Эмманюэль Роблес - На городских холмах
— Если вы действительно думаете, что можно… убить Альмаро на таком основании, это говорит о том, что в вас слишком много гордости, мсье Лахдар… Да, да, ибо в конечном счете вы хотели бы подменить собой правосудие человеческое и правосудие божье!
Попробуй пойми, как он говорит — ласково, иронически, строго? Как узнаешь? Голос его бесстрастен, лицо, как и всегда, ничего не выражает.
Я вскочил с кресла. Он тоже поднялся.
— Мне нужно идти…
— Ну да. Только мне хотелось бы вам сказать еще вот что… Мсье Лахдар, чтобы обрести бога, нужно большое смирение…
У меня невольно вырвался нетерпеливый жест, но он как будто его не заметил. Мне не нравилось, когда он напускал на себя вид этакого святоши. В голове промелькнула мысль, что, быть может, я вижу его в последний раз. Его глаза тревожно светились в складках высохшей кожи. Мне почудился в них какой-то необычный блеск. Но я подумал о том, что машина летит по дороге, что она все ближе и ближе к Алжиру, и я легко выдержал его взгляд.
Я еще не забыл его замечания насчет моей гордости и поэтому спросил намеренно безразличным тоном:
— Что бы вы сделали, узнав после полудня, что Альмаро ухлопали?
Я допустил ошибку, задав этот вопрос. Я почувствовал растерянность перед этим ужасным лицом, ставшим вдруг фиолетовым от глубокого душевного волнения.
— Я молил бы бога, мсье Лахдар, чтобы убийцей оказались не вы, — скорбно ответил Сориа.
Эта фраза взорвала меня! Я бросил ему «до свиданья» и метнулся к двери. Сориа пошел за мной, но я был уже на лестнице.
— Мсье Лахдар! — позвал он, свесившись через перила. — Мсье Лахдар!..
Не отвечая, я спускался по лестнице.
VСолнечные лучи пронизывали пелену известковой пыли, которая забивалась в горло и разъедала глаза. На улице не было ни души. Единственная лавчонка в этих краях — «Бакалея» — была закрыта. Я притаился в саду неподалеку от виллы Альмаро. Я опасался, что места эти охраняются, и потому залез сюда, перебравшись через невысокую стену, выходившую в переулок. Камышовый плетень, идущий вдоль решетки, довольно хорошо скрывал меня от взоров прохожих. Я выстрелю в машину, как только она остановится в тридцати метрах от меня. Потом я удеру по той же самой дороге, по которой пробрался сюда.
Я присел на корточки в голубой ажурной тени огромной смоковницы. Под ее листьями звенела мошкара. Было уже больше одиннадцати. Может быть, Альмаро задержался? Или по дороге случилась какая-нибудь поломка? Это ожидание изматывало мне нервы.
В пятидесяти метрах от меня, среди деревьев, виднелся дом, к которому примыкал этот сад. То и дело я посматривал на него. Хоть он и казался необитаемым, я все же держался настороже. Ведь жалюзи на окнах могли быть опущены и из-за жары. Стоило только показаться какой-нибудь автомашине, как я весь напрягался и сердце начинало нещадно колотиться в груди. За время ожидания я научился отличать издалека пыхтение троллейбуса от гудения автомобильного мотора.
Минутами наступала тишина, казавшаяся мне нескончаемой. Колени подгибались, губы стали сухими, как промокашка.
Иногда я закрывал глаза и начинал считать про себя, чтобы время бежало быстрее.
Когда покажется машина, я должен полностью владеть собой. Я прицелюсь как можно точнее.
…Жара.
По руке ползают муравьи. Это ощущение отвратительно.
Опять машина! Нет, не его…
По тротуару идет девушка. Она проходит всего в нескольких сантиметрах от меня, по ту сторону решетки и камышового плетня, но не замечает меня. Хорошенькая… У нее стройные ноги…
Сейчас, должно быть, не меньше половины двенадцатого. Капли пота катились у меня по лбу.
И вот тут-то за спиной я услышал шаги. Я порывисто обернулся. Какой-то человек направлялся в мою сторону. Может быть, это хозяин виллы? Меня он еще не заметил, — ветки смоковницы свисают низко над землей. Сейчас он меня увидит и примет за вора… Начнет орать… Это старик в соломенной шляпе. У него седая борода. Идет он медленно. Сейчас он меня увидит!.. Быть понахальнее. Я выпрямился и пошел вдоль решетки, чтобы подождать его у аллеи.
Я проклинал этого остолопа. Но вот он задрал кверху нос и остановился как вкопанный, заметив меня в десяти метрах от себя.
Если он закричит…
Старик разглядывал меня со злобным, недоброжелательным видом. У него мерзкая морда с тонкими губами и серо-голубыми глазами.
— Ты что тут делаешь? Как ты сюда попал?
Его скрипучий разъяренный голос будто царапал мне нервы. Я ответил:
— Иду вот предложить вам масло.
— Что? Масло? Но как ты сюда вошел?
Я притворился изумленным, но в его нахмуренном лице все еще сквозила подозрительность.
— Да через калитку же, вон там!
А про себя подумал: «Если калитка закрыта, сейчас начнется…»
Но днем калитку редко закрывают на засов…
Старик проворчал:
— Она включена в электросеть. Когда калитку открывают, у меня звонит звонок…
Он стоял неподвижно, соединив вместе пятки, и недобро смотрел на меня.
— Может, в сети повреждение? Разве так не бывает?
Я попытался улыбнуться. Если он продолжит этот приятный разговор, машина может проскочить, и опять все пойдет прахом. Я чутко прислушивался к гулу моторов. Если появится машина Альмаро, я оттолкну старика, брошусь к решетке…
— А что у тебя за масло?
— Кабилийское. Масло что надо! Привезли из Фор-Насьональ.
— Почем?
Цены черного рынка были мне известны: двести франков литр. Но мне хотелось поторговаться — без этого пришлось бы уйти из сада и перейти улицу, а так я рисковал не только пропустить машину, но и попасть в руки какого-нибудь полицейского.
Я ответил:
— Двести двадцать пять франков литр.
— С ума сошел!.. Пошел вон! Проваливай! Вор!
Бесполезно возмущаться. Сохраняя видимость спокойствия, я возразил:
— Да ведь масло превосходное. Потом пожалеете. Это не та дрянь…
— Ну конечно! Две недели назад жена покупала по сто восемьдесят…
Когда он говорил, казалось, будто рот у него набит шерстью.
Я воскликнул, притворяясь чуточку возмущенным:
— Сто восемьдесят! Не богато!..
— Ни франка больше. В Кабилии оно обходится тебе по двадцать франков… Известное дело…
Ах ты, чертова обезьяна! Так бы и съездил ему по физиономии!
— Но я ведь рискую! К тому же приходится пробираться пешком!
— Что ж, в таком случае — делать нечего. Убирайся!
— Для вас — двести десять франков…
— Нет! Пошел вон!
Он ткнул пальцем в сторону калитки, и его разъяренные, налившиеся кровью глаза вылезли из орбит.
Но мне были знакомы все эти штучки. Не повышая голоса и пытаясь улыбнуться, я сказал:
— Двести франков. Я сам заплатил за него сто восемьдесят… Уж не хотите ли вы…
Пронзительно сигналя, по улице промчался троллейбус.
Старикашка размышлял, подергивая себя за бороду. У-у, старая дохлятина!..
— Сто девяносто, — отрезал он.
Я развел руками: мол, делать нечего, уступаю, но очень огорчен подобной жертвой.
— Где же твое масло? — опять с подозрением спросил меня старикан.
— Я принесу его вам сегодня вечером. Сейчас здорово следят. Днем я только собираю заказы.
— Тогда два литра.
— Хорошо.
— По сто девяносто франков.
— Ну да.
Вдруг затрещал мотор. Рука моя скользнула в правый карман… Нет, не то… Теперь придется уходить. Ох, до чего же я ненавидел этого старого кретина! Втянув щеки, он с любопытством уставился на меня. Что делать? Я сказал как можно небрежнее:
— Но у меня нет посуды.
— Как, как? Это еще что?
— Дайте мне бутылки.
Снова на его лице промелькнуло недоверие.
— Ага! Вон оно что!.. Ты, значит, хочешь забрать бутылки, а потом ищи ветра в поле! А тебе известно, почем нынче бутылка? Пятнадцать франков штука! Пятнадцать!..
Я возмутился:
— Неужели вы мне не доверяете?
— Ни на грош, — отчеканил он, вскинув вверх подбородок, чтобы его ответ звучал еще убедительнее.
— Ну что ж, а вот я вам доверю. Держите пятьдесят франков задатка за две бутылки.
Вид у него был очень удивленный.
На улице по-прежнему стояла тишина.
— Ладно, согласен, — наконец ответил он.
Снова во мне зародилась слабая надежда.
Он не смотрел на меня, глаза его беспокойно бегали.
Я протянул ему бумажку. Он сунул ее в карман, причмокивая губами точно так же, как это делала Флавия.
— Хорошо. В таком случае иду за бутылками, — заявил он.
— Вот и прекрасно.
— Но стой здесь. Дальше не ходи.
— Я подожду вас у ограды.
Должно быть, моя покладистость показалась ему подозрительной. Он не двинулся с места и, водя указательным пальцем у себя под носом, весь ушел в свои мысли. Я чувствовал, что старикашка колеблется. По спине у меня градом катился пот.
