Эмманюэль Роблес - На городских холмах
— Да, просил.
Избегая взгляда Сориа, я взял листки, которые он протянул мне.
«ПРОТОКОЛ ОСМОТРА ТРУПОВ СУДЕБНО-МЕДИЦИНСКИМ ЭКСПЕРТОМ Ж. СУТЬЕПервый труп. Труп Брагими Али Шлимана, уроженца Тигцирта, опознанный присутствующими при осмотре местными жителями. Рост — 169 сантиметров, телосложение нормальное, примерный возраст — 40 лет.
Лицо землистое, губы посиневшие, пальцы сжаты в кулаки, руки согнуты в локтях, нижние конечности вывернуты, вздутый язык высунут и сильно прикушен верхними и нижними зубами.
Заключение: при внешнем осмотре трупа, опознанного под вышеозначенным именем Брагими Али Шлимана, уроженца Тигцирта, обнаружены все признаки смерти от асфиксии…
Второй труп. Труп юноши по имени Буалем Бузрани. Примерный возраст — 19 лет, рост — 1 метр 65 сантиметров, телосложение нормальное.
Лицо землистое, губы посиневшие, пальцы сжаты в кулаки, руки согнуты в локтях, нижние конечности вывернуты, и так далее…
Третий труп. Труп юноши Дельхума Иамеда бен Амара. Примерный возраст — 22 года.
Лицо землистое, губы посиневшие…
Четвертый труп. Труп неизвестного, негроидный тип. Рост — 1 метр 68 сантиметров, возраст — 30 лет…»
Я пробежал глазами весь список.
Иногда с улицы доносился автомобильный гудок, и я вздрагивал. Главное — ничем не выдать нарастающего возбуждения. Глаза Сориа следили за мной в отверстия маски из розового картона.
— Вы никого не знаете из этих людей, мсье Лахдар?
(Нет, маска не из картона. Маска из терракота, обожженного так, что на ней остались следы пальцев, вылепивших ее! И вдруг я подумал, что Сориа, наверно, не может плакать…)
Как можно спокойнее я ответил:
— Нет… А чем он, по-вашему, рискует? Я имею в виду Альмаро…
— Да… ничем!
(Ну да, так и есть, он не может плакать, как человек с нормальным лицом.)
— Месть родственника одной из этих жертв — вот единственное, что ему грозит…
Я воскликнул:
— И вы, конечно, не одобрили того, кто отомстил бы за своего родственника?
И тут же пожалел о своем вопросе. Сориа долго смотрел на меня. Его толстые губы приоткрылись. Он ответил:
— Конечно.
Как раз в эту минуту в комнату вошла его мать с двумя чашками и дымящимся кофейником на подносе. Я поблагодарил старушку.
Она ушла с озабоченным видом. Вот еще одна, которая наверняка подслушивает у двери. Мы принялись за кофе, отхлебывая его маленькими глотками. (Догадывается ли он, что я сижу у него в ожидании того часа, когда убью Альмаро, что в эту самую минуту я сжимаю в кармане рукоятку револьвера, из которого прикончу этого негодяя?)
В комнате надолго воцарилась тишина. Часы показывали теперь четверть десятого. На этот раз их выступающие в полумраке стрелки до странного напоминали насмешливую улыбку, застывшую на мертвом лице. Нет, воображение у меня, действительно, слишком разыгралось. Пора уходить. Но прежде я должен задать еще один вопрос.
— Мсье Сориа, Альмаро убил немало людей. Он — гнусное существо, ни во что не ставящее человеческую жизнь. По счастливому стечению обстоятельств он избегает человеческого возмездия — я говорю о наших, ныне действующих судах., Значит, так может продолжаться долгие годы, вплоть до самой победы союзников, если они победят, конечно. А если нет? Если они не победят?
Я подождал несколько секунд.
— Допустим, Альмаро сможет прожить еще… двадцать пять лет.
— Допустим…
— И что же, значит за эти двадцать пять лет число его злодеяний еще возрастет?
Опять молчание. Сориа напряженно смотрел на меня, и мне становилось как-то не по себе. Но я решил идти до конца.
— Мсье Сориа, а не думаете ли вы, что было бы справедливо уничтожить Альмаро, чтобы тем покарать его за совершенные преступления и в то же время предупредить новые?
Я слишком увлекся и буквально выпалил этот вопрос. Теперь я следил за мертвым лицом Сориа, отыскивая на нем признаки волнения.
Сориа медленно потер руки, затянутые в перчатки. Я весь напружинился в кресле, сжав кулаки в карманах.
— Если вы действительно думаете, что можно… убить Альмаро на таком основании, это говорит о том, что в вас слишком много гордости, мсье Лахдар… Да, да, ибо в конечном счете вы хотели бы подменить собой правосудие человеческое и правосудие божье!
Попробуй пойми, как он говорит — ласково, иронически, строго? Как узнаешь? Голос его бесстрастен, лицо, как и всегда, ничего не выражает.
Я вскочил с кресла. Он тоже поднялся.
— Мне нужно идти…
— Ну да. Только мне хотелось бы вам сказать еще вот что… Мсье Лахдар, чтобы обрести бога, нужно большое смирение…
У меня невольно вырвался нетерпеливый жест, но он как будто его не заметил. Мне не нравилось, когда он напускал на себя вид этакого святоши. В голове промелькнула мысль, что, быть может, я вижу его в последний раз. Его глаза тревожно светились в складках высохшей кожи. Мне почудился в них какой-то необычный блеск. Но я подумал о том, что машина летит по дороге, что она все ближе и ближе к Алжиру, и я легко выдержал его взгляд.
Я еще не забыл его замечания насчет моей гордости и поэтому спросил намеренно безразличным тоном:
— Что бы вы сделали, узнав после полудня, что Альмаро ухлопали?
Я допустил ошибку, задав этот вопрос. Я почувствовал растерянность перед этим ужасным лицом, ставшим вдруг фиолетовым от глубокого душевного волнения.
— Я молил бы бога, мсье Лахдар, чтобы убийцей оказались не вы, — скорбно ответил Сориа.
Эта фраза взорвала меня! Я бросил ему «до свиданья» и метнулся к двери. Сориа пошел за мной, но я был уже на лестнице.
— Мсье Лахдар! — позвал он, свесившись через перила. — Мсье Лахдар!..
Не отвечая, я спускался по лестнице.
VСолнечные лучи пронизывали пелену известковой пыли, которая забивалась в горло и разъедала глаза. На улице не было ни души. Единственная лавчонка в этих краях — «Бакалея» — была закрыта. Я притаился в саду неподалеку от виллы Альмаро. Я опасался, что места эти охраняются, и потому залез сюда, перебравшись через невысокую стену, выходившую в переулок. Камышовый плетень, идущий вдоль решетки, довольно хорошо скрывал меня от взоров прохожих. Я выстрелю в машину, как только она остановится в тридцати метрах от меня. Потом я удеру по той же самой дороге, по которой пробрался сюда.
Я присел на корточки в голубой ажурной тени огромной смоковницы. Под ее листьями звенела мошкара. Было уже больше одиннадцати. Может быть, Альмаро задержался? Или по дороге случилась какая-нибудь поломка? Это ожидание изматывало мне нервы.
В пятидесяти метрах от меня, среди деревьев, виднелся дом, к которому примыкал этот сад. То и дело я посматривал на него. Хоть он и казался необитаемым, я все же держался настороже. Ведь жалюзи на окнах могли быть опущены и из-за жары. Стоило только показаться какой-нибудь автомашине, как я весь напрягался и сердце начинало нещадно колотиться в груди. За время ожидания я научился отличать издалека пыхтение троллейбуса от гудения автомобильного мотора.
Минутами наступала тишина, казавшаяся мне нескончаемой. Колени подгибались, губы стали сухими, как промокашка.
Иногда я закрывал глаза и начинал считать про себя, чтобы время бежало быстрее.
Когда покажется машина, я должен полностью владеть собой. Я прицелюсь как можно точнее.
…Жара.
По руке ползают муравьи. Это ощущение отвратительно.
Опять машина! Нет, не его…
По тротуару идет девушка. Она проходит всего в нескольких сантиметрах от меня, по ту сторону решетки и камышового плетня, но не замечает меня. Хорошенькая… У нее стройные ноги…
Сейчас, должно быть, не меньше половины двенадцатого. Капли пота катились у меня по лбу.
И вот тут-то за спиной я услышал шаги. Я порывисто обернулся. Какой-то человек направлялся в мою сторону. Может быть, это хозяин виллы? Меня он еще не заметил, — ветки смоковницы свисают низко над землей. Сейчас он меня увидит и примет за вора… Начнет орать… Это старик в соломенной шляпе. У него седая борода. Идет он медленно. Сейчас он меня увидит!.. Быть понахальнее. Я выпрямился и пошел вдоль решетки, чтобы подождать его у аллеи.
Я проклинал этого остолопа. Но вот он задрал кверху нос и остановился как вкопанный, заметив меня в десяти метрах от себя.
Если он закричит…
Старик разглядывал меня со злобным, недоброжелательным видом. У него мерзкая морда с тонкими губами и серо-голубыми глазами.
— Ты что тут делаешь? Как ты сюда попал?
Его скрипучий разъяренный голос будто царапал мне нервы. Я ответил:
— Иду вот предложить вам масло.
— Что? Масло? Но как ты сюда вошел?
