это просто ужасно! Мне показалось, один из них только что пригрозился нас убить!
Сет пронзительно кричит:
- Я уверен, что в тебя стреляла именно Эви!
Из трубки раздается голос папы. Он гремит так громко, что я вынуждена отдалить трубку от уха.
- Это вы, вы должны быть мертвыми, а не наш Шейн! Наверняка вы и убили его, проклятые изверги!
Сет горланит:
- Нас с Эви связывал лишь секс!
Мне можно просто удалиться из комнаты, предварительно подав Сету телефон. Сет продолжает надрываться:
- Умоляю, только не думай, что я хотел всадить нож в тебя, спящую!
Мой отец ревет в телефонную трубку:
- Только попробуй это сделать, ублюдок! Имей в виду, у меня есть пистолет! Я немедленно его заряжу и буду круглые сутки держать при себе!
Он кричит:
- Отныне мы больше никому не позволим мучить нас! Мы даже горды тем, что являемся родителями мертвого гомосексуалиста!
Сет орет:
- Пожалуйста, никому не звони! Я говорю:
- Ахк! Оага!
Папа бросает трубку.
Теперь мне некого звать на помощь. Помочь себе могу только я сама. Рассчитывать на лучшую подругу или жениха или врачей и монашек - все это теперь не для меня. Остается полиция, но к ней я, возможно, обращусь позднее.
Еще не время втискивать все это безумие в строгие рамки закона. Еще не время начинать привыкать к своей новой безликой и мерзкой жизни, которую жизнью и не назовешь.
В моей голове полный кавардак. Окружает меня та же неразбериха. И я не знаю, что делать.
Но вот ко мне приходит странное спокойствие. Я ощущаю, что хочу продлить свою драму. У меня такое впечатление, что я способна на что угодно. И что все только начинается.
Моя винтовка заряжена.
И у меня есть первый заложник.
Глава четырнадцатая
Перенесемся в тот день, когда я навещаю родителей в последний раз перед несчастным случаем. Я еду к ним накануне своего дня рождения.
Шейн по- прежнему мертв, и я не ожидаю подарков. Я практически не надеюсь, что для меня приготовят праздничный торт. В этот последний раз я еду домой только с одной целью -повидаться с предками.
У меня еще есть рот, поэтому перспектива задувать свечи меня не пугает.
Родительский дом, коричневый диван и стулья с откидными спинками в гостиной - все выглядит как обычно. Изменился лишь вид окон. На них задернуты шторы, хотя только начало темнеть.
Мое внимание привлекли и три другие странные вещи. Во-первых, на воротах я увидела вывеску "Злая собака" и предупреждение о том, что дом защищен сигнализационной системой. Во-вторых, мамина машина, которая обычно стоит во дворе, сегодня в гараже. В-третьих, парадная дверь заперта на засов, которого раньше не было.
Когда я ступаю на порог, мама жестом велит мне поторопиться.
- Держись подальше от окон, Малёк. По сравнению с прошлым годом в этом году количество наших недоброжелателей возросло на шестьдесят семь процентов.
Она говорит:
- После наступления темноты следи за тем, чтобы твоя тень не падала на занавески. Тогда обнаружить твое местоположение с улицы будет невозможно.
Ужин мама готовит при свете фонарика. Когда я открываю духовку или холодильник, она, охваченная паникой, подскакивает ко мне и тут же захлопывает передо мной их дверцы.
- Внутри холодильника и духовки яркий свет. Открывая их, ты помогаешь преступникам определить, где мы находимся, - говорит она. - На протяжении последних пяти лет жестокость ненавистников геев не знает пределов.
С работы возвращается папа. Машину он оставляет где-то на удалении от дома. До нас доносится звук его шагов и лязганье ключей.
Мама замирает от ужаса и вцепляется мне в плечи, не позволяя выйти в прихожую. Раздается стук в парадную - три отрывистых и быстрых удара и два медленных.
Мама вздыхает с облегчением.
- Это он, - говорит она. - Но прежде чем открывать дверь, все равно посмотри в глазок.
Папа входит в дом, с опаской оглядываясь через плечо на темную улицу. По дороге проезжает машина.
- "Ромео танго фокстрот" шестьсот семьдесят четыре, - бормочет он. - Быстро запишите это.
Мама берет в руки ручку, склоняется над блокнотом для записей у телефона и пишет.
- А какая марка? Модель? - спрашивает она, записав то, что сказал папа.
- "Меркурий", голубого цвета, - отвечает он. - "Соболь".
Мама восклицает:
- Все это может пригодиться!
Я говорю, что они уделяют чересчур много внимания несущественным вещам. Папа качает головой:
- Не пытайся убедить нас в том, что наше положение не столь серьезное.
Перенесемся в ту минуту, когда я начинаю жалеть, что приехала домой. Перенесемся в то мгновение, когда мне хочется, чтобы Шейн был жив. Если бы он только мог видеть, что происходит с нашими родителями!
Папа проходит в гостиную и первым делом выкручивает из люстры лампочку, которую я вкрутила. Шторы на венецианском окне задвинуты и в центре прикреплены друг к другу булавкой. Предки точно помнят, где располагается мебель. А мне приходится спотыкаться обо что-нибудь буквально на каждом шагу. Я натыкаюсь то на стол, то на стул. Роняю на пол вазочку с конфетами. Она разбивается. Мама взвизгивает и убегает на кухню.
Папа поднимается на ноги. Он сидел за диваном.
